Мама, я люблю тебя - Сароян Уильям (список книг .txt) 📗

Я положила письмо ей на подушку — она любит находить там свою почту, — огляделась вокруг, поглядела в окно, потом увидала свое письмо на подушке и прочитала его. Оно было короткое, я прочитала его снова, а потом тоже бросила в корзину.

Теперь я написала новое письмо: «Ушла», положила его на подушку и приготовилась спрятаться, как только услышу ключ в двери. Я ждала долго-долго, но ничего не услышала, и когда Мама Девочка вернулась, я и забыла уже, что хотела спрятаться.

Первым делом она взяла с подушки письмо и прочитала его.

— «Ушла»? Как это понимать?

— Это просто такое письмо.

Мама Девочка бросила его в корзину, а потом заметила в ней остальные письма. Она вытащила их и стала читать про себя, а потом прочитала одно из них вслух.

— «Дорогой папа. Я люблю тебя. Я по тебе скучаю. Я хочу в Париж».

И, не глядя на меня, спросила:

— Ты действительно хочешь в Париж?

— Что ты, Мама Девочка, — сказала я, потому что мне не хотелось, чтобы она расстраивалась, но, конечно, мне всегда хотелось в Париж — не просто в Париж, а увидеть отца и брата.

— Почему тогда ты это написала?

— Я не знала, что еще писать.

— «Позвони Глэдис», — прочитала она.

— А правда, почему бы тебе не позвонить ей?

— Потому что не надо ко мне приставать. У меня и без нее хватает хлопот — с тобой, с собой, с пьесой.

— Что случилось, Мама Девочка?

— Мисс Крэншоу пришла одна мысль насчет меня во втором акте, и мы с ней поработали. Потом мы говорили о пьесе и о деньгах, и я страшно расстроилась. Будет ужасно, если в Филадельфии пьеса сойдет со сцены.

Вдруг кто-то очень громко забарабанил в дверь, Мама Девочка даже подпрыгнула. Когда она открыла, она готова была лопнуть от злости.

За дверью стояла Глэдис Дюбарри.

— Как ты смеешь стучать так в мою дверь?

— Теплый прием, нечего сказать!

— Чего тебе здесь надо?

Иногда Мама Девочка может быть самым грубым человеком на свете. Когда так бывает, я на нее ужасно сержусь. Так сержусь, что говорю себе: «Это не моя мама. Моя мама никогда бы так не разговаривала. Это кто-то другой. Меня украли у моей мамы, когда я была совсем маленькая. И украла меня эта женщина, кто она — я не знаю. Она мне совсем чужая, я ее видеть больше не могу. Я хочу найти свою настоящую маму». Но уже через секунду — иногда даже до того, как перестану сердиться, — я больше не думаю, что она украла меня, я знаю, что она моя настоящая мама, и мне хочется, чтобы она не была такой грубой.

— Мне хочется, чтобы ты не была такой грубой, — сказала я.

— А какой, по-твоему, я должна быть, если в мою дверь стучат так, будто я преступница?

— Я и не думала тебя пугать, — заговорила Глэдис, — но когда я вышла из лифта, следом за мной вышел мужчина, который до этого говорил, чтобы его выпустили на двадцать пятом, и я испугалась. Я побежала к вам, и еще спасибо тебе, что ты так быстро открыла. Может, он и сейчас там в коридоре.

— Ах, боже мой, ты и твои поклонники! — воскликнула Мама Девочка. Она распахнула дверь настежь и шагнула в коридор. — Мисс Неотразимая, выйдите и убедитесь сами.

— Пожалуйста, не разговаривай со мной таким жутким тоном.

— Выходи, выходи!

— Ой, вернись в комнату и перестань задираться!

— Ну что ж, если не выйдешь, можешь одна располагаться здесь на жительство, — сказала Мама Девочка, подождала секунду, а потом повернулась и пошла прочь.

— Мама Девочка! — позвала я. Но она не остановилась, и я страшно разозлилась на нее.

— Ох, Лягушонок, — сказала Глэдис, — извини меня, пожалуйста. Мне очень стыдно, но ведь правда, мужчина шел за мной! Пожалуйста, дай мне закрыть дверь.

Глэдис закрыла дверь и минутку постояла, прислушиваясь. Когда она повернулась ко мне, ее губы дрожали, и мне стало ее очень жалко.

— Что случилось с твоей матерью, Лягушонок? Ссоры у нас с ней бывали и раньше, но сумасшедшей я ее не видела никогда. Что с ней?

