Площадь диктатуры - Евдокимов Андрей (читать хорошую книгу .txt) 📗
Рубашкин разглядел Котова, когда тот уже был на трибуне, и в первый момент едва узнал. В бывшем начальнике появилась вальяжность и уверенность в собственной значимости. "Из настоящего партноменклатурщика должна исходить эманация величия" - как-то пошутил Таланов. Тогда Петр не совсем понял, что это значит. Теперь увидел воочию.
Котов откашлялся и заговорил так же уверенно, как Гидаспов:
– Товарищи! Нынешняя ситуация в партии и обществе такова, что полумерами уже не обойтись. Именно сейчас настал момент коренных изменений в работе КПСС, придания ей необходимой жесткости и принципиальности. Нужно организовать живую, творческую и плодотворную работу не только среди рядовых членов партии, но и со всеми, кто так или иначе поддался на уловки и демагогию тех, кто люто ненавидит Советскую власть, с теми, кто гласность и открытость воспринял, как вседозволенность, как право очернять нашу великую историю, клеветать на нашу Советскую армию и правоохранительные органы, прежде всего - на наших доблестных чекистов, как зеница око стерегущих государственную безопасность.
В последнее время к нашим застарелым болезням прибавился очень опасный недуг - растерянность среди значительной части членов партии, их неверие в собственные силы, а подчас и в способность КПСС восстановить спокойствие и порядок в обществе.
– Подожди-ка Виктор Михайлович, - неожиданно прервал оратора Гидаспов. - Я недавно был на Кировском заводе, подходит парторг одного из цехов и спрашивает: "Борис Вениаминович, мы получили решение Обкома, в котором написано, что надо быстрее перестраиваться, более эффективно работать в условиях демократизации и гласности. Вы не могли бы сказать, как?"
Гидаспов обвел взглядом зал и повернулся к Котову:
– Расскажи нам, что ты конкретно у себя делаешь, чтобы люди поняли, как надо работать. И всех выступающих попрошу о том же - меньше общих слов, больше дела!
Котов стал говорить о том, что нужно взять под контроль кооперативы, потом смешался, и что-то промямлив, сел на место.
Следующим выступил какой-то ветеран, долго говоривший о том, что нет задачи важнее, чем защитить честь коммунистов, вступивших в партию по Ленинскому призыву. Петр не успел понять, кто же конкретно оскорбляет коммунаров-ленинцев; ветеран уже заступался за участников Стахановского движения.
"Господи, о чем они мелят? Кому это интересно?" - тоскливо думал Рубашкин.
Зал оживился, когда на трибуне появился Кузин. Видимо журналисты его хорошо знали, хотя Рубашкин раньше о нем не слышал о нем.
– Необходимо решительно очистить идеологические организации, прежде всего -прессу, телевидение и радио, от сомнительных и ненадежных лиц, как точно сформулировал Борис Вениаминович - от двурушников и клеветников, от тех мелких пакостников, про которых еще Пушкин говорил: "Жалок тот, в ком совесть нечиста".
Мы не сможем решить стоящие перед партией задачи, если не очистим наши собственные ряды. Мы располагаем проверенными в идеологическом отношении кадрами, уверен, что нам помогут наши чекисты, сотрудники правоохранительных органов, имеющие большой опыт по разоблачению и изоляции идеологических диверсантов и предателей.
– "Пятое колесо" давно пора разогнать! А "Смена"? Это не комсомольская газета, а орган ЦРУ! - воскликнул Гидаспов и ткнул пальцем куда-то в зал.
– Борис Вениаминович, мы уже подготовили проект решения по "Смене", будем выносить на бюро, - сказал Воронцов, обращаясь Гидаспову, но все услышали.
– Речь идет не только о "Смене" и ситуации, сложившейся на ленинградском телевидении, - продолжил Кузин. - Газеты, радио и телевидение - это важнейший участок идеологической борьбы, и там должны находиться люди с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками.
– Вынужден прервать оратора, - сказал Гидаспов, помахав только что прочитанной запиской. - Товарищ Сурков должен уехать, поэтому предоставим ему слово вне очереди, потом объявим перерыв. Возражений нет? Пожалуйста, Алексей Анатольевич!
