Фонтан - Хэй Дэвид Скотт (читать хорошую книгу полностью .TXT, .FB2) 📗
Она приподнимает волосы на затылке. Там, над ошейником, шрифтом, имитирующим машинопись, вытатуирована буква «Б».
Кувалда, покатываясь со смеху, хлопает ладонью по столу.
Эмма наклоняется к обалдевшему Дакворту, дерзко вздергивая подбородок.
— Хочешь меня наказать, да? Хочешь причинить мне боль, да?
Дакворт улыбается; на лице у него написано: «Куда, черт возьми, я попал». Мозг его наконец перезагружается, он отодвигается от Эммы и со слезами радости на глазах сообщает:
— Я не убивал Тимми. Он умер от разрыва сердца. Вскрытие показало. Это не я. Слава богу. О, Тимми.
При упоминании Тимми изумрудные глаза Эммы распахиваются и делаются опалово-молочными. Как абсент, в который добавили ледяную воду. На пороге «АртБара» появляется Большой Тим.
— Давай, Дакман, веди шлюху, и айда праздновав».
Эмма достает из сумочки поводок и пристегивает его к ошейнику. Наклоняется к Би, отчего ее куртка распахивается. Протягивает ему конец поводка.
— Она этого не делала, — лепечет Кувалда. — Не делала.
Эмма теребит маленький золотой замочек на своем ошейнике.
— У Би есть ключ, — прозаично сообщает она.
— Было поздно, — объясняет Би Кувалде. — Я не хотел быть невежливым.
Кувалда соскальзывает с табурета от смеха. И боли.
Дакворт отодвигается, но это поражение Эммы частично компенсируется другой победой. Критик чувствует необходимость взглянуть на все в перспективе и привлечь внимание к себе.
— Большой Тим сказал бы: ничья, — замечает он.
Над столом вновь появляется Кувалда, и Би протягивает ей поводок.
— Ах, и про фонтан, — добавляет Дакворт, — я говорил с пьяных глаз. Серьезно. Это же полная хрень, — говорит он, неловко выговаривая последнее слово. — Фонтан с волшебными свойствами. Пф-ф.
— Пф-ф, — эхом отзывается Кувалда, все еще силясь справиться со смехом.
— Закрой форточку, уже проветрилось, — говорит Большой Тим.
Дакворт застегивает молнию на брюках. Он хочет сказать что-то еще, но теперь победа кажется ненужной. Эмма выпрямилась и приняла гордую, доминирующую позу. Би впервые видит учительницу, исполненную решимости. Учительницу Тимми. Дакворт неуверенно тянется к руке Эммы, но ее подведенные, как у гота, глаза останавливают его. Критик вежливо кивает всем присутствующим и удаляется, проскальзывая под ободряющую лапищу Большого Тима, готовую опуститься ему на плечо.
— Ну и ну, — говорит Би. — Вот так шоу.
Кувалда бормочет себе под нос:
— О боже, о боже.
И глотает еще одну таблетку. Дергает за поводок, проверяя его.
— Я могу тебя довезти, — предлагает Эмма. Кувалда перестает дергать за поводок.
Би, взглянув на часы, замечает:
— Уже поздно. Мне нужно…
— Фонтан — это не хрень, — говорит Эмма. Обычным, не грудными и не сюсюкающим голосом. А своим поучающим, учительским тоном. Взгляд ее теперь спокоен, ясен, и густая подводка записной соблазнительницы меркнет в сравнении с его блеском. — Я могу отвезти вас к нему прямо сейчас.
— Не надо, — отрезает Би.
А Кувалда говорит:
— Сделай одолжение.
Deus ex Monarch
В голове у Би еще слегка гудит, когда они бредут по тротуару, но теперь он не знает: то ли повинен большой кофе со льдом, который он выдул перед уходом из «АртБара», то ли выпивка. То ли и то, и другое. Он забирает у Кувалды, которая явно переела таблеток, ключи. По крайней мере, Эмма не упоротая. Не больше, чем обычно. Раньше Би очень ясно прозревал будущее. Теперь из-за событий последних нескольких недель это будущее исчезло. Не в том смысле, что у него нет будущего, а в том, что он не может хоть с какой-то уверенностью его предсказать. Как будто он постиг план вселенной относительно себя. До этого момента все было спланировано, и Би покорно следовал предначертанному, опустив голову и не жалуясь. А теперь Би поднимает голову. Следующий шаг он должен сделать сам.
