Мерцание золота - Кожедуб Александр Константинович (книга регистрации .TXT) 📗
Я закусил сёмужкой, похлебал суп, приступил к мясу, зажаренному на открытом огне.
Со стены на меня надменно взирала голова лося с огромными рогами. «Свалится — убьет, — размышлял я. — Но отчего ей падать, не на войне, чай, в новой России обедаем. Хотя рога на голову могут свалиться и без войны».
— Пацаном я у него яхту драил, — уловил ход моих мыслей Николай Владимирович. — Женщин там не было.
— Совсем? — удивился я.
— Совсем. Во всяком случае, когда мы ее драили.
Я подумал, что в этот момент их там и не должно быть.
— Яхта у него уже при Советах была? — спросил я.
— А как же, недалеко отсюда, на Пироговском водохранилище.
— Хорошая?
— Крейсерская.
Студентом мне тоже доводилось драить крейсерскую яхту, но я эту тему не стал развивать. При любом общественно-экономическом строе одни драят, другие командуют. Святославу Ивановичу на роду было написано быть капитаном.
— В церковь заедем? — предложил Семенов, когда обед закончился.
— Заедем, — согласился Стахов.
После обеда к нему вернулось хорошее расположение духа, он уже почти не вздыхал.
— Где эта церковь? — спросил я Николая.
— В Рождествене, родовом имении Суворова, — сказал тот. — Вы езжайте, а у меня здесь дела.
На самом деле для него не было места в хозяйской машине. Но и это характерно для любого строя.
К Суворову, братцы, на приступ!
По дороге Семенов рассказал, что Рождествено принадлежало отцу полководца, генерал-аншефу Василию Суворову, который купил имение у князя Барятинского. Здесь Александр Васильевич познакомился с княжной Варварой Прозоровской, жившей по соседству.
— Но брак был несчастливым, — сказал, поморщившись, Семенов. — Александр Васильевич похоронил в Рождествене отца и установил каменный саркофаг с надписью: «Здесь покоится прах генерал-аншефа Василия Ивановича Суворова, умершего 15 июля 1775 года». А в семнадцатом году этот саркофаг вскрыли и останки выкинули. Церковь тоже пришлось восстанавливать.
Машина остановилась у входа в церковь, возле которой нас поджидал священник.
«Сытное место», — подумал я, разглядывая золотой крест, возлежавший на объемистом чреве батюшки.
Мы вошли в храм.
— Недавно закончили реставрацию алтаря, — с гордостью сказал Семенов. — Второго такого нет.
Алтарь сиял золотом. Для деревенской церкви он был излишне роскошен.
«Но ведь это принцип, — одернул я себя. — Здесь все должно быть лучшим, от конюшни до церкви, не говоря уж о людях».
Я зажег свечу, всунутую мне в руки, перекрестился и прочитал Христову молитву. Это была единственная молитва, которую я твердо знал.
— Пойдемте, кое-что покажу, — поманил меня Святослав Иванович.
Мы вышли из храма и остановились у металлической ограды.
— Это место я купил для себя, — сказал Семенов. — Здесь меня похоронят.
Я посмотрел на него — и с трудом закрыл рот. Все-таки мне далеко было до людей, владевших конюшнями, яхтами, самолетами и вертолетами.
Через полгода мы выпустили большую книгу о Мытищинском районе, в которой рассказывалось и о поселке Славино.
А еще через какое-то время пришла весть, что Святослав Иванович Семенов погиб при аварии вертолета. Он был похоронен на том самом месте, которое мне показывал.
Но перед этим глава мытищинской администрации попал в больницу и скоропостижно скончался. О причине его смерти никто ничего не знал.
6
Не успел я войти в свой кабинет, как раздался телефонный звонок.
— К директору, — услышал я голос секретаря.
Утренний вызов к начальству обычно ничего хорошего не сулил.
Я спустился на второй этаж.
Вепсов сидел за столом и что-то писал. Под лампой, раскинувшись во всю длину, спал кот Тим. Его хвост мешал Вепсову, но тот кота не трогал. Тим был любимцем. Из обычного черно-белого дворового кота он незаметно превратился в фаворита, из подвала перебравшегося во двор, оттуда на первый этаж здания, а там по широкой лестнице в директорский кабинет. Причем в кабинете Тимка чувствовал себя истинным хозяином, спал где хотел, мог и пописать в углу. Больше всего ему нравилось лежать под настольной лампой.
