Эвкалипт - Бейл Мюррей (читать книги без регистрации .TXT) 📗

Владельцы окрестных имений звались Лоумакс, Корк, Кроу нин, Керни, сестры Спрант, Галл и, нашелся даже один Стейн (старина Лез); чуть дальше жили Шелдрейки, Трейллы, Вуды и Келли. Один тамошний парень переименовался: взял фамилию лучшего друга, что погиб под копытами лошади. «Нет больше той любви, как если…» [10] В городе жили Стар и Мал (тоже Лез); а еще Денди; в единственном отеле заправляли мистер Баз Босс и его жена с лошадиными зубами. Заезжий изготовитель вывесок, что объявлялся в городе строго раз в три года подновить шрифт на магазинных вывесках (в своем зеленом вихляющемся грузовичке он скорее смахивал на водопроводчика), звался Зельнер, но, к сожалению, этот вообще не считается. Ибо вышеупомянутые имена уходят корнями далеко в прошлое: болотисто-ирландские, йоркширские, костисто-шотландские. На извилистых сиднейских улочках на каждом шагу встречаются имена вроде Кларенс, Фил, Джордж, Берт, Бет и Грегори. Холлендов здесь до поры до времени не водилось.

Обычно Холленда замечали, дойдя где-то до середины пути; он все, бывалоча, слонялся по какому-нибудь из своих выгонов. Прохожие, шагающие в город, приговаривали: «Во-он за тем железнокором; глянь-ка туда»; или «Надо бы шляпу ему подарить, что ли». А мужчины обшаривали взглядом окрестности, высматривая его дочь.

Отец Холленда, приземистый коротышка с золотыми пломбами, был некогда пекарем на Тасмании. Плюс-минус новообращенный методист, каждый новый день он предвкушал с нетерпением. За прилавком городской булочной распоряжалась худенькая девушка с крохотным ротиком. Девушка внимательно и сочувственно внимала его планам и замыслам на ближайшее будущее, главным образом из области сдобных булочек: отчего бы не запекать в них миндаль, то-то славный сюрприз получится… ну, это так, из области фантазий.

Очень скоро она объявила, что пора переезжать, причем желательно подальше от деревни, рассеченной надвое магистралью. «Не чувствую я себя островитянкой», — жаловалась она.

В результате Холленд родился близ Сиднея, в пригороде под названием Хаберфилд. Даже сегодня в Хаберфилде сохраняется ощущение неохватного простора, что распахивается во всех направлениях.

Здесь родители Холленда основали свое дело: варили леденцы в сарае на заднем дворе. Приторный запах перегретого сахара и мать с вечно липкими руками — вот каким было детство Холленда. Вполне понятно, почему на протяжении всей последующей жизни он никогда, ни при каких обстоятельствах не сыпал сахара в чай и почему так долго противился, прежде чем наконец посадить, хотя и за пределами видимости от дома, сахарный эвкалипт (он же эвкалипт ветвечашечковый, Е.cladocalyx) , ведь всем и каждому известно, что без сахарного эвкалипта картина эвкалиптового мира неполна, по крайней мере зрительно.

Черные мятные леденцы, полосатые, как зебра, в роскошной обертке из блестящего целлофана (это мать придумала) стали фирменным товаром Холленда. Вечерами отец Холленда переодевался в чистую рубашку и доставлял заказы по пригородам.

Какое-то время похоже было на то, что все обитатели Сиднея до единого губят здоровые зубы, посасывая мятные леденцы — те самые, сваренные в сарае на заднем дворе в Хаберфилде. Типографы, банковские служащие, страховые агенты, поставщики подарочных картонок, исполненные надежд агенты по продаже и инспектора здравоохранения — все совершали паломничество к этому источнику, включая школьников, и ни один не уходил без пакетика черных мятных леденцов.

Некий подрядчик, он же по совместительству местный мэр, зачастил по бетонированной дорожке к сараю, влекомый тамошней влажной женственной сладостью. Руки его поросли рыжевато-коричневыми, встопорщенными волосками. Однажды днем Холленд краем глаза заметил в уголке мать — ее мучнистую наготу, округлую, текучую, ее изогнувшиеся губы — и заслоняющие ее голые плечи мэра.

