Мерцание золота - Кожедуб Александр Константинович (книга регистрации .TXT) 📗
«Как-нибудь объяснюсь, — подумал я. — Все-таки в школе и университете английский учил. А этот язык во всем мире знают, не говоря уж о финансовой столице Европы».
С этой сомнительной мыслью я и сел в самолет. Взлетали мы в жуткую пургу. По взлетной полосе гуляла поземка, низкие тучи едва не волочились по земле.
«Как они летают в такую погоду?» — думал я, пялясь в слепой иллюминатор.
Я был автолюбитель и твердо знал, что ехать надо по дороге, которую видно в окно. Здесь не было видно ничего. Однако «боинг» уверенно пробил пелену облаков, засияло солнце. На душе стало спокойнее.
А Франкфурт и вовсе встретил настоящей весной. На газонах зеленела густая трава, люди на улицах были одеты в легкие куртки. Деревья в окрестных лесах, правда, были еще голые.
«Хоть это как у нас, — подумал я. — Еще бы снежку маленько подсыпать, да медведя с балалайкой, да мужика в шапке-ушанке…»
— Цурюк! — услышал я чей-то голос.
Да, в небесной канцелярии выдавать немцам снежок категорически отказывались. То ли не заслужили, то ли не вышли рылом. Ну и ладно.
Я получил в багажном отделении сумку с книгами и прошел фейс-контроль. Внимательный взгляд немецкого пограничника отчего-то отозвался холодком в животе.
«А ведь помню оккупацию, — подумал я. — Все-таки она есть, эта генетическая память».
— Яволь, — отдал паспорт пограничник.
Мне показалось, он усмехнулся.
В отеле «Савой» все, от швейцара до портье, были то ли индусы, то ли пакистанцы. Мне полегчало. Черные глаза на смуглых лицах определенно были добрее, чем водянистые глаза на белых.
Я принял душ и позвонил Быкову.
— Приезжай, — сказал он. — Где твой отель находится?
— Возле вокзала.
— Садись в метро и езжай до гауптвахты, так остановка называется, оттуда пешком. По сравнению с Москвой Франкфурт маленький город.
С грехом пополам я разобрался в схеме городского транспорта, доехал до гауптвахты и направился к дому, где жил Быков.
Город производил двойственное впечатление. С одной стороны, впечатлял деловой центр. Верхние этажи «Дойч-банка», «Коммерц-банка» и прочих солидных учреждений терялись в облаках. Неподалеку торговые центры, заполненные людом. А вот улочки, в которых жили бюргеры среднего достатка, были вполне милы и уютны.
«Хороший город, — подумал я. — В нем можно и жить, и работать. А Майн и вовсе похож на Днепр в Речице».
У меня это была высшая оценка для реки. Днепр в Речице был не такой маленький, как в Смоленске, и не так широк, как в Киеве. Я еще не задумывался, в каком из земных уголков хотел бы встретить старость, но могилы моих дедов и прадедов на высоком берегу Днепра кое о чем говорили.
«Да подождите вы! — отмахивался я. — В Париже еще не был. Да и в Нью-Йорке…»
О Нью-Йорке я думал, конечно, смеясь. На что нам что, когда у нас вот что.
И тем не менее сейчас я шел по Франкфурту-на-Майне и усиленно вертел головой. Впрочем, дома — они всюду дома, хоть в Москве, хоть в Минске, а хоть бы и в Ганцевичах, где я родился.
А вот симпатичные девушки на улицах мне не попадались.
«Куда они попрятались? — думал я. — Не может быть, чтобы во Франкфурте, не самом, между прочим, маленьком городе Германии, не было ни одной симпатичной девушки».
— Вон! — обрадовался я. — Целых две!
Я догнал двух семенящих передо мной девиц. Но симпатичными они оказались только сзади. Анфас это были вполне заурядные белобрысые особы.
«В Москве будешь на девиц пялиться, — одернул я себя. — Или хотя бы в Минске».
Быков встретил меня, можно сказать, с распростертыми объятиями. В последний раз мы виделись лет пять назад, и мне показалось, что он почти не изменился.
— Постарел, — вздохнул он. — Да и доктора… А вот ты точно не изменился.
— Маленькая собачка до старости щенок, — сказал я. — А что доктора?
— Потом, — отмахнулся он.
Я выдал Быкову пачку книг «Его батальон», конверт с долларами и свою книжку, которая называлась «Могила для директора кладбища».
