Мерцание золота - Кожедуб Александр Константинович (книга регистрации .TXT) 📗
Я представлял, как хохотали слушатели. Но и на бумаге эти рассказы хороши, я в этом не сомневался.
Дневник и письма Булгакова вышли. По этому случаю в комнатке за сценой был накрыт стол.
— Ну, поздравляю! — поднял рюмку Вепсов. — Хлебнули мы с этой книгой, но она того стоит. За вас, Виктор Иванович!
«Чего ты такого хлебнул? — посмотрел я на свою рюмку. — На бумагу и полиграфию деньги дал Госкомиздат. С нас только гонорар наследнику. Лосеву крохи достались. О себе я вообще молчу. Хлебать у нас один директор умеет».
Лосев отсалютовал мне рюмкой и сделал вид, что пьет. Я глотнул не чинясь.
— А что это у вас рюмка полная? — сдвинул брови Вепсов. Он не любил, когда его тостами пренебрегали.
— Завтра к докторам на обследование, — вздохнул Лосев.
Только сейчас я увидел, что у него потухший взгляд.
— Тогда ты пей, — наполнил мою рюмку директор. — Не каждый день Булгакова издаем.
Я знал, что в издательстве полным ходом шла работа над романом Вепсова «Рок». Как и «Дусина гарь», этот роман до сих пор нигде не издавался.
«Для того и становятся директорами, чтобы издавать полное собрание собственных сочинений», — подумал я.
Впрочем, у меня тоже готовилась к печати книжица рассказов. Она была чем-то вроде молока, которое выдавалось на производстве за вредность.
Как-то Лосев зашел ко мне без звонка.
— Вот, — положил он на стол толстую папку, — неизданный Куприн. Я собрал рассказы и очерки Куприна в то время, когда он издавал газету в армии Юденича.
— Боюсь, Куприн у законодателей нынешней литературной моды не в чести, — хмыкнул я. — Они его не любят точно так же, как и большевистские комиссары.
— В любом случае пусть будет у вас, — придвинул папку ко мне Лосев. — Я завтра ложусь в больницу.
Я открыл рот, чтобы спросить о болезни, и слова застряли в горле. Я снова увидел пустые глаза Виктора Ивановича.
«Плохо дело», — подумал я.
Лосев резко повернулся и вышел из кабинета.
Я подготовил заявку в Госкомиздат, но, как и следовало ожидать, она не была удовлетворена.
«Не пришло еще время Куприна, — подумал я. — Во-первых, сейчас у власти те же комиссары, что и в семнадцатом, а во-вторых, иной писатель стал властителем дум. Сорокины да Пелевины правят бал, еще дамочки-детективистки. Подлое время…»
Впрочем, время было не подлее предыдущего. И неизвестно, каким будет последующее.
Я убрал рукопись Куприна в дальний угол книжного шкафа.
2
После долгих мытарств вышла книга о Мытищах, и Поронин пригласил писателей отметить это событие у себя дома.
— Новую квартиру получил, — сказал он мне по телефону. — Совместим новоселье с презентацией.
— Хорошее дело, — сказал я. — Кого позовете?
— Прежде всего директора и вас, — стал перечислять Поронин, — Бочкарева, Просвирина, Птичкина, Викторова… Цвет русской литературы!
«Бочкарева жена вряд ли отпустит, — подумал я, — а остальные вполне могут приехать. Поронин хлебосольный хозяин».
Я вспомнил, как Поронин принимал меня в банке. Его назначили управляющим крупнейшего в Мытищах коммерческого банка, и Михаил Викторович решил показать, как живут нынешние банкиры.
Здание из современных темно-синих пластиковых панелей возвышалось в самом центре города. Охранник у шлагбаума покосился на обшарпанную издательскую «волгу», но все же пропустил нас на стоянку. Мы встали между «мерседесом» и «ауди».
«Как изменчив мир! — огляделся я по сторонам. — Еще вчера Поронин тоже на «Волге» ездил».
Я поднялся на лифте на предпоследний этаж. В просторной приемной никого, кроме секретарши, разговаривающей по телефону, не было.
— Чай? Кофе? — положила она трубку.
— Водку! — рявкнул Поронин, появившийся неизвестно откуда. — Проходите в кабинет.
Книжные шкафы в стене бесшумно разъехались, и я увидел второе помещение. Стол в нем был заставлен бутылками и закусками.
— Вот это я понимаю! — сказал я.
