Руководство для девушек по охоте и рыбной ловле - Бэнк Мелисса (книги .TXT) 📗

На пляже мы увидели большую толпу, сидевшую вокруг костра. Моя бесстрашная подруга направилась прямо туда и уселась в круг. Я без особой охоты последовала ее примеру. Там стоял пивной бочонок. Кто-то спросил, нет ли у нас желания выпить пива, на что Линда ответила: «Хотелось бы иметь желание».

До меня не дошло, что она имела в виду, пока ей не передали сигарету с марихуаной, которую она сразу же вручила мне со словами:

— Помни три «н» из заповеди в клинике детоксикации: нет, нет и нет!

Я передала сигарету дальше, словно выказывая подвиг самообладания.

— Ты все еще помнишь то, что было? — спросила она.

— Я всегда буду это помнить.

— Помни, — отозвалась она. — Но никогда не говори «всегда».

— Я очень ценю твою поддержку, — заверила ее я.

Она кивнула:

— Это придает мне стойкость.

— Каждый день — дар Божий, — сказала я.

Родители намеревались — вопреки ее желанию — взять Линду с собой в Диснейленд, и она ночевала у меня последний раз. Утром мы собирались осмотреть дом, который строили за лагуной, на открытом участке, откуда прекрасно был виден залив. Я проснулась под грохот молотков и звуки рок-музыки. Линда еще спала.

Я вышла на крыльцо и увидела там отца в трусах и майке, словно вид рабочих помешал ему одеться.

Каркас дома был уже готов. Новые оранжевые деревянные стропила заслонили ландшафт, который вскоре вообще будет не видно. Я обняла отца сзади, как это делал он, когда я была чем-то расстроена.

— У нас будет прекрасный вид из окон, — весело сказала я. — Это будет великолепно.

Он поцеловал меня в затылок.

На крыльцо вышла мама и, поглядев на него, промолвила:

— Жюли и Генри уже будут здесь, когда ты вернешься с тенниса.

— Джулия, — поправил он.

Трудности, которые испытывала мама, произнося некоторые имена, давно стали предметом постоянных подтруниваний с его стороны. Это была старая песня, и он повторил давно известный рефрен: «А как зовут нашего водопроводчика, Лу?»

— Пит Мак-Дэниел? — проговорила она с вопросительной улыбкой.

— Дэн Мак-Гейвин, — сказал он, покачав головой.

Я с облегчением услышала, как отец смеется, хотя и подумала, что сейчас это вообще-то в порядке вещей.

Когда на берегу появились Джулия и Генри, я представила им Линду. Выражение лица моего брата напомнило мне, какая она хорошенькая, и я на секунду пожалела, что привела ее.

Она каталась на волнах не хуже Генри, и они долго плавали вместе.

Я вошла в воду и сразу же вернулась на берег. Джулия сидела под зонтом и вязала свитер. Он был красивый: кремового цвета, с высоким воротом. Всякий раз, когда она вязала этот свитер, я гадала, стану ли я когда-нибудь такой близкой ее подругой, что попрошу ее связать мне такой же. Но сейчас меня беспокоила мысль, что это занятие делает ее еще старше в глазах Генри. Ведь вязанием занималась и наша бабушка.

Они с Генри отправились посмотреть, купил ли отец лодку, о которой мечтал. После их ухода в Линде вновь проснулся социолог.

— Будучи одной из форм строительства семейного очага, вязание сигнализирует о готовности сочетаться браком, — изрекла она.

Отец купил парусную шлюпку, и Генри спросил, не хотим ли мы испытать ее.

Он и в Нантакете ходил под парусом, но, похоже, Джулия в этой области могла дать ему сто очков вперед. Она осмотрела шлюпку с таким видом, словно всю жизнь плавала на парусниках.

Нам нужно было выбраться из лагуны. Джулия велела нам сменить галс, а когда скомандовала: «Полный вперед!», Генри передразнил ее и рассмеялся. Я вспомнила, что отец точно так же подтрунивал над матерью. Кажется, Джулии это не понравилось, но Генри и не подумал сменить тон.

Нам ничто не мешало смеяться вместе с ним. Но ни я, ни Линда не смеялись.

