Чужое сердце - Свинаренко Антон (чтение книг TXT) 📗

– Но Шэй Борн не может быть последователем религии, которой уже не существует, правильно?

Флетчер не сразу нашелся с ответом.

– Насколько я понял, Шэй Борн пытается отдать свое сердце, чтобы понять, кто он, кем он хочет быть и как он связан с остальными людьми. И в этом смысле – самом примитивном – гностики согласились бы, что он нашел ту часть себя, которая наиболее близка к божественному началу. – Он поднял взгляд. – Христианин-гностик сказал бы вам, что осужденный на смерть человек во многом похож на нас с вами. И что он, как, очевидно, доказывает пример мистера Борна, еще может многое дать этому миру.

– Ага. Ну-ну. – Гринлиф скептически вскинул бровь. – А вы лично знакомы с Шэем Борном?

– В общем-то нет.

– Таким образом, вы не можете с уверенностью утверждать, что у него вообще наличествует хоть какая-то система религиозных верований. И все это, по большому счету, может быть лишь частью хитроумного плана по отсрочке казни. Не так ли?

– Я беседовал с его духовным наставником.

Адвокат презрительно фыркнул.

– Перед нами человек, который в одиночку исповедует религию, восходящую к какой-то отмершей тысячи лет назад секте. Вам самому это не кажется… чересчур уж легким путем? У вас разве не закрадывается подозрение, что Шэй Борн сочиняет на ходу?

Флетчер улыбнулся.

– К Иисусу многие относились точно так же.

– Доктор Флетчер, вы хотите сказать суду, что Шэй Борн – Мессия?

Флетчер покачал головой.

– Это ваши слова, не мои.

– Тогда как насчет слов вашей приемной дочери? – спросил Гринлиф. – Или это у вас семейная черта – находить Бога в тюрьмах, начальных школах и прачечных?

– Протестую, – вмешалась я. – Мой свидетель не на скамье подсудимых.

Гринлиф пожал плечами.

– Его познания в истории христианства…

– Протест отклонен, – сказал судья Хейг.

Глаза Флетчера сузились до щелочек.

– Что бы ни видела моя дочь, это не имеет никакого отношения к просьбе Шэя Борна.

– Когда вы впервые ее увидели, она не показалась вам шарлатанкой?

– Чем больше мы разговаривали, тем больше я…

– Когда вы впервые ее увидели, – подчеркнул Гринлиф.

– Да. Я не верил, что это настоящее чудо.

– И тем не менее, не вступая в личный контакт с истцом, вы охотно согласились выступить в суде и подтвердить, что его требования следует удовлетворить просто потому, что они соответствуют вашим расплывчатым представлениям о религии, – заключил Гринлиф. – В вашем случае от старых привычек было довольно легко избавиться…

– Протестую!

– Прошу не фиксировать мою ремарку в протоколе. – Гринлиф уже собрался было сесть на место, но вдруг обернулся. – И последний вопрос, доктор Флетчер. Ваша дочь… ей ведь было семь лет, когда она очутилась на арене религиозного цирка, подобного тому, что творится сейчас?

– Да.

– Вы понимаете, что именно в этом возрасте была убита жертва Шэя Борна?

Нижняя челюсть у Флетчера предательски дрогнула.

– Я не задумывался об этом.

– Какие чувства испытывали бы вы, если бы убили вашу приемную дочь?

Я подскочила с криком:

– Протестую!

– Суд выслушает ответ, – заявил Хейг.

Но ответ последовал не сразу.

– Думаю, такая трагедия была бы испытанием для любой веры.

Гордон Гринлиф сложил руки на груди с видом победителя.

– Тогда это не вера, – сказал он. – Это всего лишь талант хамелеона.

Майкл

В обеденный перерыв я подошел к клетке, в которой держали Шэя. Тот сидел на полу, возле прутьев, а снаружи его караулил судебный пристав. В руке Шэй держал карандаш и листок бумаги, как будто брал у кого-то интервью.

– Буква х, – сказал пристав, но Шэй отрицательно мотнул головой. – М?

Шэй нацарапал что-то на бумаге.

– Я уже дышу тебе в затылок, приятель.

Пристав сделал глубокий вдох, как будто перед очень ответственным шагом.

– К.

Шэй расплылся в усмешке.

– Я выиграл.