— В Москве все не так, как у других, — усмехнулся он, рассматривая обложку моей книги, на которой и девица в кружевных чулках, и оптический прицел снайперской винтовки. — Про гонорары вообще молчу. Откуда они у вас?
— Оттуда, — показал я пальцем в окно. — На днях зашел в банк поменять сто баксов. Передо мной мужчина невзрачной наружности выкладывает из саквояжа пачки долларов. «Здесь, — говорит, — должно быть тридцать тысяч». Охранник подскочил и отвел меня на пять метров от кассы.
— Ты вроде не похож на уголовника, — прищурился Быков.
— В Москве не разберешь, где писатель, а где бандит, — сказал я. — Это во Франкфурте все понятно.
— Здесь тоже можно жить, — кивнул он.
Жилище классика белорусской литературы было обставлено более чем скромно: стол, два стула, шкаф с книгами, в углу светится монитор компьютера, тоже не самого дорогого.
— А где супруга? — спросил я.
— Пошла по магазинам, — отвел взгляд Василь Владимирович.
Я понял, что супруга со мной видеться не пожелала. Ну и ладно.
— Пойдем пить пиво, — сказал Быков. — Есть здесь одно местечко…
Я вспомнил, что Быков любил пиво еще с тех времен, когда жил в Гродно. Об этом мне рассказал Черняк, который работал с ним в «Гродненской правде».
— Однажды взяли с ним десять кружек на двоих, — вспомнил он. — А выпили только шесть.
— Куда остальные дели?
— Отдали соседям по столику. У них глаза на лоб вылезли.
— Еще бы, — усмехнулся я. — В те времена одна кружка пива считалась счастьем, а тут целых четыре.
— А ведь он тогда даже классиком не был, — кивнул Черняк. — Добрейшей души человек.
Пивная, которая нравилась Василю Владимировичу, находилась на Рёмер-пляц, историческом центре Франкфурта.
— Площадь римлян, — сказал Быков. — Это ведь они город основали. Вернее, внесли его в свои анналы. А поселение, конечно, и при варварах было.
— Для римлян все варвары — хоть германцы, хоть славяне, — согласился я. — Не исключено, правда, что первыми здесь были как раз славяне.
Василь Владимирович промолчал. Мой панславизм, видимо, ему не понравился. Но это и понятно, в Европах проживает.
— Так что все-таки говорят доктора? — вернулся я к беспокоящему меня вопросу.
— Сказали, год остался, — посмотрел мне в глаза Василь Владимирович.
Как фронтовик, он никому не боялся смотреть в лицо.
Мне стало не по себе. «Могли бы и промолчать, — подумал я. — Иногда ложь бывает лучше правды. Тем более такой».
— Не бывает, — сказал Быков. — Зато знаешь, что нужно все отбросить и заниматься главным.
— Подбивать бабки?
— Именно.
Я понял, что говорить об этом ему не хочется. Да и мне не хотелось бы. Есть вещи, о которых не говорят.
Пиво, кстати, здесь было отменное. Но оно в Германии всюду отменное.
— Может, рюмку водки? — предложил Василь Владимирович.
— Не откажусь.
— Я бы тоже выпил, но сам понимаешь…
Я кивнул.
— А в Гродно пиво было лучше, — вздохнул Быков. — Интересно, осталась та стекляшка над Неманом?
Теперь я промолчал. У каждого из нас были свои стекляшки.
В последующие дни мы встречались у здания гауптвахты и гуляли по городу. И в какую бы сторону мы ни шли, в конце маршрута неизменно оказывались в пивной на Рёмер-пляц.
— Нечистик нас кружит, — усмехался Быков. — Здесь они тоже есть.
— А как же, — соглашался я.
В один из дней погода испортилась, густо повалил снег, под ногами хлюпало, словно мы в Беларуси, а не в Германии, но нам это не мешало.
— Очень странные деревья, — показал я на аллею платанов.
— Вячеслав Адамчик назвал их узловатыми деревьями, — сказал Быков. — Помнишь Адамчика?
— Конечно, — усмехнулся я. — Записывал его, когда работал на телевидении.
— И что? — покосился на меня Василь Владимирович.
— Хороший писатель, — не стал я вдаваться в подробности. — Несколько мрачноват, правда.
— Как и вся деревенская жизнь, — хмыкнул Быков. — Не зря молодежь из деревни в город бежит. Я и сам…
