Яблоневый дворик - Даути Луиза (читать книги регистрация .txt, .fb2) 📗

Я встала.

* * *

Одновременно со мной встали мои конвоиры. Вот мы идем мимо тебя и твоих охранников. Места перед сиденьями достаточно, но, отклонись чуть в сторону, и я задену твои колени. Ты сидишь неподвижно и смотришь прямо перед собой. Охранник, шагающий впереди меня, спускается по трем низким ступенькам, ведущим со скамьи подсудимых в зал суда. Я пересекаю зал с высоко поднятой головой. Иду мимо рядов, где сидят полицейские, юрисконсульты и адвокаты. Я отдаю себе отчет, что за мной наблюдает весь зал, но внимательнее всех — присяжные. Я смотрю на них и думаю: хватит. Возможно, эта мысль отражается на моем лице. Хватит учить меня, что делать, как выглядеть и что говорить. Я ни в чем не виновата. Я никого не убивала. Мне нечего бояться. Меня не пугают ни глупые устаревшие процедуры, ни полиция, ни бюрократия, ни Летиция в очереди за завтраком. Я не боюсь даже присяжных. Пусть они меня боятся.

Присяжные не отрывают от меня глаз. Примерно такой же восторженный ужас они испытали бы в зоопарке, если бы ягуар протиснулся через прутья клетки и затрусил рядом с ними. Я страшно рада, что наконец вырвалась из клетки для подсудимых. Представьте себе: обвиняемые в убийстве — тоже люди. Я громко и уверенно зачитываю присягу, возвращаю приставу листок с текстом и оглядываю зал, будто вижу его в первый раз.

Со свидетельской трибуны зал выглядит совсем не таким, как со скамьи подсудимых. Ты стоишь на возвышении. Приятный побочный эффект состоит в том, что ты смотришь на других сверху вниз. Я уже хорошо изучила этот зал — особенности его освещения, привычный гул кондиционера. Меня не сбить. Я сажусь на откидное сиденье. Роберт смотрит на меня, улыбаясь краешком рта. Мои последние сомнения в нем рассеиваются. Он выбрал правильную линию защиты. Я могу на него положиться.

— Ваше имя Ивонн Кармайкл? — спрашивает он меня.

Инстинктивно я копирую манеру поведения профессиональных свидетелей — полицейских и патологоанатомов. Я не случайный свидетель, я тоже профессионал. И смело смотрю в глаза присяжным.

— Да.

— Миссис Кармайкл, не могли бы вы назвать род ваших занятий?

— Я генетик.

22

Роберт уделил моей карьере совсем немного внимания, только чтобы установить, где и с каких пор я работаю. Коротко коснулся моего стабильного брака, упомянул двух взрослых детей. Отметил, что мой муж, как и я, известный ученый. Мне не хочется говорить о Гае, Адаме и Кэрри — я чувствую, как у меня слегка меняется голос, но понимаю, что Роберту это необходимо, чтобы представить меня эдакой миссис Полное Совершенство. Сделать это нетрудно — я такая и есть. В конце концов мы добираемся до той области моих профессиональных занятий, которая обычно производит на людей наибольшее впечатление, хотя платят за нее сущие гроши, — до моих выступлений перед парламентскими комитетами. Роберту это нужно для того, чтобы показать: я заслуживаю всяческого доверия. Он не задерживается на этом вопросе, но я уже и сама верю, что неспособна совершить то, что совершила. Не говоря уже о том, в чем меня беспочвенно обвиняют.

— Когда вы выступали там в последний раз, вы познакомились с человеком, который теперь сидит на скамье подсудимых, с мистером Марком Костли?

— Да.

Роберт, слегка выпрямившись, складывает руки на груди и небрежно спрашивает:

— Можете сказать, какое он произвел на вас впечатление?

— Да, конечно, — говорю я. — Самое благоприятное. Мы разговорились в холле. Он, несомненно, прекрасно знаком со структурой здания парламента. Даже провел для меня нечто вроде экскурсии по Вестминстер-холлу. — Крошечная пауза. — Показал Подземную часовню. Он прекрасно знает историю.

Я смотрю через зал и наконец получаю то, чего ждала с начала процесса: твой взгляд. Ты смотришь на меня мягко и задумчиво. Опасаясь выдать себя, я отвожу глаза и смотрю на инспектора Кливленда — он сидит на два ряда дальше прокурора, на одной линии с тобой. Выражение лица инспектора Кливленда не оставляет сомнений в его мыслях. Ты трахалась с этим типом, думает он, и я знаю это, только не смог доказать.