— Где, черт возьми, твоя машина, Харриет?
С этими словами он спотыкается о поребрик и роняет ключи.
Эмма подбирает ключи. Кувалда указывает на свою машину в конце квартала. Олдскульный «фольксваген-жук». Выкрашенный в зеленый цвет, с заклепками и изготовленной на заказ наклейкой — улыбающейся акульей пастью истребителя Р-40 «тайгер шарк» времен Второй мировой. Их ведет Эмма. Несмотря на шпильки, походка у нее устойчивая. Она чувствует, как ошейник врезается в шею: это Кувалда натягивает поводок.
— В последний раз, когда я тебя видела, — доносится до Эммы хрип Кувалды, — на тебе было платье, больше похожее на мешок из-под картошки. А теперь ты похожа на… как они там у вас называются… на госпожу? Но ты ведь рабыня, верно? В ошейнике.
Она легонько дергает поводок. Эмма останавливается. И подтягивает Кувалду к себе, точно рыбу.
— Я переключаюсь.
Кувалда не знает, что имеет в виду Эмма. Но она говорит это таким серьезным, повелительным тоном, что все становится ясно. Эмма — тигрица на тоненьком поводке. Кувалда не может собраться с силами, чтобы обратить все в шутку. Эмма вибрирует, и Кувалда чувствует, как ее захлестывают волны энергии. Стук сердца учащается. Она почти задыхается, когда улавливает дуновение дыхания Эммы. И ее запах… Кувалда не может подобрать ему определение. Он не мятный, не алкогольный, не противный, но… естественный? Органический.
Как у лесной нимфы.
Наблюдая за тем, как шагает Эмма, Кувалда забывает обо всем; ноги ее сокрушительны. Бедра бессознательно покачиваются в древнем ритме. Ах, эти ноги. Кувалда внимательно изучает их. Лодыжки у Эммы несколько толстоваты. Бедра тоже. И живот великоват. Но это лишь в том случае, если рассматривать Эмму по частям. А общее впечатление от нее — чистый секс, туманное облако феромонов. Кувалда думает, что Эммины ноги ненамного лучше ее собственных. «У меня живот кажется почти плоским. Почти. Сиськи у меня больше. Но, — осознает Кувалда, — Эмме все равно. Она не чувствует себя ничтожной среди смертных». И когда Кувалда зажмуривается и представляет Эмму в целом, она не может представить себе никого сексуальнее ее, будь то мужчина или женщина. Она вне времени. Все греки и римляне передрались бы из-за нее.
На Кувалду накатывает волна меланхолии, и она сникает. Когда женщина проходит мимо уличного фонаря, тот гаснет. Кувалда поднимает голову. Звезды насмехаются над ней.
Машину ведет Эмма. Поводок тянется к заднему сиденью, где, по ее настоянию, сидят Би и Кувалда, словно двое подростков на свидании под присмотром.
Кувалда наклоняется к Би, прижимаясь плечом к его плечу. Руки она сложила на коленях и поигрывает кожаным поводком, теребя его швы.
— Би, свою лучшую, по общему признанию, работу в колледже, — говорит Харриет Уокер по прозвищу Кувалда, — я придумала, когда сидела на унитазе. Думаешь, это могло произвести впечатление в галерее? Там предпочитали услышать, будто мне было видение, когда я поднималась на гору Худ, и я так и сказала. И хотя они говорили, что это всего лишь горная болезнь, я ответила: просто я стала ближе к Богу. Я уже тогда была мошенницей.
— Хм. А как насчет твоей любимой работы?
— На нее никто второй раз не взглянул. Я положила ее в проулке, чтобы сборщики металлолома забрали. С тех пор я — «гребаное искусство». Уже двадцать пять лет, Би. Я себя сдерживала. — Кувалда смотрит на свои колени. — Двадцать пять лет я держала себя на поводке.
На переднем сиденье Эмма, ведущая машину, роется в сумочке. Находит пакетик из вощеной бумаги с маленькими черно-оранжевым марками внутри. Облизывает палец, как уже делала сегодня десяток раз в разных туалетах, аккуратно сует его в пакет, прикасается к одному из мраморных квадратиков и вытаскивает его. Квадратик, переливающееся крылышко монарха, прилипает к кончику ее пальца.
Эмма с благоговением произносит:
— Пока наша работа не закончена, мы бессмертны.
