Портрет незнакомца. Сочинения - Вахтин Борис Борисович (лучшие книги онлайн .txt) 📗
Если предположение мое справедливо, то понятно, почему Солженицын едва ли не главным для прояснения его позиции документом считает «Жить не по лжи» — призыв к соотечественникам дружно отказаться от официальной лжи.
Второе мое замечание сводится к тому, что сейчас не только бесполезно, но и вредно, и опасно предлагать какие-то отдельные реформы и преобразования — власть вполне в силах их осуществить на свой манер, по-своему — и ничто в стране не переменится к лучшему. Требовали, например, подписать международную конвенцию об авторском праве. Подписала власть — а проку никакого, только хуже стало, распространили монополию внешней торговли на плоды индивидуального духовного творчества.
Третье замечание касается нашей истории.
Солженицын пишет, что «тысячу лет жила Россия с авторитарным строем» — и ничего, был ее народ к началу XX века здоров и физически, и духовно. И продолжает:
«Однако выполнялось там важное условие: тот авторитарный строй имел, пусть исходно, первоначально, сильное нравственное основание — не идеологию всеобщего насилия, а православие, да, древнее семивековое православие Сергия Радонежского и Нила Сорского, еще не издерганное Никоном, не оказененное Петром. С конца московского и весь петербургский период, когда то начало исказилось и ослабло, — при внешних кажущихся успехах государства авторитарный строй стал клониться к упадку и погиб».
В этих словах мне видится чрезмерное обобщение, не подкрепляемое фактами в достаточной мере.
Конечно, православие играло огромную роль в жизни русского народа изначально (и, подозреваю я, невидимо играет и по сей день), но не видится в истории ни семи веков (от крещения Руси до Петра) православия Сергия Радонежского (1315? 1319?-1392) и Нила Сорского (1433–1508), ни искажения веры или ее ослабления в петербургский период. Фроссар приводит любопытный факт, что численность католических монахов «вовсе не сокращается неуклонно по мере удаления от средних веков, а остается постоянной за всю историю, как будто необходимое и достаточное количество „соли земли“ было раз и навсегда определено таинственным постановлением свыше»… И «в то время как завоеватель, политик, социальный пророк думает, что колеблет равновесие сил и направляет историю, невидимая рука незаметно восстанавливает равновесие». Думаю, что в истории не только католичества, но и нашего православия — в разное время по-разному выражаясь — сохранялась неизменной (и небольшой) величиной та глубокая вера, которая единственная способна воздействовать на нравственность, воздействовать, увы, лишь в степени, достаточной для сохранности жизни, но еще не для победы над смертью. И наблюдаем мы эту силу и в дотатарском Киеве, и в кровавом мороке усобицы, и при татарах, и в Москве — в постоянном богатстве и разнообразии жизненных претворений. А у русской церкви и у православия в целом было свое разнообразие, и лучший его пример, лучший материал, на котором с ним можно ознакомиться — полемика, ведшаяся в XVIII–XX веках вокруг фигур Нила Сорского и его современника Иосифа Волоцкого (умер в 1515 году) — людей глубокой и самозабвенной веры, но разных дел.
Бедой и вечной проблемой едва ли не любой церкви всегда было обогащение, присвоение собственности, золотой телец, стяжательство. Используя веру, легко ведь приобретать — о, разумеется, с самыми благими намерениями; к тому же нужны средства, чтобы что-то построить. И вот вокруг этого вопроса и разделились православные…
«Зная противоположные (нестяжательству. — Б. В.) инстинкты всего великорусского монашества, Нил поставил себе героическую задачу погасить их в корне. Никакого коллективного, производственного хозяйства. Суета мира сего в производстве… Отшельники по двое, много трое, ведут минимальное огородническое хозяйство, делая все своими руками», — так пишет Карташев, историк русской церкви, пишет, заметим, очень деликатно: «…противоположные инстинкты всего монашества».
Не похож на Нила Иосиф. Этот стремился создавать большие, крепкие монастыри с обширным хозяйством и со строжайшими правилами общежития. «По его глубокому пониманию, монастырь — это была одна из центральных клеток общежития православного народа, включенная в систему других не враждебных, а родственных ей, социальных клеток всего крещеного народа… Это положительное отношение к земному благоустройству (ныне сказали бы — „христианская экономика и политика“) есть простое, бесхитростное (без богословских обобщений) древнерусское строительство „Града Божия“ на земле в нашей национальной истории».