Михаил Викторович засиял, как начищенный медный чайник. Истинный артист, он любил внешние эффекты.
Мы сели за стол. Как ни странно, финская водка, налитая в изящные рюмки, пилась хуже, чем из граненых стопок в столовой какого-то ПТУ. К трем часам у учащихся в нем уже заканчивался обед, и мы устраивались в уголке за фикусами. Обычно там подавали борщ и котлеты, и лучше закуски в России нет. И не будет.
В банке мы закусывали канапе и роллами, а также суши.
«Нет, долго здесь Михаил Викторович не протянет, — подумал я. — Формат не тот».
И оказался прав. Через полтора месяца мы снова обедали в столовой.
Но тем не менее свою задачу в банке Михаил Викторович выполнил. Просто так квартиры в элитных домах у нас не дают. А дом был элитный. Об этом говорили пандусы для подъезда, охраняемая подземная парковка, кирпичные стены здания. Это вам не панели, пусть и темно-синие.
На скоростном лифте мы поднялись на девятый этаж.
— Вот здесь у меня гостиная, — суетился Поронин, — это кабинет, там спальня. Сантехника итальянская. В зимний сад не хотите? Потом покажу.
Стол был накрыт на кухне, что тоже говорило о многом. В маленькой кухне цвет русской литературы не посадишь.
— Сколько, говорите, у вас метров? — спросил Просвирин.
Он сел в кресло и далеко вытянул длинные ноги.
— Сто пять! — гордо сказал Поронин.
— Маловата квартирка, — хмыкнул Петр Кузьмич.
Я удивленно посмотрел на него. Остряки среди крупных людей попадались мне редко. А Просвирин был крупный во всех смыслах: рост два метра, вес далеко за сто. При такой комплекции не до шуточек.
— А у вас сколько метров? — упавшим голосом спросил Поронин.
— Сто пятьдесят.
Из Поронина словно выпустили воздух. Стерлись веснушки с лица. Поблекла рыжина волос. Уменьшилось чрево. Он беспомощно посмотрел на меня.
— На двоих и ста пяти метров хватит, — сказал я.
Но Просвирин был безжалостен.
— Нас тоже двое, — сказал он.
Я проглотил смешок. Птичкин расхохотался. Вепсов сделал вид, что не знает русского языка.
— Может, уже пора за стол? — поднялся с кресла Просвирин.
В эту минуту он был похож на монумент.
«Везет же некоторым, — с завистью подумал я. — Мало того, что рост два метра, так еще и любимец миллионов. Герой труда опять же».
— А в войну служил в полиции, — сказал мне на ухо Вепсов.
— Как?! — опешил я.
— Обыкновенно, — пожал тот плечами. — Дали в руки винтовку, он и пошел в войну играть. Шестнадцать лет было пареньку.
— А когда наши пришли?
— Уехал на Дальний Восток. В деревне его не выдали, но слушок прошел.
— С русскими писателями не соскучишься, — покачал я головой.
— Это с лучшими, — поднял указательный палец Вепсов, он у него был короче, чем у других. — У бездарей все не так.
С этим трудно было не согласиться.
— Проходите, — вышла из кухни жена Поронина. — Руки можно помыть в ванной.
В ванную по очереди прошествовали Просвирин, Викторов, Птичкин. Замыкали процессию Вепсов и я.
«До цвета никак не дотягиваем, — посмотрел я на себя в зеркало. — Вепсов туда рвется, но кто ж его пустит? Даже Бочкарев становится косноязычным, когда говорит о его романах. А Вепсов Классику и гонорар, и машину, когда надо выехать с дачи. Сволочной народ писатели. Но такими они были всегда. А Поронину наука. Знай, с кем имеешь дело».
— Надо выходить в люди, — сказал Вепсов, когда я сел рядом с ним. — Пора на книжную ярмарку ехать.
— Во Франкфурт? — спросил я, накладывая на тарелку салат оливье.
— У кого острить учишься? — потянулся за рыбкой Вепсов.
Он закусывал только осетриной и сёмужкой.
— У Просвирина, — сказал я. — Но мне до него далеко.
— Всем далеко, — согласился Вепсов. — В Ленинград, на «Белые ночи» поедешь.
Я знал о книжной ярмарке, которая проходила в начале июня в северной столице.
— Сейчас он уже не Ленинград, — сказал я.
— Для кого как, — посмотрел на меня Вепсов. — Булгакова там покажем, воспоминания о Фадееве с Абрамовым. Пора.