— Как ты думаешь, — поднял голову директор, — нам оставаться «Современным литератором» или вернуться к «Советскому»?
Это был непростой вопрос. В девяносто втором году, когда директором издательства был прозаик Анатолий Жуков, «Советский литератор» вслед за Советским Союзом поменял название и стал «Современным литератором». Подобная политкорректность в то время была вполне объяснима. Однако спустя год-другой стали возникать вопросы. Что издавать «Современному литератору» — детективы или нормальную литературу? Идти на поклон к власти или оставаться в нищете и обиде? Но наибольшую путаницу вносили авторы. Одни требовали отказа от всего советского, другие столь же рьяно настаивали на возврате к идеалам недавнего прошлого. Самыми непримиримыми, кстати, оказались иностранные авторы. Я устал объяснять им по телефону особенности демократии в современной России.
— Вы отказались от слова «советский», потому что танки расстреляли Верховный Совет? — спрашивал меня переводчик из Германии.
— Нет, мы изменили его до расстрела, — отвечал я.
— А кого вы больше издаете — Ельцина или Гайдара?
— Бондарева.
— Того самого, у которого не туда сел самолет?
— У него он вообще никуда не сел, — терпеливо объяснял я. — Русские писатели радеют за народ, а не за его правителей.
— Но зачем вам тогда слово «современный»?
— Потому что этого захотел Ельцин.
В трубке раздались короткие гудки. Именем Ельцина можно было объяснить любую дичь, происходящую сейчас в стране.
Я посмотрел на кота. Он потянулся и перекатился на лист бумаги, на котором писал Вепсов.
— Тимка! — строго сказал Вепсов.
Кот не шевельнулся.
— Ну так что? — перевел взгляд с кота на меня директор. — Какие будут соображения?
— Надо возвращать, — вздохнул я. — Из-за иностранцев.
— Вот и я так думаю, — вытащил из-под кота лист Вепсов. — Я тут набросал список Совета издателей, взгляни.
Я взял в руки лист. Михалков, Жуков, Кузнецов, Трофимов, Кожедуб… Как говорится в виленском анекдоте, «компания не велька, але бардзопожондна».
Но смена названия не такое простое дело. Во всяком случае, в Госкомиздате не всем это понравилось. Точнее, не понравилось никому.
— Вы тут прислали заявки на издание пяти книг по федеральной программе, — сказала мне Ирина Петровна, принимающая документы в Госкомиздате. — «Современному литератору» мы что-нибудь выделили бы.
— А «Советскому литератору»?
— Не уверена.
— Давай издадим «Гардемаринов», — предложил мне Коваль. — Перетокина хорошая тетка, цену заламывать не станет.
Нина Матвеевна действительно оказалась хорошей теткой.
— «Советскому литератору» я не могу отказать, — сказала она, когда я ей позвонил.
— Мы еще пока «Современный литератор».
— Но вас ведь знают как советских?
— Подали документы на возвращение названия.
— Какой-нибудь гонорар заплатите?
— А как же.
— Издавайте.
«Гардемарины» вышли и стремительно разошлись. Помогло, конечно, то, что в эти же дни по телевидению показывали фильм «Гардемарины, вперед!».
В летнее время мы стали устраивать книжные развалы перед воротами, выходящими на Поварскую. Несколько раз я видел роющегося в книгах актера Кайдановского. Оказывается, он жил в доме напротив.
— Что купил? — спросил я ребят из отдела реализации.
— «Гардемаринов», — засмеялся Саша Егоров. — Говорит, Харатьяна с Жигуновым знает. И еще этого, третьего…
— Шевелькова, — подсказал Володя Коржов.
— Гардемаринов у нас каждая собака знает, — согласился я. — Интересно, у Кайдановского здесь комната в коммуналке или отдельная квартира?
У меня в соседнем доме была комната в коммуналке, о которой не хотелось даже вспоминать. Любка, соседка справа, устроила у себя натуральный притон, и я теперь заходил в свою комнату с опаской. Но это случалось не чаще одного раза в месяц, все-таки жил я у жены на Ленинском проспекте.
