Потерянный дом, или Разговоры с милордом - Житинский Александр Николаевич (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений TXT) 📗
Серафима Яковлевна скоро увлеклась новой идеей. Вернее, идея-то была старая – стать академиком, но путь открылся новый. Тогда она работала в одном НИИ в должности начальника отдела. Материалы по докторской копились в кожаной папке, но требовали осмысления и научной концепции. Талант же Серафимы Яковлевны был сугубо практическим. Она, как никто в институте, умела решать организационные вопросы на уровне министерства и даже Госплана. «Выбивание» новых ставок, добыча оборудования и фондов, открытие новых разработок, увеличение финансов на капремонт – это была ее стихия, здесь Серафима Яковлевна Кожеватова чувствовала себя в своей тарелке. Директор института был за ней как за каменной стеной. Ей первой пришло в голову организовать филиал института, то есть добиться разрешения, получить необходимые средства, заказать проект, утвердить смету... Открывалось огромное поле деятельности! Серафима Яковлевна не скрывала, что собирается возглавить филиал, а при случае и отделиться от головного института. Имея свой институт и ученое звание доктора технических наук, можно было шагнуть и в академики. Все, кто знал Серафиму, не сомневались в реальности этого проекта.
Для разгона Серафима Яковлевна построила дачу. Дочерям была дана длительная передышка. О них забыли. Теперь в голове и на устах матери был фундамент, бетон, кровля, перекрытия, шифер, олифа, цемент. Михаил Лукич сумел получить участок в строящемся дачном кооперативе, и вот, буквально из ничего за два лета там были построены дача, летняя кухня и баня. Здесь Серафима Яковлевна овладевала строительной премудростью, заводила связи с нужными людьми, не забывая тем временем «пробивать» в Москве разрешение на открытие филиала.
Когда получила разрешение, посмотрели на смету и проект штатного расписания – ахнули! Филиал в три раза превосходил головной институт по штатам; его здание, судя по проекту, могло вместить в себя чуть ли не десяток головных, то есть по площадям у Серафимы имелся громадный резерв, который намекал каждому понимающему человеку на дальнейшее расширение.
Директор института слег с предынфарктным состоянием, дабы хоть как-то сохранить достоинство, сделав вид, что все происходит помимо него. Через неделю строительная площадка под новое здание была огорожена забором, еще через два дня там уже торчал кран. Вскоре на стройплощадку, наряду с кирпичами и перекрытиями, стали завозить приборы и оборудование для нового института. Чего тут только не было! Станки для механической мастерской, микроскопы, в том числе один электронный, вольтметры и динамометры, селектор, лазерные установки и даже один электрокардиограф, выписанный Серафимой Яковлевной под горячую руку, по ошибке. В самом деле, зачем институту, занимающемуся сварными конструкциями, электрокардиограф? Однако Серафима ошибок своих никогда не признавала, не признала и тут: наоборот, измыслила какую-то тему, связанную с инженерной психологией, и определила кардиограф туда.
Серафима сама испробовала все строительные специальности: укладывала кирпич, штукатурку, красила, клеила... «И академик, и герой, и мореплаватель, и плотник!» – однажды иронически процитировала Лиля, когда мать явилась домой вся в мелких крапинках белил. Серафима Яковлевна обиделась. Другая была бы польщена, улыбнулась, но... Серафима стихов Пушкина не знала, да и с юмором у нее обстояло неважно.
Впрочем, юмор был, но совсем другого рода.