Перед обедом, пока Линда и Джулия принимали душ, мы с Генри сидели на веранде, ожидая своей очереди. У дома за лагуной появились стены, и мы не могли больше любоваться закатом солнца на заливе. Был конец дня — единственная пора, которая напоминала здесь о Нантакете. Свет вдали был теплым и розовым и окрашивал в легкие цвета деревья и воду, — это напоминало возникавшие в памяти радужные видения.

Я спросила у Генри, хорошо ли они провели время на Марта-Виньярде.

Он ответил:

— Классно.

И добавил, что они останавливались в молодежном общежитии, как будто это что-то объясняло. Я ожидала услышать, что именно.

Но он заговорил о том, что решил этой осенью начать учиться в Колумбийском университете, и произнес это с таким многозначительным видом, что я решила: за этим, вероятно, кроется разрыв с Джулией. Возможно, он уже видел себя в студенческом городке и думал, что там она будет для него неподходящей парой.

Я спросила:

— Ты всерьез собираешься в Нью-Йорк?

Он кивнул.

Отец, конечно, этому обрадовался. Кажется, это была его мечта, которую он мог лелеять до тех пор, пока не увидел бы Генри в мантии и четырехугольной шапке бакалавра.

День труда [2] пришелся на конец недели. Генри и Джулия отправились в Саутгемптон на большую вечеринку, которую устраивала ее мать. Наши родители тоже отправлялись на подобное мероприятие, и вечером, выгуливая Атланта, я слышала звуки гуляний по обеим сторонам лагуны. Я подумала, что Оливер Билл и я были, вероятно, единственными, кого никуда не пригласили. Чтобы подбодрить себя, я сказала Атланту:

— Мы с тобой одни на целом свете, Перчик.

В воскресенье приехала бабушка. Шел дождь, от которого разыгрался ее артрит, сделав ее еще капризнее, чем обычно. Она цеплялась за каждую мелочь и замучила маму вопросами вроде: «Луиза, почему ты носишь эти шорты?»

Отец ретировался в спальню — вздремнуть.

Когда бабушка произнесла свою неизменную фразу: «Помнишь прическу, которую тебе сделали той весной в Париже?», имея в виду двадцатипятилетней давности весну, проведенную моей мамой за границей, мама притворно зевнула и сказала, что тоже не прочь немного вздремнуть.

Оставшись с бабушкой наедине, я сказала:

— Мне кажется, маме нравится ее нынешняя прическа.

— Тогда была лучше, — стояла на своем бабушка.

Но тут я перешла в атаку:

— А как бы ты себя чувствовала, если бы тебе нравились твои короткие волосы, а твоя мама постоянно говорила, что тебе больше идут длинные?

— Пожалуй, носила бы длинные, — спокойно отозвалась бабушка, после чего внимательно на меня посмотрела и промолвила: — Тебе следует позаботиться о своих волосах, Джейн. Ты выглядела бы хорошенькой, если бы сделала нормальную прическу.

Я даже не стала изображать зевоту, а просто пошла в спальню родителей. Они лежали в постели и читали. Я примостилась между ними.

— Она чокнулась на парижских прическах, — сказала я. — Что бы это значило?

— Понятия не имею, — ответила мама.

— Прямо-таки зациклилась на прическах того времени, — продолжала я, хотя родители, похоже, и впрямь читали, вместо того чтобы слушать меня. Но это меня не остановило, и я добавила, что бабушка, кажется, считает, будто зеркало души — не глаза, а волосы.

Мама хихикнула. По отношению к своей матери она становилась как бы моей сверстницей.

Отец буркнул:

— Волосы — это крыша души.

Перед обедом бабушка читала газету, что-то бормоча себе под нос и жалуясь неизвестно кому, что мир катится в тартарары. Все теперь не так, и ничего похожего на то, что было раньше.

— Что же, по-твоему, в старые времена было хорошего? — спросила я, раздраженная ее сетованиями. Но тут же почувствовала, как резок мой тон, что мне не понравилось, и поспешила добавить: — Я имею в виду, чего тебе сейчас не хватает?

Пока она собиралась с мыслям, я обосновывала в уме свою точку зрения, сводившуюся к тому, что теперь все гораздо лучше, чем раньше. Взять хотя бы гражданские права и эмансипацию женщин. Наконец она вымолвила: