Из чего только сделаны мальчики. Из чего только сделаны девочки (антология) - Фрай Макс
– Ну папа!
– Да ну вот же… Все, уплыла.
Ивашка всхлипнул, скорее, от обиды, нежели от того, что не увидел. Только за последнюю неделю это было уже в третий раз. Сначала Леха из соседнего дома хвастался во дворе новым пистолетом, который ему то ли подарил дедушка, то ли он у кого-то выменял на набор металлических шариков, а потом Леху наказали за то, что он что-то такое грубое сказал Марии Алексеевне, и заперли дома, пока не осознает, поэтому Ивашка так до сих пор пистолета и не увидел. Вчера бабушка позвала его домой, а была как раз его очередь, и Юркин солдатик стоял так близко, даже наклонился в бок, словно предчувствую свою неминуемую гибель, и, в общем, Ивашка как будто не услышал бабушкин голос, а потом, за обедом, бабушка сказала, что вот, мол, жалко, что не прибежал, потому что такая смешная была картошка, похожая на человечка, и бабушка даже хотела ее сохранить, чтобы попозже Ивашке показать, но чего-то заслушалась радио, что ли песню какую, и, в общем, почистила и покрошила эту картошку в суп вместе с остальными. И вот теперь сейчас, папа только приехал, давно не приезжал, и они сразу пошли гулять – далеко, за овраг, к речке. Папа почти в самую воду тыкал пальцем, а Ивашка все равно не увидел, как под водой проплыла маленькая золотая рыбка. А когда она теперь тут появится – может, вообще никогда больше.
Ивашка знал, что золотые рыбки живут в аквариуме. Вон, у Марии Алексеевны стоял такой, она даже раньше приходила в магазин, чтобы покормить золотую рыбку, пока покупателей нет. Но чтобы настоящая рыбка плавала в речке – такого Ивашка, конечно, не ожидал. Поэтому он всхлипнул и повернул обиженное лицо к папе – ну почему, а? Папа потрепал Ивашку по голове, а потом протянул руку – пошли. Пошли, пожал плечами Ивашка. Он думал о том, что, когда вырастет, ничего не пропустит, везде будет успевать и все увидит. Поможешь, спросил только у папы. Конечно, улыбнулся папа, всегда во всем помогу, всегда буду с тобой, и крепко сжал Ивашкину ладошку.
Где опять шляешься, я голос сорвала, вскрикнула бабушка, как только они появились у дома. Мы за овраг ходили, ответил Ивашка и, чуть помедлив, добавил – я золотую рыбку видел, и посмотрел на папу. Папа кивнул. Какую рыбку, всплеснула руками бабушка, как же к оврагу, далеко же, я запретила ведь! Так я с папой же, насупился Ивашка. С папой он, опять, пробормотала бабушка и, махнув рукой, ушла в дом. Пойдем, бросила через плечо, фрикадельки есть. Ивашка фрикадельки любил, поэтому почти забыл обиду и запрыгал следом.
Ночью, перед тем, как закрыть глаза, Ивашка совсем тихо спросил – когда еще приедешь? Скоро приеду, ответил из темноты папа, может, через несколько дней, не скучай. И за овраг пойдем, еще тише спросил Ивашка. Обязательно пойдем, сказал папа, а сейчас мне пора, спи. Сплю, подумал Ивашка и сразу заснул. На кухне бабушка прислонилась к стене и, уже не сдерживаясь, заплакала, но Ивашка не слышал. Ему снилась золотая рыбка, и на этот раз он ее, наконец-то, увидел.
Дым
Когда я умер, не было никого, кто бы это опроверг…
Егор Летов
В среду утром Игорь Дмитриевич официально объявил соседям о своей смерти. Он долго правил текст, сидя перед компьютером, который уже третий год стоял на кухонном столе – в комнате стол был захламлен, завален книгами и какими-то старыми журналами, как, впрочем, и вообще вся комната. Когда-то Игорь Дмитриевич решил превратить ее в библиотеку, но вечно копался в книгах, которые сначала расставлял по порядку – по темами и авторам. В результате часть его обширной библиотеки перекочевывала на стол, на пол и, в результате, заняла всю комнату – комната от того приобрела очень кинематографичный вид. И, хоть найти в этой книжной свалке что-то нужное было практически невозможно, Игорю Дмитриевичу нравилось – два или три раза в неделю он заходил в эту комнату, проводил рукой по пыльным корешкам и глубоко вдыхал висящий вокруг воздух с хороводом пылинок, от чего в носу становилось щекотно. В остальное время Игорь Дмитриевич про книги не думал, потому что очень уставал на работе и предпочитал читать журналы, если вообще что-то читал. Периодика его тоже не слишком занимала, но привычку к чтению, выработанную с детства, девать было некуда. Так что приходилось читать журналы, которые, отжив свое, отправлялись в комнату – к книгам.
