Мерцание золота - Кожедуб Александр Константинович (книга регистрации .TXT) 📗
— Он ученый-миллионер, — ухмыльнулся Чупров.
— Круто! — сказал Егор.
— Лиля рукой машет, — поставил я точку в этом диспуте о писателях. — Пора возвращаться в Сопот. На завтра запланирован доклад Хвастова. Конспектировать будешь?
— А как же, — кивнул Егор. — Он сказал, что через пять лет ждет меня в Берлине.
— Через пять лет ты будешь желанным гостем не только в Берлине, но и в Лондоне, Париже и Нью-Йорке.
— Ни за что! — снова попыталась прижать к себе Егора Алена.
Но он был начеку и резво отскочил в сторону.
«Взрослеет ребенок, — подумал я. — И что с ним будет через пять лет, мы даже не догадываемся».
Часть четвертая Сабля Цадатова
1
Однажды в издательство заглянул мой однокурсник по Высшим литературным курсам Валерий Косенчук.
— Здорово, — сказал он, оглядывая неказистую обстановку моего кабинета. — Как жизнь?
— Живем, — пожал я плечами.
Я знал, что сын Косенчука владеет какой-то финансовой компанией, и презрительная ухмылка на лице однокурсника была в общем-то объяснима. «Что за нищета! — говорила она. — Босяк на босяке и босяком погоняет. Когда в этой стране воцарятся мир и достаток?»
— Никогда, — сказал я. — Сам-то давно в князья вышел?
— Чего? — не понял Косенчук.
Среди моих однокашников он был, пожалуй, самой загадочной личностью. До того как стать писателем, Валерий ловил рыбу в дальних морях. А в моря уходили лишь отпетые романтики. Мой жизненный опыт, пусть и небогатый, подсказывал, что романтики частенько оказывались законченными проходимцами. Для них существовали только они сами и личная выгода, то бишь нажива. Во время учебы Валерий надолго отлучался в Барнаул, откуда и приехал на курсы. Поговаривали, что его крепко взяла за одно место тамошняя прокуратура. Я с прокурорами никогда близко не знался, поэтому шашни Косенчука с ними меня не интересовали.
Но вот Валерий выправился, поднял сынка и теперь выглядел как европейский буржуа средней руки: вымытый, хорошо подстриженный, в длинном пальто и туфлях на тонкой подошве.
— Еще обязательно нужны дорогие часы, — сказал он, когда мы случайно встретились в Доме литераторов.
Я понял, что часы у него на руке дорогие.
И вот он у меня в гостях собственной персоной.
— Надумал издаваться? — спросил я.
— Как ты догадался?! — удивился Косенчук.
— Интуиция, — хмыкнул я.
Валерий притащил рукопись романа листов на тридцать, и я сразу отправил ее на обсчет в производственный отдел.
— Считать по минимуму? — спросила Ольга, заведующая отделом.
— Ни в коем случае! — испугался я. — Задешево он не станет издаваться.
— Что, и гонорар закладывать? — изумилась Ольга.
— Тысяч сто пятьдесят, не меньше, — сказал я.
Отчего-то я был уверен, что Валерий не станет возражать против этой суммы.
— Именно столько я и хотел, — кивнул Косенчук, когда взял в руки расчетную ведомость. — Пенсию оформляю.
— Через три месяца получишь книгу, — сказал я. — С золотым тиснением на переплете.
Валерий удовлетворенно хрюкнул. Золотое тиснение было особенно дорого провинциальным литераторам.
— У меня к тебе еще один вопрос, — задумчиво посмотрел в окно Валерий. — Ты ведь знаешь писателя Василя Быкова?
— Конечно, — сказал я. — Он меня в Союз принимал.
— А как ты смотришь, если мы издадим книгу его повестей?
— С золотым тиснением? — уточнил я.
— Ну да, — поколебавшись, сказал Косенчук.
Два золотых тиснения были некоторым перебором в этом литературном пасьянсе, но Косенчук решил быть щедрым до конца.
— И гонорар две тысячи долларов! — хлопнул он ладонью по столу.
«Плохо ты знаешь романтиков, — подумал я, подпрыгнув на стуле. — Они не только умеют ловить селедку, но и кое-что еще. Интересно, на каком из островов Индийского океана он встретит старость?»
— Не люблю острова, — снова устремил свой взор в окно Валерий. — На Лазурном берегу можно неплохо устроиться. Кстати, где сейчас Василь Владимирович?