— Она переживает из-за пьесы.

— А что с пьесой?

Но теперь Глэдис плакала, как будто она маленькая девочка, а не взрослая, ужасно богатая замужняя женщина, жена доктора по имени Хобарт Таппенс.

— Глэдис, — сказала я, — пожалуйста, перестань плакать.

— Не могу. Все меня ненавидят.

— Я тебя не ненавижу.

— Все — кроме тебя, Лягушонок. Большущее тебе спасибо за то, что ты мой единственный верный друг. Я-то думала, мой единственный верный друг — твоя мать, но это было и прошло. Благодарение Богу за то, что твоя мать тебя родила. Если у меня будет сын и он окажется достойным тебя, мне хотелось бы, чтобы ты стала его женой.

— О’кей, — сказала я. — Когда ты думаешь его раздобыть?

— Вот об этом-то я и пришла посоветоваться с твоей матерью, но ведь ты видела, как она ко мне отнеслась.

— Это она не нарочно. Она расстроенная. Она ужасно переживает.

— Из-за чего? Из-за чего ей переживать? Она вышла замуж еще совсем девчонкой. У нее был чудесный муж, который носил ее на руках. Известный композитор, а не врач, не человек с пилюлями в карманах. У нее красавец сын. У нее очаровательная дочь. Развелась она еще красивой молодой женщиной. Так из-за чего, спрашивается, ей переживать?

— Из-за своего счастливого случая.

— Счастливого случая? Она свой счастливый случай упустила давным-давно. Во-первых, чего я никогда не пойму, так это как она ухитрилась женить на себе твоего отца.

— Глэдис Дюбарри, сейчас же возьми свои слова обратно!

— Хорошо, Лягушонок. Извини меня. Беру. Ты меня прощаешь?

— Прощаю, но почему все взрослые такие подлые?

— Не знаю, но ведь происходит что-то жуткое: я вот-вот стану матерью, а мой муж и разговаривать со мной не хочет. Вот я и пришла просить твою мать пойти и сказать ему.

— Что сказать?

— Что я беременна.

— Что-что?

— Что я стану матерью.

— С какого дня?

— С первой ночи моего замужества — но узнала я об этом только с неделю назад. Конечно, я не была еще уверена. Иногда бывает ложная тревога, и я ждала, но оказалось, что на этот раз тревога не ложная. Я пошла к врачу, и он сказал мне.

— Хо знает?

— Откуда? Мы же не разговариваем. За целый месяц мы были мужем и женой только раз, и с тех пор мы не перестаем ссориться. Я вовсе не собиралась стать матерью. Ты единственный человек, которому я про это рассказала. Я пришла рассказать об этом твоей матери, но ведь она со мной даже не поздоровалась. Я в панике, Лягушонок, я не знаю, что делать.

— Когда ты станешь матерью?

— Если все пойдет гладко, то где-то в апреле-мае следующего года.

— А поскорей нельзя?

— Нельзя. Я не уверена даже, что я вообще этого хочу.

— Не уверена, что хочешь иметь сына или дочку?

— Не уверена. Мой муж меня не любит.

— Неправда, он очень любит тебя.

— Правда, Лягушонок?

— Да, любит, и ты это знаешь.

— Но тогда почему он не хочет со мной разговаривать?

— Потому что он хочет, чтобы теперь, когда ты стала его женой, ты переменилась.

— Как?

— Хочет, чтобы ты была женой ему.

— Но я и есть его жена.

— По-настоящему.

— Ну уж если я ему жена не по-настоящему, то я вообще не знаю, как это — по-настоящему. Не знаю даже, хочу ли я тогда вообще быть его женой.

— Ты должна быть ею.

— Зачем?

— Для твоего сына — или дочери.

— Ты права, — сказала Глэдис. — Мне надо этому научиться. Интересно, думает ли она вообще возвращаться и когда?

— Я думаю, она у мисс Крэншоу.

— Ты не можешь позвонить и сказать ей, что я прошу извинить меня и очень хочу, чтобы она вернулась?

— А ты сама ей позвони.

— Не могу, Лягушонок: ведь меня так унизили.

— Не придумывай. Позвони ей сама.

Глэдис попросила телефонистку соединить ее с мисс Крэншоу, но Мамы Девочки там не оказалось. Мисс Крэншоу пригласила нас на чай.

— Хорошо, — сказала я, — но я начинаю беспокоиться. Пожалуй, надо оставить записку, чтобы она знала, где мы.