Сидевший с краю президиума Сурков подошел к микрофону. Он был невысок, в опрятном в сером костюме. Перед тем, как заговорить, он надел золоченые очки и положил перед собой листок бумаги.
– По поручению Обкома партии должен проинформировать вас о том, что сотрудниками управления КГБ по Ленинграду и Ленинградской области проводится большая работа по пресечению антисоветской деятельности ряда неформальных объединений, установивших связи с зарубежными разведывательными центрами и преступными международными синдикатами.
На этой неделе изобличен и арестован член так называемого "Демократического Союза" и активист "Ленинградского народного фронта" некий Брусницын Роман Яковлевич, совсем недавно принятый - не иначе, как по недосмотру - в Союз писателей, что дало ему основания именовать себя литератором. Однако подлинные занятия Брусницына весьма далеки от изящной словесности. При обыске на его даче обнаружено множество антисоветских материалов, в том числе его собственного изготовления, а также оружие и наркотики иностранного происхождения.
– Это ложь! Не было у Брусницына оружия! - закричал Рубашкин. Наступила тишина, он чувствовал, что все смотрят на него, а Котов, скривившись, что-то шепчет сидящему рядом Волконицкому.
– Я присутствовал при обыске и заявляю, что оружия у Брусницына не было, - вставая, громко сказал Рубашкин. Гулко грохнул упавший сзади стул.
Кашлянув, Сурков продолжил, будто не слышал:
– В настоящее время ведется следствие, и его результаты позволят разоблачить истинную сущность тех, кто больше всех кричит о демократии и законности, включая некоторых новоизбранных народных депутатов СССР, прикрывающих свои противоправные действия депутатской неприкосновенностью.
Присоединяюсь к тому, что сказал Борис Вениаминович, и прошу пока ничего не писать об услышанном.
– А когда будет можно? - спросил кто-то из задних рядов. Рубашкин поднял упавший стул и сел.
– Перерыв на пятнадцать минут! - объявил Воронцов, глядя в спину уходящего к боковому выходу Гидаспова. В зале зашумели, у дверей в коридор образовалась толкучка. Почти все вышли, но Петр оставался сидеть, чувствуя, как отходит нервная дрожь.
– А вы кого представляете? - спросил незаметно подошедший Волконицкий.
– Газету "Труд", я вместо Котова - он в командировке, - не вставая ответил Рубашкин, протягивая удостоверения.
– Значит, вы - внештатный корреспондент? Внештатным здесь быть не положено. Вам придется уйти, - Волконицкий махнул кому-то рубашкинским удостоверением и положил его к себе в карман. - Получите в вашей редакции, а сейчас вас проводят.
Человек, в сером костюме, таком же как у генерала Суркова, провел Рубашкина в раздевалку, подождал пока тот оденется и, миновав постовых, вывел на улицу, так и не сказав ни одного слова. Впрочем, Рубашкин ни о чем и не спрашивал.
– Ужо, ужо вам, будет вам, ужо, - бормотал Петр, спускаясь по широкой лестнице. Выйдя за чугунную ограду Смольного, он обернулся и с удовольствием плюнул в сторону кургузого памятника Ленину. Щеки горели, и в распахнутой куртке он не чувствовал холода.
Перед тем, как повернуть на площадь, он оглянулся. Издали Смольный казался маленьким, и стелющиеся вдоль крыши клубы пара давили его к земле.
– Ждите, гады! Ждите! - уходя, пригрозил Рубашкин.
– Работаете безобразно! - держа телефонную трубку на отлете, намеренно тихим голосом говорил Котов. - Еще летом я ориентировал вас в отношении Рубашкина, и как вы отреагировали? Никак! В итоге он устраивает антисоветские провокации в Обкоме партии на совещании идеологического актива, и - как с гуся вода!
Еще не знаете? Так узнаете! Он сегодня публично, в присутствии первого секретаря Обкома обозвал лжецом генерала Суркова. Даю три дня… Ничего не хочу слушать, в четверг к четырнадцати ноль-ноль прошу доложить о принятых мерах.
