Портрет незнакомца. Сочинения - Вахтин Борис Борисович (лучшие книги онлайн .txt) 📗
Присмотримся к нашему прошлому.
Все выше, и выше, и выше…
В 1907 году Абрамов, один из ближайших наблюдателей первой нашей революции, писал о всеобщей забастовке 3–10 января 1905 года:
«Это был взрыв революционной энергии… За три дня всеобщей забастовки практическое развитие рабочих масс сделало гигантский скачок вперед: нетронутая серая масса стала за эти дни сознательной революционной силой.
Идея шествия ко дворцу и подачи петиции царю как-то внезапно и мгновенно овладела массами».
Девятого января эта рабочая масса пошла на заклание. В ночь на девятое и властям, и интеллигенции стало ясно, что кровопролитие неизбежно, но никто остановить его не смог. Раздались выстрелы, упали убитые мужчины, женщины, дети — те, кто нес царю петицию, жалобу, слезницу. «В безумном ожесточении люди бросились навстречу войскам, и вновь и вновь падали жертвы. Страх у людей пропал. Ими руководила ненависть и обида».
Гапон старался сделать «как лучше», уговорить власть с помощью покорности и слезной жалобы; интеллигенты пытались уговорить власть предотвратить кровопролитие — накануне, восьмого января, но министр внутренних дел Святополк-Мирский их не принял, а Витте отговорился тем, что не может ничего сделать: «Я… дела этого совсем не знаю и потому вмешиваться в него не могу; кроме того, до меня, как председателя Комитета министров, совсем не относится». И Витте свидетельствует:
«Это была первая кровь, пролитая в довольно обильном количестве, которая как бы напутствовала к широкому течению так называемую русскую революцию 1905 г.».
Все как будто старались предотвратить «довольно обильное количество» пролитой крови, предотвратить революцию — не получалось никак. И осмыслить преступления тоже не получалось никак. Синод, святейший Синод выдал мысль, от которой на душе становится тоскливо и тошно — так она знакома по сегодняшним нашим газетам: «Всего прискорбнее, что происшедшие беспорядки вызваны подкупами со стороны врагов России и всякого порядка общественного». Так и просится в послание святейшего Синода — «спровоцированы агентами империализма, сионизма и западногерманского реваншизма»… Глубокую мысль родил правительственный Синод, но еще глубже была мысль государя-императора, высказанная через десять дней после расстрела:
«Знаю, что не легка жизнь рабочего… Но мятежною толпою заявлять мне о своих нуждах — преступно… Я верю в честные чувства рабочих людей и в непоколебимую преданность их мне, а потому прощаю им вину их».
Да, паршиво в России обстояло дело с признанием совершенных преступлений, всю историческую дорогу паршиво. Но не только это важно для нашей темы, важно и то, что никто не в силах был остановить стихию.
И раньше, много раньше наблюдали мы в нашей истории то же самое — стихию.
24 января 1878 года, без малого сто лет назад, Вера Засулич стреляла в петербургского полицмейстера Трепова и тяжело его ранила… И вот:
«Общество и революция с восторгом приветствовали этот выстрел, как новую эру в революционном движении».
В чем дело? Почему она стреляла, почему восторг и почему новая эра? А потому, что это была месть, впервые осуществленная по приговору революционеров; это был тот первый шаг индивидуального террора, которым бесстрашные молодые люди, готовые умереть во имя своих убеждений (ах, сколько слышится сетований, что сейчас, дескать, у нас эта порода повывелась, а хорошо бы возродить — пусть для начала смелых хоть настолько, чтобы не участвовать в официальной лжи; а другие говорят, что русские смелостью и вообще никогда не обладали, поскольку якобы выросли в многовековом рабстве, в крепостной зависимости; и все говорящие словно забывают наш революционный опыт и фигуры мечтателей-бомбометателей; конечно, легче фантазировать и хаять — вместо того, чтобы взглянуть на предмет непредвзято)… так вот, это был первый шаг того террора, которым революционеры ответили на насилие со стороны государства.
Мстили Трепову за садизм его — 13 июля 1877 года по приказу Трепова был подвергнут физическим истязаниям политический заключенный Боголюбов, находившийся в столичной, петербургской тюрьме. Гнев революционеров, которые до этого занимались лишь пропагандой, неизбежным следствием имел — решимость Трепова убить.