Все это время отец Холленда не видел, с какой бы стати ему не улыбаться; даже во сне он улыбался золотой улыбкой потолку. Он равно ценил все, что посылала ему судьба — включая странные, незнакомые ощущения и предостережения. И вместо того, чтобы обласкать благополучием, неизменная улыбчивость оставила его в положении прямо противоположном: лицо осунулось и постарело до времени, как у жокея, что слишком долго пытался не набрать лишнего веса. В то утро, когда отец ушел из дому вместе с чемоданом, губы его сжались в привычную улыбку оптимизма или, может, единообразия, хотя коричневая расческа, храбро заткнутая в карман рубашки рядом с ручкой, свидетельствовала об ином.

Теперь в конце кухонного стола утвердился подрядчик: здесь он подписывал документы и названивал по телефону; здесь повсюду валялись в беспорядке огрызки карандашей, квитанционные книжки, образчики шпона и кафеля.

В придачу к застройке целых улиц домами из красного кирпича, не говоря уже о магазинных витринах, гаражах, мотелях и длинных оранжево-кирпичных стенах, подрядчик исполнял еще и обязанности мэра, то есть облекался в мантию и присутствовал на всевозможных торжественных церемониях.

Поскольку как строитель он преуспевал — а может, потому, что он был мэр, а может, и потому, что он был настоящий мужчина, — он со временем преисполнился самого горячего патриотизма, даже поигрывал с мыслью о том, чтобы производить флагштоки и продавать их плюс-минус по себестоимости. Один флагшток он установил-таки — в хаберфилдском палисаднике, единственный на много миль в округе; но там, в переулке, наш национальный флаг бессильно поникал, береговые ветра ловя разве что ночью, когда все равно никто не видит.

Пальцы подрядчика находились в непрестанном движении, даже если он говорил по телефону. «Делец, — объяснял он мальчику, — это просто-напросто сокращенное „человек дела“».

— Нечем заняться? Так вот разноси-ка…

К ногам Холленда упала коробка с обувью. Да влезет ли он в ботинки отчима?

— Даже если ноги у меня ноют немилосердно, я уж себе послабления не даю. Понимаешь? Ты представить себе не можешь, сколько у меня всяческих обязанностей.

Делец делит мир на поддающиеся управлению фрагменты, зачастую крохотные, точно доля секунды. А управление этими единицами, реализация заложенных в них возможностей становится всепоглощающей страстью. Успех же зависит от постоянного обращения к скептицизму; да-да, именно от развертывания скептицизма в истинно положительном смысле. Вот почему бизнес для людей — призвание не из самых трудных. На дела повседневные времени почти не остается. Для строителя-подрядчика и по совместительству мэра покупка одежды — и то превращалась в проблему. Проблему эту он обходил, раз в несколько лет покупая готовые, «с вешалки», вещи, по шесть единиц всего, что нужно, — шесть простых белых рубашек, шесть пар носков в ромбик и черные башмаки на шнуровке и с мысками.

Сперва Холленд пронумеровал подошвы. Затем примерил первую пару и со скрипом принялся расхаживать по дому. То же самое он проделал и со второй парой — после чего вернулся к собственным удобным башмакам. И так далее. На третьей неделе он рискнул выйти на улицу. И наконец, не прошло и месяца, как он вернул все шесть пар изнывающему от нетерпения отчиму готовыми к носке.

Одного упоминания об этом эпизоде бывало довольно, чтобы Эллен прикрывала себе рот ладошкой.

— Как ты только мог? Почему он сам не разнашивал свою дурацкую обувь?

— Он мне платил, — пожимал плечами Холленд.

— Просто кошмар какой-то, ничего ужаснее я в жизни не слышала. Надеюсь, у меня-то отчима никогда не будет!

Холленд живо заинтересовался. Приятно, когда дочка негодует из-за нанесенной ему обиды, пусть даже при этом и перебарщивает.

— Честно говоря, я ни о чем таком и не задумывался. — Он пожал плечами. — Это же просто история — история, вовсе не лишенная интереса, среди десятков других таких же, если ты понимаешь, о чем я.

И все же сага о ботинках стала одним из первых свидетельств его инстинктивной тяги к завершенности, классификации, упорядоченности; его способности «взять в кольцо» тему или ситуацию со всех сторон — и насладиться собственной в нее погруженностью!