Однажды Ирина приехала на дачу после очередного экзамена на аттестат зрелости и застала там следующую сцену. В просторной летней кухне за столом сидели Серафима Яковлевна в синем олимпийском костюме с надписью «СССР» на спине и незнакомый человек, лицом важный, но почему-то в одних белых трусах и в соломенной шляпе. Они играли в подкидного «на раздевание». Серафима Яковлевна непрерывно выигрывала – в карты ей везло феноменально! – и мужчина вынужден был раздеться почти донага. Его безукоризненный костюм и галстук, сорочка, майка уже висели на стуле, дело было за шляпой, надетой специально для увеличения шансов, и за трусами. Серафима хохотала до колик, мужчина тоже смеялся, но несколько нервно. Он в два счета проиграл шляпу, бросил ее на стул и снова принялся сдавать. Огромная фигура Серафимы, обтянутая шерстяным трикотажем, колыхалась от хохота. И эту игру мужчина проиграл без отбоя, оставшись с полной колодой в руках. «Уговор дороже денег, Сергей Панкратович! Скидывайте трусики!» – плача от смеха, проговорила Серафима, в то время как проигравший судорожно вцепился в резинку трусов, будто опасаясь, что их сейчас сдернут. «Мама!» – взмолилась Ирина. «Замолкни! – величественно оборвала ее мать и, перестав смеяться, махнула рукой. – Ладно. Прощаю... Так что, Сергей Панкратович, будем модернизировать проект или как?»
Сергей Панкратович оказался директором проектного института, разрабатывающего проект филиала. Теперь Серафима Яковлевна требовала модернизации проекта, то есть надстройки еще двух этажей, что было сопряжено с трудностями. Разбитый подкидным в пух и прах, директор, одеваясь, дал согласие на модернизацию. Потом, после бани и обильного ужина, выпив с Серафимой Яковлевной и Михаилом Лукичом водки, окончательно размякший директор пел «Чорнии брови, карии очи...».
Как раз в то лето Ирина задумала совершить первый серьезный самостоятельный поступок. Она решила стать летчицей. Мать велела ей подавать в кораблестроительный, позвонила ректору и сочла свою миссию законченной. Ирина же тем временем обивала пороги училища ГВФ, летного факультета, но без всякой надежды. «Идите в стюардессы!» – вот и весь разговор. Ирине сама мысль о работе стюардессой была оскорбительна.
В результате она пропустила время и вообще никуда не подала. Разразился очередной скандал. Надо было коротать год, и Серафима Яковлевна пристроила Ирину в проектный институт, к Сергею Панкратовичу, чертежницей. Незадолго до того в этот институт по распределению пришел молодой специалист Евгений Демилле.
Впрочем, в то время между Ириной и ее будущим мужем возникло лишь поверхностное знакомство: слишком юна была девушка; Евгению она показалась совсем ребенком, соответственно и он для нее был слишком взросл и недоступен. Вокруг имени Демилле тогда было много разговоров, на него смотрели как на будущую архитектурную звезду первой величины, обсуждали его проекты, выставленные на институтских конкурсах; неудивительно, что рядом с Евгением находились совсем иные женщины – тридцатилетние интеллектуалки, как правило, разведенные. Конечно, ему льстило их внимание, куда было до них восемнадцатилетней чертежнице, не слишком красивой и отличавшейся от других разве что прямым, будто прожигающим насквозь взглядом темных глаз. Вскоре у Демилле случился первый бурный роман с одной из покровительствующих интеллектуалок, которая была старше его на девять лет. О романе узнал весь институт (вообще о личной жизни Евгения Викторовича всегда знали многие – он не умел скрывать своих чувств); Ирина слышала пересуды сотрудниц по этому поводу. Поскольку «аморалка» отсутствовала – Демилле был холост, его покровительница разведена, – то сплетни не отличались особой злобностью, муссировался лишь один пункт: разница в возрасте. У Евгения Викторовича хватило ума не жениться, что было поставлено одними в плюс ему, другими – в минус. Ирину это нисколько не занимало.
Однажды она помогала оформлять очередную выставку проектов и вдруг увидела где-то в углу склонившегося над подрамником Евгения. Он спешно исправлял что-то в своем проекте, вид у него был сосредоточенный, расхристанный, он громко сопел и некрасиво оттопыривал нижнюю губу, водя стирательной резинкой по ватману. Ирина остановилась на мгновение, вглядываясь в него, и вдруг чей-то спокойный и посторонний голос изнутри сказал: «Он будет моим мужем». Она удивилась – настолько уверенным было это чувство, но ничего, кроме удивления, – ни желания приблизиться, ни волнения, ни смущения, – она тогда не испытала. Спокойно зафиксировала в сознании и стала жить дальше, как бы забыв о случившемся.
