Фонтан - Хэй Дэвид Скотт (читать хорошую книгу полностью .TXT, .FB2) 📗
Это судьба.
Фатум.
Белка права.
Белка — это судьба.
Белка — это фатум.
Побеждай, Тимми. Будь первым со своей пластилиновой скульптурой.
Уэйлон вонзает треногу в холодную землю. Нетруди вставляет в камеру пленку. И новые батарейки во вспышку. Путем проб и ошибок им удается соорудить из толстой рыболовной лески спусковой механизм для револьвера.
Уэйлон запрыгивает в кузов пикапа, достает «писмейкер». Обматывает леску вокруг спускового крючка и предохранителя. Устанавливает револьвер на место. Готово.
— Труди, я хочу сказать тебе, ну, то есть ты, конечно, не Труди, но все равно. Это был величайший день в моей жизни.
Девушка хмурится.
— Что?
— Просто задумалась.
— Да?
Уэйлон смотрит на заходящее солнце. Быстро исчезающее за горизонтом. Осталось, самое большее, несколько минут.
— Подлинность. Такова твоя цель?
— Да, в идеале.
— И ты собираешься сделать всего одну фотографию.
— Верно.
— Может, тебе стоит сделать пару пробных выстрелов? Без лески, просто пострелять по мишеням. На тебе настоящие ковбойские сапоги, а это настоящая ковбойская пушка. — (Она всегда называет револьвер пушкой. На кораблях тоже пушки, говаривал ее папа, бывший моряк.) — Стыдно убить себя, не сделав из него пару-тройку выстрелов. Кроме того, тебе нужно испачкать руки порохом.
Уэйлон смотрит на часы. Снимает их, протягивает девушке. Смотрит на солнце. Еще минуты две в запасе.
— Хорошо, только быстро. Вон у того кострища куча банок.
Нетруди бежит к кострищу. Берет в руки несколько банок и кладет на сгиб локтя, точно младенцев. Затем находит обугленную кассету с пленкой. Поднимает ее.
— Интересно, что на ней?
— Скорее всего, ничего, — отвечает Уэйлон. — Выбрось ее.
Нетруди засовывает кассету в карман куртки. Подбирает еще несколько банок.
— Где? — спрашивает она.
Уэйлон указывает на старые заборные столбы, соединенные ржавой проволокой, точно порванными гитарными струнами.
Девушка ставит банки на столбы. Спешит обратно.
Уэйлон делает шаг вперед, прицеливается.
Фатум
Судьба.
Он оглядывается через плечо на Нетруди.
— А, он самовзводный, — говорит она. — Ты можешь нажать на спусковой крючок, а можешь большим пальцем взвести курок, а потом нажать на спусковой крючок.
Он взводит курок большим пальцем.
Бах.
Дзынъ. Банка улетает.
Курок.
Бах.
Дзынъ. Банка улетает.
Курок.
Бах!
Бум. Банка улетает, но не так далеко, как две предыдущие.
— Бум? — удивляется Нетруди.
Они подходят к третьей банке. Из-под печеной фасоли. Та пробита только с одной стороны. Нетруди наклоняется. Уэйлон тоже наклоняется. Нетруди берет палку, поднимает ею банку, с усилием вскрывает деформированную крышку. Внутри виднеется что-то коричневое. Коричнево-красное, смешанное с остатками фасоли.
И две безжизненные черные бусинки.
Это белка.
— Кажется, она нашла свою судьбу, — говорит девушка. И встает. Вытирает руки о джинсы. — Черт. Похоже, твой свет ушел.
Уэйлон стоит неподвижно, уставившись на консервированную печеную белку с фасолью.
— Ну и ладно.
— Что ты намерен делать?
— Хочу построить деревянный дом.
— Я имею в виду — сегодня.
— Не знаю, — говорит Уэйлон.
— Можем взять фильм в прокате. И доесть заказанную еду.
— Да, было бы неплохо.
Уэйлон передает револьвер Нетруди. Она открывает барабан, вытряхивает гильзы и кладет их в карман куртки. К пленке.
Вместе они возвращаются к пикапу. Нетруди оглядывается на банку. Уэйлон тоже. Они смотрят друг на друга.
— Глупая белка.
ЧАСТЬ II.СОЗИДАНИЕ
Судостроение
Хрясь.
Хрясь.
Это звуки слышны даже в тумане.
Хрясь.
Кувалдины ребра.
Сильные руки поднимают ее на ноги. Когда она отрывается от пола, под ребрами у нее снова стучат дубовые поршни. Перед затуманенным взором вспыхивает божественный свет, проплывают призрачные очертания, линии и узоры. Мимо проносится кричащая женщина Мунка, и вновь воцаряется тьма.
Нажим. Подъем.
Хрясь.
Хлюпкое и насильственное исторжение.
Ловец жемчуга с захлебывающимся вздохом выныривает на поверхность океана.
