Из чего только сделаны мальчики. Из чего только сделаны девочки (антология) - Фрай Макс
Стряхнув оцепенение, я быстро прошёл по мосткам, едва сдерживаясь, чтобы не удариться в паническое бегство, скользнул по лестнице на крышу дома, затем, уже не беспокоясь о грохоте – на площадку, с площадки – на пожарную лестницу, и – быстрее вниз, вниз, вниз! Через несколько минут я уже стоял на земле. Я перевел дыхание, посмотрел в последний раз на башню и вышел на улицу Гиляровского. Мои ощущения можно было исчерпывающе описать одним словом: «уцелел». Позже эти ощущения сменились радостным восторгом; меня буквально распирало – ведь всё получилось! Дом, о котором я так давно мечтал, был покорён...
Этот поход на крышу может показаться чем-то бессмысленным и диким, если не знать о моих детских увлечениях. Между тем, любимым моим занятием в детстве, без которого я не мог прожить и дня, было лазить по всему, на что можно было залезть. Сначала это был диван, потом – отец, потом – качели, лестницы, деревья, заборы, гаражи, чердаки и, наконец, крыши. И вот однажды, когда все пригодные для лазанья конструкции были исследованы, и секретов в них больше не осталось, мы с друзьями решили отправиться на последний, самый загадочный объект – старую водонапорную башню, торчавшую над крышами в нескольких кварталах от моего дома. Сложенная из почерневшего от времени кирпича, она напоминала перископ гигантского укрытия, из которого мрачноватые подземные существа вели не прерывающийся ни на минуту обзор.
Через разбитое окно мы проникли в её полый цилиндр, и стали подниматься по бетонным ступеням на самый верх. Последний лестничный марш я помню до сих пор. За многие годы жизни он утратил первоначальное свое положение – перпендикулярно к стене – и довольно ощутимо накренился вниз, в пропасть. Перил на нем не было, и, проходя по ступенькам готовой рухнуть вниз лестницы, я с ужасом представлял, как поскальзываюсь на гладких наклонных ступенях и совершаю короткий неуправляемый полёт к основанию башни.
Крышу огораживали хлипкие поручни, и мы с ребятами сразу же договорились ни в коем случае не толкаться, не пихаться и вообще оставить на время все свои детские шалости. Помню, как, глядя на неузнаваемый с этой высоты маленький уральский городок (съёжившийся до размеров пятикопеечной монетки), я долго не мог отлипнуть спиной от стены и подойти к краю пропасти. Но всё же подошёл, сел на краю, ноги свесил вниз, руками взялся за поручень (помню, как вспотели ладони) и долго смотрел на застывший пейзаж.
И вот по прошествии многих лет я с удивлением обнаружил, что увлечения детства, едва тлевшие в воспоминаниях, на самом деле вполне живы и готовы материлизоваться по первому зову. И то радостное волнение, которое я когда-то испытывал при виде развилок деревьев, чердачных люков и ржавых пожарных лестниц, вновь вернулось ко мне.
Тем летом я в компании одной своей знакомой оказался на крыше сталинской девятиэтажки, в районе Маяковской. Мы гуляли во дворах, я как раз рассказывал ей о своём новом увлечении и, проходя мимо очередного дома, предложил ей на него забраться. Девушка согласилась. В разгаре дня мы полезли по лестнице – она первая, я за ней. К концу пути она стала жаловаться, что устала и не хочет больше подниматься. Она едва не плакала. Я уговаривал её продолжить подъём, потому что осталось совсем немного и так было проще. Мне удалось её убедить, и мы добрались до крыши. Там она отдохнула, успокоилась и ей, конечно, понравилось. Мы немного побродили по крыше, посмотрели на город с разных точек. На обратном пути нас заметила довольно омерзительная тётка – пригрозила вылить на нас горячую воду из чайника. Я хотел в шутку предложить ей вместо кипятка применить раскалённое масло и тем самым возвести эту уродливую коммунальную сцену в степень благородного, но неудачного штурма крепости, но только плюнул и начал побыстрей спускаться вниз. Девушка молча припустила за мной, забыв про жалобы и осторожность. На земле она наконец расплакалась и поклялась, что больше ноги её на крышах не будет.