Однако в результате появления в квартире библиотеки («библиотеки» - Игорь Дмитриевич, когда думал об этой своей функциональной комнате, всегда брал ее в кавычки, потому что понимал – никакая это не библиотека, а собрание никому не нужных томов и журналов, от которых уже давно пора бы избавиться, да все руки не доходят), так вот, из-за «библиотеки» Игорь Дмитриевич, так получилось, переехал на кухню. Потому что кухня была большой, почти самостоятельная комната, в ней, кроме кухонного стола, помещались еще диван, тумбочка с телевизором, полки с посудой и даже шкаф, куда довольно компактно переселились немногочисленные вещи Игоря Дмитриевича. Компьютер тоже теперь стоял на кухонном столе, и это Игоря Дмитриевича устраивало – сидя перед компьютером, он по утрам пил чай, жевал немудреный холостяцкий завтрак, а вечером позволял себе пару бутылочек пива. То есть вел до омерзения предсказуемую жизнь сорокалетнего одинокого мужчины – брился два раза в неделю, дома ходил в рваной футболке и перебивался случайным сексом, которого, к слову, не было уже пару месяцев.
Каждый день Игорь Дмитриевич ходил на работу, которая ему наскучила примерно через полгода после того, как его взяли. Но он продолжал на нее ходить – не ходить на работу он не мог по причинам, которых не мог себе объяснить, к тому же, не умел распоряжаться свободным временем, по выходным все больше просиживая перед компьютером, или перед телевизором, или просто так, уткнувшись в журналы или в случайную книжку, таинственным образом просочившуюся из «библиотеки», ни иначе как через щель под дверью.На кухне у Игоря Дмитриевича стоял очень удобный диван, и это многое объясняло.
Вчера вечером, возвращаясь с работы, Игорь Дмитриевич долго шел вдоль металлического забора – за ним, за забором, располагалось какое-то учреждение, то ли школа, то ли больница, любопытством Игорь Дмитриевич никогда не отличался. Стояло позднее лето, конец августа заставлял по ночам кутаться в одеяло, листья медленно желтели и уже шелестели под ногами. Игорь Дмитриевич даже несколько раз пнул их ногами, и листья, лежащие вокруг пыльным дырявым покрывалом, отозвались уютным шелестом. И как раз в этот момент пахнуло дымом. Игорь Дмитриевич остановился и еще раз вдохнул в себя этот холодный копченый запах. И еще раз вдохнул, полной грудью. И потом еще раз, и даже зажмурился. Из-за забора, где дворники жгли листья, на Игоря Дмитриевича пахнуло детством – он помнил этот запах с тех пор, как на даче нелепым лопоухим мальчуганом носился между грядок с какой-то морковкой, а потом бежал к деду, который ворошил в бочке прозрачный огонь, пожирающий сырые осенние листья. Ничего особенного, но запах горящих листьев вдруг вернул Игоря Дмитриевича на тридцать пять лет назад, когда еще был жив дед, а жизнь была наполнена множеством очень важных смыслов. Игорь Дмитриевич стоял около этого забора, вдыхал запах горящих листьев, и думал о чем-то таком, что не смог бы выразить словами даже для себя, а уж если бы кто-то спросил его, о чем он сейчас думает, то он бы точно не ответил.
А на следующее утро Игорь Дмитриевич официально объявил соседям о своей смерти. На первом этаже, справа от лифта, он прикрепил к доске объявлений бумажку, на которой было написано, что он, Игорь Дмитриевич, умер, что и доносит до сведения своих соседей. Прикрепив бумажку, Игорь Дмитриевич ушел на работу.
Вечером, когда Игорь Дмитриевич вернулся домой, у доски объявлений стояло несколько человек. Двоих он знал – Инга Матвеевна с третьего этажа, толстенькая простодушная дурочка, учительница младших классов, и Степан, алкоголик с четвертого, в своей вечной кепке и заляпанной чем-то майке. Остальных Игорь Дмитриевич иногда встречал на лестнице, или во дворе, или сталкивался с ними нос к носу в лифте, но на этом их общение заканчивалось. Кошмар, сказала незнакомая женщина в сером плаще, и Инга Матвеевна украдкой смахнула слезу. Кошмар, продолжила женщина, не обратив внимания на ненужные проявления чувств, вот так живешь, живешь, а потом – раз, и все. Да, кивнул Степан. А мне кажется, он что-то чувствовал, сказала другая женщина, интересная, в сапогах на высоких каблуках, последние дни ходил грустный какой-то, потерянный. Что вы говорите, снова всхлипнула Инга Матвеевна. А потом заметила Игоря Дмитриевича. Ой, сказала она, добрый вечер. Здравствуйте, поздоровался со всеми Игорь Дмитриевич. Ну как вы, спросила Инга Матвеевна. Да ничего, вроде, ответил Игорь Дмитриевич. А вот тут женщина говорит, что вы последние дни что-то чувствовали, спросила Инга Матвеевна, это правда? Да вроде нет, ответил Игорь Дмитриевич, вроде, все как обычно было. Вы меня простите, я пойду – дел много. Да, конечно, закивали все, а потом, когда за Игорем Дмитриевичем закрылись двери лифта, снова попытались начать разговор, но говорить было, в общем-то, не о чем. Кошмар, снова сказала женщина в сером плаще. Ага, в очередной раз кивнул Степан, и уже потом все разошлись.
