Площадь диктатуры - Евдокимов Андрей (читать хорошую книгу .txt) 📗
Асфальт подсох, и ехали быстро. На обгонах водитель включал маячок и пугал мешавших сиреной. Остаток пути молчали. Неверхов задремал, привалившись к дверце, остальные думали о своем. Никто не вспомнил задержанного Брусницына и, тем более, - майора милиции Ивана Иванова, часто позволявшего себе выпить с кем придется отнюдь не в интересах службы.
2.5. С вещами! На выход!
Сказать, что Рубашкин испугался, - значит, не сказать ничего. Это был не просто страх, а нечто совсем иное, сродни внезапной болезни, когда мутится голова, подгибаются ноги, и намокшее потом белье холодит до дрожи, будто промерз под проливным ливнем. Он вспомнил, как поучал Борю Горлова обращаться с гэбэшниками, и стало стыдно. Машины уехали, а он все еще стоял у крыльца перед запертой и опечатанной дверью. Уже совсем стемнело, в домах на пустой, будто вымершей улице было темно, но вдоль заборов горели редкие фонари, и от усилившегося к ночи мороза щипало лицо.
Осторожно оглядываясь, он поднялся на крыльцо и сорвал с дверей бумажку с печатью.
"Откуда они узнают? Скажу, что ничего не видел, и все", - подумал он, огибая дом, чтобы не выходить на улицу. Пробравшись через дыру в прогнившей изгороди, он выбрался в занесенный снегом кустарник. Летом он казался густым и непролазным, а теперь сквозь голые и жесткие ветви просматривалось насквозь, и вдалеке над железной дорогой зеленел глаз светофора.
Ему все время казалось, что кто-то подсматривает, продираясь и проваливаясь в сугробах, он то и дело останавливался, но вокруг было тихо, только шумело в ушах от собственного дыхания.
"Куда же я с этими бумагами?", - он даже вздрогнул, вспомнив, что было в портфеле. Кроме программ и заявлений нескольких новых партий, листовок "Демократического Союза", - он давно обещал их Брусницыну, - там были списки первичных организаций "Народного фронта" с адресами и телефонами всех активистов. Петр должен был отдать их Таланову еще до Нового Года, а теперь клял себя за разгильдяйство. Он подумал, что ни в коем случае нельзя везти их в город, за ним, конечно, следят и перехватят по дороге.
Примяв снег, он ссыпал бумаги в ямку и забросал их ветками. Уйдя на несколько шагов, он снова испугался и повернул назад. Вокруг по-прежнему никого не было, Петр одну за другой зажигал спички, пока не занялось. Язычки огня едва поплясали, вдруг вспыхнуло разом так, что пламя метнулось выше кустов, а его опалило жаром. Бумаги горели долго, он ворошил их палкой, искры и пепел летели вверх и опадали на почерневший снег рядом, а когда потухло, темнота обступила со всех сторон, только высоко в небе льдисто мерцали звезды.
Перед тем, как подойти к станции, Петр долго оттирал снегом лицо и руки, ему чудилось, что сажа и копоть намертво въелись в кожу, и все это увидят. Однако на перроне почти никого не было. Петр доехал до Финляндского вокзала и, смешавшись с редкой толпой, дошел до остановки. Двенадцатый подошел удивительно быстро, он вскочил в него в последний момент, когда троллейбус почти тронулся.
– Тебе звонили из Москвы: у них кто-то в командировке, и завтра ты должен быть в Смольном, вот, я все записала, - сказала Катя, как только он вошел в квартиру.
В последнее время Рубашкин печатался, где только мог, и даже стал внештатным корреспондентом трех центральных изданий, в том числе профсоюзной газеты "Труд". Начальник ее Ленинградского корпункта Петя Котов хорошо относился к Рубашкину и очень помогал. Уезжая в командировку, он, видимо, дал редакции рубашкинский телефон, и завтра в двенадцать надо было придти в Смольный на встречу Гидаспова с журналистами.
– Толковая у меня жена, - сказал Петр, прочитав записку.
– Только муж - бестолочь, - скривилась Катя. - Работу бросил, болтаешься, черт знает где, и черт знает с кем. Денег не дождешься, и, если бы не папа…
– Давай съездим в гости к Ире, которая биологии учит, - прервал ее Рубашкин.