— Во Франкфурте-на-Майне, — сказал я.
— Тоже хорошее место, — перевел взгляд на меня Валерий. — Поедем?
— С тобой хоть на острова Зеленого мыса.
— Я же сказал — острова не люблю. А во Франкфурт поедем. Обсчитывай книгу. Меня поставь составителем. Кроме «Сотникова», у него какие повести?
— «Круглянский мост», «Альпийская баллада», «Обелиск», «Его батальон»…
— Вот так и назовем книгу, — остановил меня Косенчук. — «Его батальон».
— Хорошее название, — согласился я. — Все эти повести и есть батальон Быкова.
Закипела работа. Сначала мы издали, конечно, роман Косенчука. И надо сказать, он был не так плох, как большинство романов нынешних авторов. А для отца сына-финансиста его можно было считать хорошим.
— Отличный роман, — сказал я, передавая увесистый сигнальный экземпляр в руки автора.
— Ты так считаешь? — заикаясь, спросил Валерий Никитович.
У него дрожали пальцы рук, торчком стояла борода, под мятыми брючинами не видно было дорогих ботинок. Золотые часы на руке тоже куда-то пропали.
— Писать романы гораздо труднее, чем ловить селедку, — прохрипел он.
— А скумбрию? — спросил я.
— Эту вообще… — махнул он рукой. — Поехали в ресторан, меня машина ждет.
— Какая машина?
— По-моему, «мерседес». Или «вольво». Я их не запоминаю.
— Не могу, — вздохнул я. — Надо Быкова в типографию отправлять.
— Ладно, — почесал книгой затылок Косенчук. — Во Франкфурте отметим. Ты за границей бывал?
— Бывал, — сказал я. — Польша, Болгария…
— Разве ж это заграница? — засмеялся Валерий. — А книга хорошая.
Он повертел томик перед собой. Золотое тиснение на переплете сверкало так, что было больно глазам.
— Блестит, — кивнул я. — Только теперь и стала понятна истинная цена золотишка.
— Она всегда была понятна, — строго сказал Косенчук. — Хочешь, я скажу Вепсову, чтобы он отпустил тебя со мной?
— Не надо.
Я посмотрел в окно. Червонным золотом сверкали на солнце листья клена. Еще одна осень дохнула на нас холодом. Сколько их тебе отмерено, человек?
— Уже не так много, как хотелось бы, — спрятал книгу в дорогой портфель Косенчук. — Ну, я пошел.
— Давай.
Сборник повестей Василя Быкова вышел в начале февраля. До этого я позвонил Быкову во Франкфурт.
— Повести? — удивился он. — Меня в Москве давно не издавали.
— А в Минске?
— В Минске издают, но только в оппозиционных издательствах. Государственные делают вид, что меня нет.
До Франкфурта Василь Владимирович жил в Хельсинки. Существовала какая-то система грантов, позволявшая некоторым писателям два года жить в одной из европейских стран. Через два года, правда, приходилось возвращаться на родину. Но бывали исключения, как в случае с Быковым. Из Хельсинки во Франкфурт он уехал по персональному приглашению городского магистрата.
— Хорошо, когда ты известен за границей и тебя может пригласить магистрат, — сказал я.
Быков промолчал.
— Через недельку-другую приедем во Франкфурт, привезем несколько пачек книг и гонорар, — добавил я.
— А кто с тобой приедет? — встревожился Быков.
— Составитель книги, по фамилии Косенчук. Это он финансировал издание «Батальона».
— Ты его знаешь?
— Вместе на литературных курсах учились.
— Ладно, приедешь — звони. Во Франкфурте есть где остановиться?
— Найдем, — сказал я.
Отчего-то я был уверен, что жить буду не в худшей из гостиниц города.
Так оно и случилось.
— Вылетаешь двенадцатого февраля, — сказал мне по телефону Валерий. — Билет уже куплен, визу тоже оформили. Но несколько дней тебе придется пожить без меня.
— Почему? — удивился я.
— Дела, — туманно объяснил Валерий. — Во Франкфурте ты берешь такси и едешь в гостиницу «Савой». Номер заказан.
Знание немецкого языка у меня было специфическое: «хальт», «хенде хох», «аусвайс», «матка, яйко, млеко, шнапс». Еще у меня в Минске остался приятель по кличке Цурюк, то есть назад. Это было его любимое слово — «цурюк».