Так пишет Карташев. Не слышится ли вам в этих противоположных программах двух русских святых, в этом убежденном противопоставлении индивидуального и коллективного, отшельнического неприкасания к миру и сознательного преобразования мира что-то весьма злободневное?
У Нила Сорского — отшельнический скит на два-три, редко четыре человека, у Иосифа — большой монастырь, никакого уединения, огромное хозяйство, владения, управляющие, обширная казна. У Нила Сорского — призыв к размышлению, к критическому разбору книг, к выработке собственного мнения, у Иосифа — гонения на личное суждение: «Всем страстям мать — мнение. Мнение — второе падение». Нил в те времена, для православия трудные, в борьбу с ересями лично не ввязывался, лишь настаивая публично на нестяжательстве, на том, чтобы не владеть монастырям землей, не украшаться золотом и серебром. В сочинении его последователя читаем: «Где в евангельских, апостольских и отеческих преданиях велено инокам села многонародные приобретать и порабощать крестьян братии, с них неправедно серебро и золото собирать. Вшедши в монастырь, не перестаем чужое себе присваивать всяческим образом, села, имения, то с бесстыдным ласкательством выпрашивая у вельмож, то покупаем. Вместо того чтобы безмолвствовать и рукоделием питаться, беспрестанно разъезжаем по городам, смотрим в руки богачей, ласкаем, раболепно угождаем им, чтобы выманить или деревнишку или серебришко». Иосиф же не только был всецело лично поглощен борьбой с ересями, но и добивался (и добился-таки) страшной казни еретиков: после осуждения последних на соборе 1504 года «Волк Курицын, Димитрий Коноплев, Иван Максимов, архимандрит юрьевский Кассиан с братом и многие другие еретики были сожжены; Некрасу Рукавову сперва обрезали язык и потом сожгли в Новгороде; иных разослали в заточение, других по монастырям. Некоторые из еретиков, приговоренных к смертной казни, объявили, что раскаиваются; но их раскаяние не было принято, ибо Иосиф представил, что раскаяние, вынужденное страхом, не есть искреннее».
Легко увидать, что Церковь в делах своих всего-навсего отражала общие представления о нравственности и не особенно пеклась о соблюдении заповедей, когда речь шла о борьбе с инакомыслящими, тогда именовавшимися еретиками. И только незначительная часть людей продолжала хранить самую суть нравственного учения Христа — его заповеди. И донеслись до нас оттуда же, из того самого времени Нила Сорского замечательные слова, опередившие нравственно и семь веков начального православия, и двести лет петербургского периода — да что там — опередившие! вневременные слова донеслись:
«Вы говорите, что я один заступаюсь за еретиков беззаконно; но если бы был у вас здравый разум и суд праведный, то уразумели бы, что не еретическую злобу защищаю, но о Спасителевой заповеди и правильном учении побораю, ибо утверждаю, что надобно наказывать еретиков, но не казнить смертию. Скажите нам, которого из древних еретиков или мечом убили, или огнем сожгли, или в глубине утопили?»
Да, традиции русского православия могут помочь нам сегодня, но не огулом все, что было в истории церкви за семь ли, за три, за все ли десять столетий. А помочь нам может главное — разные пути к спасению для разных людей: одним по душе тихое отшельничество, другим — кипучее строительство Града Божьего, в котором зазвонит колокол — и вся земля русская единовременно отзывается звоном. Каждому свое, но всем людям верующим ненарушимо запретно — мечом убивать, огнем сожигать, в глубине утоплять кого бы то ни было под каким бы то ни было предлогом. И люди, деятельно стоявшие за соблюдение заповедей, подлинные носители христианской нравственности во все времена (и сейчас тоже) неизменно боролись с идеологией и практикой насилия. А вот государство русское и церковь русская не могут, увы, похвастать верностью Христу — от закопанных живьем древлян, через сожженных живьем еретиков, через кровавое сумасшествие Грозного стелется за ними и в допетровские семь столетий преступный путь.
