Сент-Женевьев-де-Буа - Юденич Марина (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений .TXT) 📗
После звонка Артемьева и короткого совещания с командирами, где задачи были поставлены и роли распределены, Бес впервые за последние три дня заснул. Он заснул в той же комнате, где проводил совещание, сидя на своем месте, просто уронив голову на скрещенные на поверхности стола руки. Сон навалился как всегда в последнее время внезапно и был такой же как всегда теперь — стремительный, глубокий, похожий на беспамятство. Вероятно, он и проспал бы так до того момента, когда гостей доставили в лагерь, но на сей раз его действительно резко и бесцеремонно довольно разбудили — в комнате вдруг громко заработал телевизор. Еще не проснувшись окончательно, но уже возмутившись чьей-то наглости, Беслан поднял налитую свинцом голову и оглядел комнату мутными еще со сна глазами В комнате было светло, вокруг стола, почти окружив его плотным кольцом стояли люди — это были старые доверенные его бойцы — Что? — слегка охрипшим голосом спросил их Бес Много слов сейчас было не нужно — он и так понял случилось нечто серьезное Кто-то из людей отодвинулся, давая ему возможность увидеть экран телевизора. И сначала он действительно увидел — одного взгляда ему было достаточно, чтобы понять — в кадре аэропорт, тот в котором уже должен был сесть — он бегло взглянул на часы — самолет с людьми, которых он ждал. В аэропорту что-то происходило и это-то что-то даже при беглом взгляде вызывало ощущение серьезных событий и большой беды Потом до его сознания стали доходить сбивчивые довольно комментарии корреспондента за кадром. "
Захват самолета, прибывшего из Москвы чеченскими боевиками из банды Беслана Шахсаидова… Условия пока не выдвинуты… " Потом на экране возникло испуганное и от того решительное лицо министра внутренних дел, который успел прибыть к месту событий спецрейсом из Москвы Он тоже говорил сбивчиво, но смысл произносимого был жесток — "более никаких переговоров с террористами… мировая практика… пора положить конец…. Имеются силы, способные дать должный отпор банде… "
«О, Аллах, да какая там банда — два наглых отмороженных ишака» — подумал Бес, ему все уже было ясно, как ясно и то, что никакие требования эти придурки не выдвинут — о них они видимо и не думали в пылу своих больных фантазий. А раз, нет требований — не будет и переговоров, только штурм. За спиной министра маячили хорошо знакомые Бесу лица: этих русских генералов он знал и, пожалуй, что даже и уважал. Эти были профессионалы и дело свое, когда им конечно давали развернуться, вершили круто, не в пример некоторым армейским коллегам. Лица генералов были полны решимости. И ничего хорошего из этого не следовало. Дальнейшая судьба молодых идиотов, заваривших всю кашу была предопределена и мало волновала Беса. Главным сейчас было другое — как сложится судьба захваченных пассажиров московского рейса В том, что оба недоноска напоследок что-нибудь непременно выкинут, он не сомневался ни секунды Это и надо было сейчас предотвратить.
Связь! — рявкнул Бес, срываясь с места и отпихивая людей от телевизора, — мне нужна связь с министром. Немедленно. Пусть задержат штурм Я приеду сам и выволоку этих щенков. Пусть забирают. Быстро!
Несколько человек ринулись вон из комнаты, исполнять поступившую команду. Остальные замерли в ожидании следующих, но большего сейчас Бес сделать не мог Он ждал. Секунды включали в себя теперь года и целые столетия. Потом все произошло одновременно. На экране прыгающая вместе с камерой в руках оператора, картинка преобразилась. К самолету красиво, правильно, как в каком-то популярном боевике бежали маленькие черные фигурки с короткими автоматами в руках и неслось несколько тяжелых армейских машин "Штурм, — едва ли не радостно закричал в микрофон невидимый корреспондент "
Министр! " — задыхаясь выпалил один из его людей, протягивая Бесу трубку. Он потянулся к ней, сознавая уже совершенно отчетливо, что их разговор опоздал на несколько секунд, и самое страшное произойдет именно сейчас, пока он будет произносить первые слова. И это случилось — черные фигурки еще не успели достичь самолета, как прогремел взрыв. Собственно, он и не прогремел вовсе, с экрана прозвучал лишь слабый на фоне общего шума хлопок, а на пляшущей картинке корпус самолета вдруг превратился в некое подобие воздушного шарика, из всех окошек-иллюминаторов вырвались языки пламени, и практически одновременно с этим самолет-шарик лопнул, разлетаясь на множество пылающих обломков. Экран телевизора на какое-то время погас — то ли оператор, оглушенный взрывом уронил камеру, то ли ее плотно заслонил кто-то или что-то, но это было уже не важно. Машинально, Беслан поднес к уху протянутую ему минутой раньше трубку — оттуда раздавались короткие гудки отбоя Им не о чем было теперь говорить с русским министром. Но и это уже не имело никакого значения.