Би ставит Кувалду на ноги. В дверном проеме виднеется баллон с аргоном. Бет держит газетную вырезку с даквортовской заметкой с пропитанной кровью тряпкой и двумя окровавленными серебряными зубами. Троица хранит молчание, если не считать влажных хрипов Кувалды, зато теперь она тяжело дышит, уставившись на пол, где Роршахо-выми пятнами рассыпан жареный рис с креветками и разлит «Ред булл».
Кувалда прозревает в этих пятнах начало следующей главы своей жизни.
Би — органическую «Судьбу животных» Франца Марка {37}.
А чертов ураган «Бет» хватает швабру.
Спасибо (штэпазвллил мнэ снова бытьсбой)
Да.
Оглядывая свою мастерскую, Би хрустит костяшками пальцев. Сейчас он на несколько минут погрузится в молчание, соберется с мыслями, сосредоточится на предстоящем путешествии. Визуализирует процесс. Конечный результат. Но тут звонит телефон. Это Эмма. Опять. Би включает ленточную пилу, медленно подносит попавшуюся под руку доску. Дерево и лезвие соприкасаются, рождая облако опил…
— Алло!
— Это я, Би, — говорит Эмма. — Что за какофония?
— Красное дерево! — кричит Би.
— Когда мы снова увидимся? Сегодня вечером?
— Извини, Эм, у меня сроки горят. Я тебе говорил. Если не постараюсь как следует, заказов больше не будет.
— Я сделала для тебя новые полароидные снимки.
— Что? Не слышу.
— Полароидные снимки, — произносит Эмма громким грудным голосом. — На сей раз черно-бел ые.
Поначалу Би находил цветные полароиды занимательными и немного возбуждающими. Но в некоторых мирах вы живете, а в некоторых вам нравится гостить. И Би уже готов вернуться к себе на землю.
— Эмма. У меня срочная работа.
— Возвращайся домой. Приходи ночевать. Пожалуйста. Я позвоню другу. Он нас сфотографирует. Он человек широких взглядов. И к тому же полицейский.
— Что? Я не могу. Я должен закончить.
Дзынъ. Что-то ломается, ленточная пила взвизгивает и замирает. Вот дерьмо. Би выдергивает вилку из розетки. От внезапной тишины начинает звенеть в ушах.
— Прошу тебя, мне приснился плохой сон, — говорит Эмма. — Мне приснилось огромное наводнение. Мы тонули. Кажется, река разлилась.
— Это всего лишь сон, Эм, — говорит Би. — Единственная река рядом с нами — Чикаго-ривер, а ее обратили вспять {38}.
— Как насчет Тигра?
— Мне нужно работать.
— Ты пришлешь мне эсэмэску? — спрашивает Эмма голосом грустной девочки.
Гудки.
Би бросает доску красного дерева в контейнер для отходов. Телефон звонит снова. Эмма не сдастся.
— Да? — с отнюдь не деланым раздражением говорит Би.
— Би, это я.
— Кто?
— Кувалда.
— А! — Би ерзает, чувствуя, что в ботинок попала металлическая стружка. — Привет.
— Послушай. Мы в «АртБаре». Я с парой друзей, — говорит Кувалда. — Купить тебе выпивку? Я твоя должница. Или ты занят?
Би оглядывает мастерскую. Вдоль стен сложена новая партия железного и стального проката, похожего на сотни маслянистых поручней. Две тонны стали. Три галлона смазочного масла. Штабель деревянного бруса два на четыре под ящики для доставки заказа. Три, теперь уже два баллона с аргоном. Пачка сигарет и огромный мелкооптовый контейнер с дерьмовым растворимым кофе. Двенадцать яблочных пирогов и коробка батончиков мюсли. Упаковка влажных салфеток. Две упаковки по три пары трусов. Шесть упаковок новых шерстяных носков. А под брезентом, покрытым подпалинами от сигарет, — армейская койка с потрепанным спальным мешком и новой пуховой подушкой, уже татуированной отпечатками пальцев. Рядом — старый CD-плеер и заслушанный диск с аудиокнигой Рестона-младшего «Псы Господни», которую читает тип, что снимается в рекламе страховой компании [30]. Сломанная ленточная пила, которую придется чинить самостоятельно. Календарь с крайне привлекательным крайним сроком, обведенным красным маркером. И комплект чертежей двадцати шести смешных скелетообразных существ для малоизвестного богатого художника, который заказывает изготовление своих творений в стиле Сола Левитта на стороне, и теперь Би должен переводить метрические единицы в американские. Несмотря на обменный курс, работа Би все равно стоит дороже, чем работа его польских коллег, но этот художник, единственный и неповторимый Гюнтер Адамчик, хочет только американца. Если Би облажается, заказ уйдет за границу. И все последующие заказы тоже. И даже часы из дедушкиной мастерской у Би за спиной вытикивают военный марш.
