Мерцание золота - Кожедуб Александр Константинович (книга регистрации .TXT) 📗
— Квартира, — сказал Коржов.
— Комната, — возразил Егоров.
Оба были выпускники Бауманского, и оба ничего не знали наверняка.
— Как раскупаются книги? — сменил я тему разговора.
— Нормально, — пожал плечами Егоров.
— Хреново, — сказал Коржов.
Однажды мне позвонила Перетокина.
— Алесь, — сказала она, — мы ведь с вами земляки.
— Да ну?! — удивился я.
— Мой дед откуда-то из Белоруссии. И раз мы земляки, вы мне должны помочь.
— Охотно, — согласился я.
Нина Матвеевна очень редко слышала собеседника, но мне нравилось с ней говорить. Подкупали прямота и напористость.
— Меня пригласили на празднование трехсотлетия российского флота, и я сказала, что приду только со своим издателем. Вы ведь не откажетесь меня сопровождать?
— Никогда! — сказал я. — Я люблю бывать на юбилеях, пусть и не очень значительных.
— Но ведь там столько людей!
Я уловил в ее тоне нотку осуждения, смешанного с ужасом.
— А я никого к вам не подпущу, — пообещал я. — Вы ведь для этого меня берете с собой?
— Спасибо, дорогой! Я знала, что на вас можно положиться.
Голос Нины Матвеевны заметно повеселел.
— Белорусы — верные слуги, — сказал я.
Этих слов Перетокина не расслышала. Как я уже говорил, она слышала лишь то, что хотела.
— Значит, послезавтра у Красных ворот, — отчеканила она. — Там у них штаб.
— Гардемарины с Дружининой будут?
— Там будут все.
Я догадался, что при этих словах Нина Матвеевна поморщилась.
— Отобьемся, — сказал я. — В крайнем случае сбежим.
Этого она тоже не расслышала. Когда тебе за шестьдесят, бегать уже не хочется.
У штаба военно-морского флота я был в точно назначенное время. Нина Матвеевна тоже пришла вовремя.
— Из страха опоздать я сегодня почти не спала! — пожаловалась она. — А из Троицка еще доехать надо.
— Вы с Бочкаревым почти земляки, — утешил я ее. — У него дача в Ватутинках.
— Он тоже здесь будет?
— Нет, его не звали.
Я не стал уточнять почему. Перетокина на этом и не настаивала.
— Ну, как я выгляжу?
— Потрясающе.
Выглядела она действительно хорошо. Адмиралы, цугом проходящие мимо нас, как по команде сбивались с парадного шага. Один из них не только взял под козырек, но и поцеловал даме руку.
— Кто это? — испуганно спросила Нина Матвеевна.
— Кажется, адмирал Касатонов.
— Я в адмиралах ничего не понимаю, — взялась она пальцами рук за виски.
— Чем меньше звезд на погонах, тем выше звание, — объяснил я.
Нина Матвеевна непонимающе посмотрела на меня. Похоже, она была близка к истерике.
— Пойдемте куда-нибудь! — вдруг схватила она меня за руку. — Я не хочу с ней видеться.
— С Дружининой? — догадался я.
— Конечно. Уж лучше с адмиралами…
Она потащила меня в гущу военных. В глазах рябило от черных мундиров и золотых шевронов и звезд.
«Сколько же у нас адмиралов! — мелькнуло в голове. — Не одну войну можно выиграть».
Я увидел Харатьяна, который фотографировался с адмиралами.
— А с гардемаринами вы общаетесь? — спросил я.
— С каждым по отдельности, — сказала Нина Матвеевна. — Друг с другом они тоже не хотят видеться.
— Кино сложная штука, — согласился я. — Может быть, сложнее, чем литература.
— Писателей, к счастью, мало знают, — взяла меня под руку Перетокина. — У нас в Троицке их почти нет. Для общения мне хватает и вас.
Набежала толпа фотографов, и Нина Матвеевна тоже стала сниматься с адмиралами.
«Вот он, миг писательской славы, — подумал я. — «Гардемарины» Перетокиной для нынешних флотоводцев важнее «Войны и мира» Толстого».
Распахнулись двери зала, в котором были накрыты столы, и все устремились к ним. Я едва успевал за Ниной Матвеевной. Впрочем, в моих услугах она уже не нуждалась. Адмиралы обхаживали ее с пылом гардемаринов.