Проследим, как две враждующие стороны — государство российское во главе с лучшим своим за всю историю династии царем и кучка, горсть революционеров — повели свою схватку. Проследим, чтобы убедиться, как постепенно нарастала волна насилия, поднимаясь все выше и выше…
Первого февраля 1878 года в Ростове-на-Дону убит полицейский шпион Никонов. В прокламации террористы писали: «По всем концам России погибают тысячи наших товарищей жертвой своих убеждений, мучениками за народ. И во время этой травли, продолжающейся уже столько лет, находятся люди без чести и без совести, люди, которые по пустому страху или из корысти шпионят за нами или изменяют нам и выдают наши дела и нас самих на бесчеловечную расправу правительству… Мы не хотим долее терпеть. Мы решились защищаться. Мы хотим искоренять этих Иуд, искоренять без пощады и снисхождения, и объявляем об этом громко и открыто. Пусть знают, что их ждет одна награда — смерть!»
Прислушайтесь к своим чувствам — разве вы не на стороне революционеров? Разве они не правы? Разве не подлость это — шпионить? Разве не противны вам те, кто из корысти или страху пустого ради лгут, притворяются, продают доверенные им тайны? Со школьной скамьи, с пеленок знаем мы, какая мерзость стукачи, предатели, отступники, трусы. И правильно знаем — мерзость это. И чувство омерзения делает нас снисходительными к некоторым мелочам в прокламации — ну, например, к такой ерунде, как некоторые преувеличения насчет того, что погибают тысячи за убеждения, не было тогда еще этих тысяч, а если были, то страх был, получается, не пустой? Между тем дело тут не только в мелочах…
Примерно в то самое время, когда казнили Никонова за шпионство, в департаменте полиции начал работать на террористов шпион революционеров Николай Клеточников, который тоже лгал, притворялся и предавал. Он был арестован лишь почти три года спустя, в январе 1881 года. Его сослали в каторгу после гласного суда, то есть предоставив ему хотя бы формальную возможность защищаться. И вот этот шпион не вызывает у нас отвращения — напротив, мы сочувствуем ему, считаем героем. Ведь этот шпион лгал, притворялся, отступничал, но не был ни трусом, ни стяжателем. А Никонов — был? Конечно, был — хороший-то, порядочный не пойдет ведь служить в полиции. Примерно так и рассуждали наши прадедушки и прабабушки, рассуждали, объясняя себе свои чувства — одни из тех частых, увы, случаев, когда человеческие соображения являются просто тенями страстей. И закладывали наши прадедушки и прабабушки фундамент для — презумпции виновности.
Через три недели террористы предприняли покушение на товарища прокурора Котляревского. И снова наши симпатии на стороне нападающих — ведь этот негодяй Котляревский выдумывал обвинения, угрозами вырывал признания, арестовывал невинных и однажды приказал жандармам во время обыска раздеть двух девушек! Так царский чиновник, заметим, не удержавшись, в одиночку и в слабой степени предвосхищал то, что чиновники революции 50–60 лет спустя станут проделывать, тысячекратно усилив гнусность.
Правительство в долгу не осталось: 9 мая оно изъяло преступления против должностных лиц из ведения суда присяжных и передало особым судам; через три месяца виноватых в политических убийствах и насильственных действиях велено было судить военными судами и по законам военного времени… И пошло, и поехало. В марте 1879 года сосланный в Мезень Бобохов бежал, его догоняют; желая предать свое дело огласке, взывая к общественному мнению, Бобохов при задержании стреляет в воздух — и его приговаривают к смерти, держат с этим приговором месяц, потом заменяют казнь двадцатью годами каторги; там, в каторге, через десять лет Бобохов вместе с рядом других арестантов кончает с собой — в знак протеста против того, что политическую каторжанку Сигиду забили плетьми до смерти в тюрьме… 20 апреля 1879 года в Петербурге казнен офицер Дубровин за сопротивление при аресте… 14 мая того же года в Киеве казнены террористы Осинский, Антонов, Бранднер… 28 мая в Петербурге повешен террорист Соловьев, покушавшийся на жизнь Александра II…