После этой истории я уже не искал себе компаний, решив, что лазить нужно в одиночку и только ночью.
В моих планах было залезть на пять-шесть крыш (по условному списку), а дальше – посмотрим. Одним из таких домов был дом Нирнзее – первая московская высотка, построенная ещё до революции. Первоначально этот дом, получивший в народе прозвище «тучерез», был хорошо заметен отовсюду, но потом, когда Тверскую застроили сталинским классицизмом, «тучерез» оказался большей частью скрыт за фасадами других домов.
Я хорошо помню первое посещение – я стоял у единственного подъезда, решаясь войти (Москва уже была в стальных дверях, кодовых замках, домофонах и видеокамерах, а тут ничего этого не было – зато был консьерж), потом потянул на себя массивную дверь с круглой медной рукояткой и оказался в большом холле. Пожилая вахтёрша за советским столом из ДСП оторвалась от зачитанного покетбука, скользнула по мне равнодушным взглядом... и перевернула страницу. Путь был открыт. Я прошёл мимо неё, как так и надо, не притормаживая и не ускоряясь. (Впоследствии я не раз заходил сюда, один или с друзьями – и никогда с меня не требовали отчёта, по какому делу я сюда явился, к кому иду, нет-нет, здесь таких нет, и номера квартиры такого нет, уходите, уходите, я сейчас вызову милицию.)
Одна из местных курила в коридоре у открытого окна на восьмом этаже. Я шёл мимо и спросил у неё огоньку. Пока мы курили, она рассказала, что этот дом называется дом Нирнзее, что он был построен еще до революции как доходный дом, что на его крыше стоит ещё один дом – двуэтажный павильон, в котором когда-то давно располагались ресторан, кинотеатр и даже киностудия, и что сейчас здесь относительно немного жильцов, а в основном разные фирмы арендуют квартиры под офисы. Она докурила сигарету и ушла, а я остался стоять у окна с видом на Тверской бульвар. Тогда я не был ещё заражён идеей лазить по крышам и не придал особого значения тому факту, что прямо передо мной, напротив окна, была прикреплена к стене пожарная лестница. Но лестницу эту почему-то запомнил.
Вспомнил я о ней через несколько лет. Метро уже не работало, я никуда не торопился, было тепло, и я был один. Денег на машину не было, я перебирал малоотличимые друг от друга варинты, как убить время до открытия метро. И тут вспомнил про дом в Гнездниковском. Он был как раз неподалёку. Я вернулся на Тверскую, свернул в переулок, вошёл в подъезд, кивнул дремавшей за столом вахтёрше (кажется, это была всё та же пожилая дама), поднялся на лифте на последний этаж, вышел из лифта, вышел в коридор, подошёл к окну, открыл створки. Передо мной, примерно в метре от окна, висела в воздухе пожарная лестница. Я сел на подоконник и стал примериваться, как бы получше на неё шагнуть. Рукой я до неё не доставал. Нужно было попасть ногой точно на ступеньку, и сразу браться руками за лестницу; другим способом попасть на неё было невозможно. Шагать из окна в пустоту было страшновато, я сидел на подоконике минут пять, потихоньку привыкая к этой мысли. К тому же сама пожарная лестница, в отличие от лестницы дома на Рижской, была на вид гораздо более обветшавшей, и я боялся, что при первом же шаге ступенька может полететь, да и хорошо бы вся конструкция не отвалилась – болты, крепившие последний её пролёт, наполовину вышли из стены.
Шагнул я удачно, нога встала точно на ступеньку, руки схватили другие ступеньки, и ничего не сломалось, не обрушилось вниз. Лестница, правда, ощутимо завибрировала. К счастью, путь мне предстоял недолгий, всего-то один пролёт – примерно этаж. Но тут возникла другая проблема. Стоя на последней ступеньке, я смотрел в лаз, в который мне предстояло протиснуться – крыша была огорожена чем-то наподобие бруствера из жести, и в этом бруствере было отверстие, к которому и вела лестница. Нужно было схватиться руками за края лаза и дальше подтягиваться, при этом отпустив ногами лестницу. Тут главное было долго не думать, а действовать сразу: я схватился руками за края лаза и стал подтягиваться. Лаз был достаточно узкий, и мне пришлось немного повозиться.