«А флотские небедно живут, — размышлял я, обозревая ломящиеся от снеди столы. — Но они и не должны бедно жить. Кто у России союзники? Флот и армия. В России бедно живет только народ».
Не знаю, был ли в этом чей-то умысел или все произошло случайно, но в какой-то момент Перетокина с Дружининой оказались рядом. Улыбаясь, они впились глазами друг в друга. Мне стало зябко. Я понял, что мужчины в сравнении с женщинами сущие дети.
— Гардемаринов сюда! — раздался чей-то зычный голос.
Гардемарины, конфузясь, окружили своих повелительниц. Ослушаться никто из них не посмел. Глядя на авторов фильма и исполнителей главных ролей, я не мог постичь глубины их неприязни друг к другу. Неужели именно в этом состоит непостижимость русской души?
— Вы гость? — услышал я вкрадчивый голос.
— Гость, — сказал я.
Человек, спрашивавший меня, на фоне импозантных адмиралов выглядел невзрачно.
«Всего лишь капитан первого ранга», — посмотрел я на его погоны.
— С ними? — показал пальцем на киношников человек.
— С одной из них.
Я не стал уточнять с которой.
— Хотите посмотреть на настоящее застолье?
Что-то в голосе этого человека заставило посмотреть на него внимательнее. Невысок, полноват, чернявый. Вполне заурядный субъект. А голос повелителя.
— Хочу, — сказал я.
— Пойдемте.
Мы направились к боковой лестнице, ведущей куда-то в подвал.
«Интересное кино, — думал я, вперясь глазами в спину поводыря. — По сравнению с ним даже я больше военный, не говоря уж о Харатьяне. Куда он меня ведет?»
В подвале мы остановились у одной из дверей.
— Сюда, — сказал каперанг и открыл дверь.
Я шагнул через порог и замер. Картина, открывшаяся моим глазам, ошеломляла. За большим овальным столом, развалясь, сидели каперанги. Среди них не было ни одного адмирала, и все они неуловимо походили друг на друга. Некоторые сбросили мундиры и сидели в белых рубашках. У двух-трех из них на коленях устроились смазливые барышни в коротких юбках. В каждой из барышень тоже проскальзывало что-то общее.
«Клоны, — подумал я и оглянулся на своего провожатого. — Или масоны, что в принципе одно и то же».
— Замы по тылу всех флотов, — улыбнулся тот. — Мы не любим пышных застолий и громких слов.
— Н-да… — крякнул я.
В этом застолье поражали даже не глубокие чаши с черной икрой, а то, что к ней никто не притрагивался. На челе каждого из сидящих за столом лежала печать усталости. Да, все они честно сделали свое дело и теперь отдыхали.
— За русский флот!
Мой провожатый наполнил рюмки из какой-то особенной бутылки. Мы выпили.
— Кто таков? — повернулся к нам один из каперангов.
— Писатель.
— Пусть выпьет, — разрешил каперанг. — Но не пишет.
Кто-то хохотнул.
«Если и напишу, никто не напечатает, — подумал я. — В новой России живем».
— Да, живем небогато, — согласился мой спутник, — но нам много и не надо. Еще рюмочку?
Я понял, что из подвала пора выметаться.
— Спасибо за доставленное удовольствие, — сказал я.
— Всегда рады писателям.
Провожатый улыбался, но глаза его были холодны.
«В древности правили жрецы, — думал я, поднимаясь в парадный зал, — потом масоны, а теперь, видимо, тыловые крысы. Конец, впрочем, всегда одинаков».
На столах, за которыми витийствовали адмиралы, черной икры, между прочим, не было.
— Героям икра не нужна, — сказал я Перетокиной, которая чокалась со всеми адмиралами подряд, — им и орденов хватает.
— Пойдемте домой, — поставила она на стол рюмку. — Столько я никогда не пила.
— Неужели больше двух рюмок? — удивился я.
— Не больше, но мне и одной нельзя. Где вы все это время были?
— У масонов в подвале, Нина Матвеевна. Это рядом.
К микрофону подошел Харатьян с гитарой, и это был самый удобный момент, чтобы незаметно скрыться.
7
Умер Эрнст Иванович Сафонов.
Несчастье случилось хмурым зимним утром. Как обычно, служебная машина приехала за главным редактором и остановилась у коттеджа. Эрнст Иванович вышел из квартиры, закрыл за собой дверь и стал спускаться по лестнице. Насколько хороши во Внукове лестничные пролеты в кирпичных коттеджах, настолько же они ужасны в деревянном.