Он опять что-то нарисовал и передал бумажку через решетку – только тогда я заметил, что они играли в «висельника». На сей раз в роли палача выступил Шэй.

Пристав, нахмурившись, уставился на бумажку.

– «Сзрзрг»? Нет такого слова.

– А когда мы начали играть, ты не говорил, что такое слово должно быть, – ответил Шэй. В следующий миг он заметил, что я стою рядом.

– Я духовный наставник Шэя, – сообщил я приставу. – Вы могли бы оставить нас наедине? Ненадолго.

– Конечно. А я пока схожу отолью.

Он встал и, пригласив меня присесть на освободившийся табурет, направился к выходу.

– Как дела? – тихо спросил я.

Шэй отошел к металлической скамье и улегся лицом к стене.

– Я хочу поговорить с тобой, Шэй.

– Ну, это еще не значит, что я хочу тебя слушать.

Я опустился на табурет.

– Из всех присяжных я последним проголосовал за смертный приговор, – сказал я. – Это из-за меня совещание тянулось так долго. И даже после того как остальные присяжные убедили меня в целесообразности приговора, я очень переживал. Меня постоянно охватывала беспричинная паника. И вот однажды я набрел на церковь и начал молиться. И чем чаще я молился, тем реже становились приступы паники. – Я зажал руки между коленями. – Я решил, что это знак свыше.

Не поворачиваясь ко мне, Шэй презрительно фыркнул.

– И я по-прежнему считаю это знаком свыше, ибо он помог мне вернуться в твою жизнь.

Шэй перевернулся на спину и закрыл глаза ладонью.

– Не обольщайся, – сказал он. – Это помогло тебе вернуться в мою смерть.

Когда я вбежал в туалет, Йен Флетчер уже стоял у писсуара. А я, если честно, надеялся, что там будет пусто. От слов Шэя – голой, в общем-то, правды – меня так сильно затошнило, что я выскочил из зала без всяких объяснений. Ворвавшись в кабинку, я упал на колени – и меня тут же вывернуло наизнанку.

Как бы я себя ни обманывал, что бы ни болтал об искуплении грехов прошлого, факт оставался фактом: мои поступки уже во второй раз вели к смерти Шэя Борна.

Флетчер открыл кабинку и тронул меня за плечо.

– Отче, вы в порядке?

Я вытер губы и неуверенно поднялся.

– Да, – сказал я, но тут же покачал головой. – Хотя нет, не в порядке. Мне очень плохо.

Подойдя к умывальнику, я брызнул в лицо холодной водой.

– Может, присядете? – участливо предложил Флетчер.

Я утерся бумажным полотенцем, которое он мне протянул, и мне вдруг ужасно захотелось разделить с кем-то свою ношу. Йен Флетчер открывал тайны, скрытые пеленой двух тысячелетий; уж с моей-то он и подавно совладает.

– Я был одним из присяжных, – пробормотал я, не отнимая от лица комок коричневой бумаги.

– Простите?

«Это я должен просить прощения», – подумал я. Взгляды наши пересеклись.

– Я был одним из присяжных, осудивших Шэя Борна на смерть. До того как стал священником.

Флетчер изумленно присвистнул.

– А он знает?

– Я сказал ему пару дней назад.

– А его адвокат?

Я покачал головой.

– Никак не избавлюсь от мысли, что Иуда, должно быть, чувствовал себя точно так же, после того как предал Иисуса…

Уголки его рта чуть приподнялись.

– Вообще-то ученые недавно обнаружили гностический текст – Евангелие от Иуды, – в котором о предательстве почти ничего не написано. Иуда изображен в нем скорее доверенным лицом Иисуса. И только ему он мог поручить выполнение неизбежного.

– Даже если речь шла о содействии самоубийству, – сказал я. – Уверен, Иуде самому потом было довольно хреново на душе. В конце концов он покончил с собой.

– Ну, – сказал Флетчер, – это правда, тут не поспоришь.

– Как бы вы поступили на моем месте? – спросил я. – Вы бы продолжили попытки помочь Шэю?

– Думаю, все зависит от того, какими причинами вы руководствуетесь, – аккуратно подбирая слова, сказал Флетчер. – Хотите ли вы спасти его, как заявили в суде, или себя? – Он покачал головой. – Если бы люди сами могли отвечать на подобные вопросы, нужда в религии отпала бы вовсе. Удачи вам, отче.