Сквозь тернии - Эндрюс Вирджиния (книги полностью бесплатно .txt) 📗
Тут как раз по хореографии следовала серия пируэтов с подкрутками, в которых она пускалась в кручение по всей сцене. Чтобы это станцевать, необходима была четкая расстановка всех танцоров. Когда она раскручивалась возле меня, я попытался подстраховать ее. Я не мог этого видеть: такую боль она чувствовала. Но мама продолжала танцевать — она бы не позволила себе станцевать вполсилы. Несколько ободренный, я взлетел в пируэте и преклонил одно колено, предлагая руку и сердце кукле своей мечты. И тут у меня замерло сердце: один из пуантов у мамы развязался, и тесемки мешали ей!
— Лента, мам, посмотри на ленту на левой ноге! — громко сказал я, но за звуками музыки ей ничего не было слышно.
Один из танцоров наступил на лежащий на полу конец ленты. Мама потеряла равновесие. Она вытянула руки, пытаясь восстановить его, и может быть, преуспела бы в этом, но тут я увидел, как застывшая на ее лице улыбка превращается в немой крик боли; и она рухнула на пол. Прямо в центре сцены.
Люди в зале вскрикнули. Некоторые повставали с мест, чтобы видеть ее, упавшую, лучше. Как только вышел менеджер, и маму унесли за кулисы, мы продолжили свой танец.
Наконец, дали занавес. Я не пошел на поклоны. Но пробраться к маме оказалось не так-то просто. Страшно испуганный, я подбежал к отцу, державшему ее на руках, а тем временем окружившие их люди в белых халатах ощупывали ее ноги, чтобы выяснить, одна сломана или две.
— Крис, скажи, я тебе понравилась в танце? — спрашивала она все время, побледнев как полотно от боли. — Ведь я не испортила представление? Ты видел нас с Джори в па-де-де, не правда ли?
— Да, да, да, — отвечал он, вновь и вновь целуя ее и глядя на нее так нежно, будто вокруг них никого не было. Ее тем временем поднимали на носилки. — Ты и Джори были великолепны. Ты танцевала, как никогда; да и Джори был превосходен.
— Как видишь, в этот раз не было крови, — проговорила она перед тем, как устало закрыть глаза. — В этот раз я просто сломала ногу.
Мне это казалось бредом. Я постарался переключиться на выражение лица Барта, а Барт неподвижно смотрел на маму. Мне показалось, что он рад чему-то. Может быть, я обидел его? Или это не радость, а чувство вины?
Маму погрузили в машину скорой помощи, которая повезла их с отцом в ближайшую больницу. Я рыдал. Отец Мелоди пообещал отвезти в ту же больницу и меня, а затем вернуться за Бартом и отвезти его домой.
— Хотя я знаю, что Мелоди предпочла бы, чтобы Джори был дома, а Барт поехал вслед за мамой в больницу, — сказал он.
Палата мамы была вся уставлена цветами. Мама пришла в себя после обезболивающих средств и, оглядевшись, выдохнула:
— Я будто бы в саду. — Она слабо улыбнулась и протянула руки, чтобы обнять папу и потом меня. — Я знаю, что ты хочешь сказать мне, Крис. Но ведь пока я не упала, я танцевала неплохо, верно?
— Во всем виновата развязавшаяся лента, — сказал я, пытаясь защитить ее от папиного гнева. — Если бы не она, ничего бы не случилось.
— У меня не перелом? — спросила она у папы.
— Нет, дорогая, просто порваны связки и сломано несколько хрящей, но все уже прооперировано. — И он подробно, сидя на краю кровати, рассказал ей обо всех повреждениях, в серьезность которых ей так не хотелось верить.
Мама вслух рассуждала:
— Я никак не могу понять, каким образом она развязалась. Я всегда очень тщательно подшиваю ленты сама, никому не доверяя.
Она уставилась куда-то в пространство.
— У тебя что-нибудь болит? — спросил отец.
— Ничего, — ответила она досадливо, будто ее от чего-то отвлекли. — А где Барт? Почему он с вами не поехал?
— Ты же знаешь Барта. Он ненавидит больницы и больных, как, впрочем, и все остальное. Эмма позаботится о нем и о Синди. Но тебя мы все ждем домой, поэтому обещай слушаться своего врача, сестер и не упрямиться.
— А что случилось со мной? — нервно спросила она, и я насторожился тоже.
Всем нутром я чувствовал, что сейчас что-то страшное обрушится на нас всех.