– Не учит, а преподает, - поправила Катя, но все же пошла звонить. Поговорив, удивилась: "Ее Ваня сказал, что еще сегодня тебя ждал. Какие у тебя с ним дела? Он же горький пьяница! И как в милиции таких держат?"
– Ты все время говоришь, что мы никуда не ходим, никого не видим, что подруги обижаются, - возразил Петр, еще в поезде решив ничего не рассказывать жене. - А Ваня - нормальный мужик, я, может быть, о нем статью напишу.
– Для тебя любой, кто бутылку заглотит - нормальный, - огрызнулась Катя, но было заметно, что она не сердится.
– Пойдем спать, мне завтра в Обком с утра, - Петр почувствовал усталость, глаза слипались.
– В десять часов спать? Я лучше телевизор посмотрю!
Выключив свет и укрывшись еще не согревшимся одеялом, Петр заставил себя не думать о случившимся. "Если пригласили в Обком, значит сегодня не придут, а после образуется", - успокаивая себя, подумал он и вскоре уснул.
За ночь выстудилось ниже двадцати пяти градусов. Низкое бордовое солнце едва просеивалось сквозь колющую морозом мглу, клубы дымного пара выталкивались из закоптелых труб и стлались над стылым городом. От остановки на углу Суворовского до входа в Смольный было с полкилометра, но Рубашкин едва отдышался в теплом холле, где уже толпились озябшие журналисты. Со многими Петр уже встречался раньше, хотя до сих пор смущался - ему было неловко среди знаменитых.
– А ты сегодня кого представляешь? - заметив Рубашкина, спросил Юра Трефилов из "Ленправды".
– Сегодня - от "Труда", - пожимая руку желчному Сергею Краюхину, ответил Рубашкин.
– Отмечайтесь по списку, товарищи, - повторял невысокий полный мужчина в финском костюме и аккуратной голубой рубашке.
– Сам Волконицкий отмечает! - сказал Краюхин. - Что-то еще будет!
– Попрошу не растягиваться, двигаемся организованно, - крикнул тот и все двинулись мимо постовых внутрь.
Поднялись на третий этаж и разместились в большом зале напротив лестницы за маленькими столами, расставленными в шахматном порядке.
Ждали минут пятнадцать, некоторые тихо переговаривались. Тем временем Рубашкин переписал фамилии с табличек, стоявших на полукруглом столе напротив: Воронцов А.В., зав. идеологическим отделом, Волконицкий Н.В., зав. сектором, Кузин О.С., зам. зав. идеологическим отделом.
"Этот как сюда попал?" - удивился Рубашкин, разглядев в дальнем конце фамилию Котова. Это был человек из прошлой жизни, которую за минувшие полгода Петр почти забыл, слишком много изменилось после ухода из Объединения.
– Как-то там Боря со своими ракетами, надо бы позвонить, - вдруг вспомнил он Горлова.
Задумавшись, он не заметил, как из открывшейся в углу маленькой двери стали выходить люди, первым - Гидаспов. Все встали, Петр замешкался, вставать перед ЭТИМИ не хотелось, но он все же поднялся.
"Черт с ними, не переломлюсь!" - оправдывая себя, подумал Рубашкин.
Гидаспов сел в центре, и, отодвинув стоявшую перед ним чужую табличку, сразу взял микрофон. Он заговорил уверенно и с напором:
– Уважаемые товарищи! Мы попросили Вас собраться, прежде всего, для того, чтобы в кругу единомышленников откровенно поговорить об острых проблемах и вместе порешать, как лучше донести до каждого советского человека живое слово нашей партии, дать решительный бой клеветникам и двурушникам.
Я вспоминаю страстный призыв народного депутата СССР профессора Денисова, прозвучавший на последнем партактиве и обращенный ко всем честным и преданным нашему общему делу коммунистам - нужно стать радикальнее радикалов!
В этом единственный путь к сохранению и укреплению авангардной роли КПСС. Здесь присутствует начальник нашего управления КГБ, член бюро Обкома генерал Сурков Алексей Анатольевич. В конце нашей встречи он коротко проинформирует - пока не для печати - о безобразиях среди так называемых демократов, вскрытых и пресеченных нашими чекистами. А пока слово для доклада предоставляется товарищу Котову, Недавно Виктора Михайловича избрали первым секретарем Петроградского райкома. Так что прошу любить и жаловать, - Гидаспов улыбнулся, но как-то нехорошо - скорее оскалился.