— Вы подружились? — спрашивает Роберт.

— Да, мы несколько раз ходили пить кофе.

— Просто друзья, — констатирует Роберт, и я киваю. Не дожидаясь развернутого ответа, он продолжает: — Если не ошибаюсь, мистеру Костли нужен был ваш совет.

— Да, — подтверждаю я. — Его племянник подумывает о научной карьере. Мы это обсуждали.

На этом месте Роберт делает долгую паузу — многозначительную, заранее обдуманную, которую должны отметить все присутствующие.

— Миссис Кармайкл, мы должны обсудить события, которые косвенно привели к тому, что вы сейчас находитесь здесь, причем в таком качестве, в каком, полагаю, никогда не предполагали оказаться. — Он снова на миг замолкает, потом наклоняется вперед и говорит: — Если хотите, я попрошу освободить балкон от публики.

Роберт предупредил, что задаст мне этот вопрос и велел соглашаться. Странная вещь: хотя я полностью подготовлена, щеки у меня вспыхивают от унижения, а голос, когда я выдавливаю из себя несколько слов, срывается:

— Д-да… Пожалуйста, если можно.

От мягких интонаций Роберта у меня на глаза наворачиваются слезы. Своим красивым, хорошо поставленным голосом он ведет меня от вопроса к вопросу. Присяжные слушают нас, затаив дыхание.

— Некоторым людям, — деликатно начинает он, — трудно понять, почему вы не рассказали мужу об этом ужасном, жестоком нападении…

Я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не зареветь.

— Я знаю, это трудно понять тому, кто сам через это не прошел, — говорю я, обращаясь к присяжным. — Пока со мной это не случилось, я думала так же. На самом деле муж — последний, с кем захочешь этим делиться. Мне было невыносимо думать, что я принесу эту историю в наш дом. Я представляла себе, как позже, когда пройдет время, может, год или два, мы будем сидеть за столом у себя на кухне и вдруг он снова вспомнит весь этот кошмар. И скажет, каково ему было узнать, что его жену изнасиловали. Но изнасиловали не его! Изнасиловали меня! — Я срываюсь. Меня сотрясают рыдания. И одновременно охватывает злоба. Какого дьявола Гай потащился в Ньюкасл? Почему не пришел на ту вечеринку? А ты? Почему тебя не было рядом со мной? Все, кто говорит, что любит меня, — дети, родственники, друзья — где, черт возьми, они были в ту ночь?

Я поднимаю глаза и вижу, что по лицу одной из присяжных, китаянки, тоже текут слезы.

* * *

Мне не сразу удается успокоиться. Роберт старается задавать вопросы с максимальным тактом, но всем очевидно, что мои раны до сих пор не затянулись. Самый простой вопрос — чем я занималась в выходные после нападения — вызывает новый поток слез. Неспособность взять себя в руки неприятно удивляет меня, но в глубине души я испытываю огромное облегчение: наконец-то я могу говорить об этом вслух, наконец-то могу, не скрывая ярости и боли, сказать правду. Неужели после этого кто-то еще сомневается в моей честности?

Роберт смотрит на часы, бросает взгляд на судью и задает последний вопрос:

— Миссис Кармайкл, когда вы обратились за советом к мистеру Костли, вас преследовали мысли о мести? Вам хотелось отплатить мистеру Крэддоку за то, что он с вами сделал?

Я качаю головой, рыдаю, как ребенок, тереблю в руках носовой платок, промокаю глаза, смотрю на Роберта, опять качаю головой и снова рыдаю.

— Ответьте, пожалуйста. Мы должны внести в этот вопрос полную ясность, — мягко говорит Роберт. — Вы хотели причинить Джорджу Крэддоку физический вред? Вы просили мистера Марка Костли убить Джорджа Крэддока?

Я продолжаю всхлипывать и трясу головой.

Роберт опускает глаза, ждет, потом поворачивается к судье:

— Милорд…

— Да… — говорит судья.

У судьи слегка брезгливое выражение лица. Наверное, не выносит женских слез. Подобно Генри Хиггинсу из «Моей прекрасной леди», у которого плачущая женщина вызывала чувство раздражения и беспомощности.