Дмитрий Поляков
О взрыве самолета и гибели людей, которых он практически на эту самую гибель отправил, Поляков узнал только к концу дня. Занятый организацией похорон, он как-то отстранился от всего прочего на это время и лишь вечером, практически одновременно увидел репортаж по телевидению и выслушал отчет своих сотрудников, которые, надо отдать должное пытались подступиться к нему с самого утра, но не были допущены « к телу» его собственной службой безопасности, посчитавшей, что личное горе шефа важнее всего прочего происходящего в мире. Процесс осознания случившегося был для него коротким и отчетливым, включившим в себя всего несколько остро ощущаемых им компонентов, среди которых доминировало чувство безусловной и абсолютной его вины. А помимо его — окончательное и бесповоротное признание необъяснимой, но совершенно при том реальной связи всего происходящего кошмара с явлениями ему и угрозами деда, которые тот — так получалось — все-таки успешно реализовал При этом реальным и весьма ощутимым, а, попросту говоря, сохранившим ему жизнь было вмешательство бабушки. Из всего этого следовало только одно: непреодолимая, как всегда считал он ранее, граница между тем и этим миром( так определяла это Татьяна Гинзбург и теперь он повторял это определение вслед, и как бы даже, в память о ней ) на самом деле легко преодолима — однако законы и правила пересечения этой границы оставались ему неведомы. Третьим фактором, составляющим сейчас картину, заполняющую собой весь первый план его сознания, было непреодолимое стремление немедленно, невзирая ни на какие жизненные обстоятельства, бежать, лететь, мчаться туда, к руинам старого монастыря, где, он уверен был в этом теперь совершенно, откроется ему истина в последней свой инстанции. Там же ждала его, возможно, и смерть, столь же загадочная и необъяснимая, что и гибель всех прочих людей, кто до него соприкоснулся в той или иной мере с тайной, погребенной в руинах старого степного монастыря Впрочем, состояние его сейчас было таково, что этого-то есть смерти своей, он скорее желал, нежели боялся или, тем паче, стремился избежать.
В этом состоянии он и прожил последующие двое суток, занятые всем тем многим, горестным и хлопотным, что связано обычно с похоронами близкого человека. Нельзя сказать, что он утратил способность чувствовать и переживать все прочее, кроме занимающей его проблемы. Это было не так — он в достаточной мере ощутил то, что принято называть горечью утраты. В большей степени она выразилась в острой жалости к отцу, прожившему какую-то странную жизнь — вроде бы даже вполне удачную с точки зрения расхожего обывателя, и одновременно — теперь-то он, Дмитрий, знал это точно — совершенно ужасную, полную страха, унижения и самоуничижения, жизнь « бедного родственника» как принято было некоторое время назад на Руси определять подобное положение кого-либо в семье. Он никогда не любил отца и не смог полюбить его сейчас, за то недолгое время, когда сознание его преобразилось под воздействием всех умопомрачительных событий, разметавших не хуже самого мощного заряда взрывчатки, устоявшийся образ и стиль его жизни и, собственно, все его мировоззрение. Однако последнее видение, которое теперь он механически даже, по привычке не называл сном, сильно изменило отношение к нему. Когда закончена была тягостная церемония прощания и массивный полированный гроб медленно начал опускаться в разомкнувшиеся, как пасть молоха преисподней, створки невидимого лифта, уносящего новопреставленного вниз, к прожорливому горнилу страшной топки, он почувствовал как жалобно дрогнуло и сжалось его сердце, словно кто-то невидимы бережно сдавил его мягкими ладонями. Но все это было как бы на втором плане, где чувства слегка притуплены, краски не так ярки, а все, что доносит слух, звучит приглушенно, словно издалека. Не будь этого, он ни за что не допустил бы кремации отца, как на том настаивала мать. В желании своем она руководствовалась лишь одним соображением и это было соображение престижа и целесообразности — в пантеоне Новодевичьего кладбища имелась фамильная ниша — отведенная для захоронения урны с прахом деда. В строгом соответствии с советским иерархическим распорядком его номенклатурному уровню соответствовала именно ниша в пантеоне второго — после Красной площади, по значимости кладбища страны, клочка земли для погребения своих бренных останков чекист Тишкин у империи не выслужил.