— Колено твое совсем плохо, Кэти. Не вдаваясь в подробности, могу сказать, что тебе придется передвигаться в инвалидном кресле, пока окончательно не заживут связки.
— Инвалидное кресло?! — она повторила это с таким ужасом, будто речь шла об электрическом стуле. — Что именно у меня повреждено? Ты что-то от меня скрываешь! Ты щадишь меня и не говоришь правды!
— Когда врачи установят точный диагноз, тебе все скажут. Но одно можно с определенностью сказать уже сейчас: ты больше не сможешь танцевать никогда. Мне сказали, что преподавать танец ты тоже не сможешь. Никаких танцев, даже вальса.
Говорил он все это очень твердо, но в глазах его были боль и сочувствие.
Она не могла поверить, что такое невинное падение оказалось столь роковым для нее:
— Никогда не смогу танцевать?.. Ничего не смогу?..
— Да, ничего, — повторил он. — Прости меня, Кэти, но я ведь предупреждал. Пересчитай в уме количество повреждений твоего злосчастного колена. Может ли выдержать такое человеческое тело? Теперь даже ходить ты будешь не так легко и беззаботно, как прежде. Так что теперь слезами не поможешь. О танцах забудь.
Она заплакала, уткнувшись ему в плечо, а я сидел возле них и внутренне рыдал, как будто это мне надо было забыть о балете на всю жизнь — таким несчастным я себя ощущал.
— Ничего, Джори, — проговорила она, наконец, осушив слезы и выдавив из себя неуверенную улыбку. — Если мне нельзя танцевать, я найду себе занятие поинтереснее — хотя один Бог ведает, что это может быть такое.
Через несколько дней мама вполне поправилась, и тогда папа принес в больницу портативную пишущую машинку и множество письменных принадлежностей. Он сгреб все со стола, повернул к свету кровать и улыбнулся маме своей обворожительной улыбкой.
— Самое время закончить эту книгу, которую ты начала так давно, — сказал он. — Просмотри свои старые записи и выброси к чертям все, что может тебе напомнить о неприятностях. Пусть они сгорят вместе со всеми бывшими несчастьями — твоими и моими. Упомяни только о Кори и Кэрри. И будь милостива ко мне, Джори и Барту, потому что мы все очень потрясены происшедшим.
О чем он? Я не понимал ни слова.
Они некоторое время смотрели в глаза друг другу таинственным взглядом, а потом она взяла из его рук старую тетрадь и открыла ее на случайной странице. Я увидел ее крупный, старательный девчоночий почерк.
— Не уверена, что я смогу, — тихо проговорила она. — Это как будто прожить жизнь сначала. И возвратить назад всю боль.
Взгляд ее показался мне очень странным.
— Поступай, Кэти, как ты считаешь нужным, — покачал головой отец. — Но мне кажется, ты не зря начала когда-то писать. Может быть, это будет начало твоей новой карьеры, и более удачной, чем прежняя.
Мне показалась дикой сама мысль, что писательство может заменить балет, но, когда я на следующий день пришел в больницу, мама уже строчила, как сумасшедшая.
На ее лице при моем появлении ничто не отразилось: мыслями она была уже в своей книге. Я почувствовал ревность.
— Надолго ли? — спросила она у отца, который подвозил меня.
Мы все собрались здесь в ожидании и напряжении: Эмма с Синди на руках, и я, вцепившийся в руку Барта. Папа поднял маму с кресла и посадил в инвалидную коляску, взятую напрокат.
Барт глядел на коляску с отвращением, а Синди от удовольствия кричала: «Мама, мама!».
Синди не слишком озадачило исчезновение мамы, так же, как и ее возвращение домой; зато Барт брезгливо отступил назад и мерил маму взглядом с головы до ног, будто рассматривал незнакомку. После этого Барт молча повернулся и, не говоря ни слова, пошел. Выражение боли появилось на лице мамы, она позвала:
— Барт! Ты даже не хочешь поздороваться со мной после разлуки? Ты не рад, что я снова дома? Я по тебе так скучала. Я знаю, что ты не любишь больницы, но мне бы хотелось, чтобы ты навестил меня. Мне также понятно, что тебе неприятен вид этой коляски, но я ведь в ней не навсегда. А инструктор по физической терапии показала мне, как много можно делать, сидя в такой коляске… — Мама замолчала, потому что Барт взглянул на нее так, что она осеклась.
