Тысяча жизней. Ода кризису зрелого возраста - Кригер Борис (книга регистрации .TXT) 📗
Глава шестьдесят пятая
В духоте жадности и зависти
Жадным быть нехорошо. К сожалению, очень многие так не считают. Ведь жадность и зависть являются двигателями человеческого прогресса. Без них люди сидели бы и, помахивая ножками и разинув рот, смотрели в небеса… Светящиеся мотыльки звезд… Кстати, в современном интернете уже продаются даже звезды.
Те, кто гордятся, что не завидуют, возможно, просто не испытывают зависти к конкретным достижениям других… Поэт не завидует белке, которая припасла орехи. Может быть, он даже не завидует другим поэтам, ибо считает свои стихи лучшими на свете, однако, возможно, он завидует славе Пушкина. Ах, Пушкин, Пушкин. Сколько раз я ему говорил: «Перестань баловаться огнестрельным оружием».
А давайте, правда, перестанем завидовать… Вот мой Маськин говорит, что все зло в этом мире от глупости и зависти человеческой. Глупость и зависть – родные сестры. Жадность и трусость – родные братья.
Я, конечно, тоже не разбежался пока бросать деньги на дорогу как кандидат в апостолы… Может, потому, что не за кем следовать? Чем дальше я живу, тем легче я расстаюсь и с вещами, и с деньгами… Голыми вошли, голыми и уйдем…
Ах, люди, люди, сколько раз вы меня обвиняли, когда у меня НИЧЕГО не было, мол, что ж ты такой умный, раз ты такой бедный, а теперь, когда у меня есть всё, вы подчас просто ненавидите меня по определению.
Глава шестьдесят шестая
В плену гордыни и тщеславия
Каюсь, каюсь. Человек, взявшийся писать самороман на шестьсот страниц, не может быть скромным… Однако моя гордыня какая-то странная. Возможно, это связано с тем, что я часто ощущаю себя отдельно от себя самого… Я всегда был несносным хвастуном, а занятия бизнесом и вовсе лишили меня последних остатков скромности. В бизнесе для рекламы все средства хороши, и кто страдает излишней скромностью, остается в придорожной канаве.
Однако это не оправдание гордыни и тщеславия.
Я как-то заполонил интернет, кажется, поисковик www.aport.ru. своими стихотворными строчками. То есть там, где люди ставят платную рекламу, я просто поставил по две строчки из разных стихотворений, и люди натыкались на них, когда вводили ключевые слова: «литература», «поэзия» и так далее.
Эти строчки вели на мой сайт, где были опубликованы все мои стихи, однако в качестве эксперимента сайт был безымянным и было неясно, кому принадлежат стихи, кто их автор. Внизу каждой страницы предлагалось оставить адрес электронной почты, если читатель желает получать новые стихи. За несколько дней на этом сайте побывало более четырехсот читателей, и они оставили около тридцати адресов своей электронной почты. Как только я поставил под стихами свое имя, – за тот же срок было оставлено только два или три адреса.
Что это? Неужели мое имя имеет такой отталкивающий эффект? Вы знаете, я согласился бы, чтобы все, что я пишу, было безымянным, если читателю так легче все это воспринимать. Я действительно не считаю, что индивидуальность автора столь важна для восприятия. Более того, я прекрасно знаю, какова магия известного имени. Сколько раз мы в недоумении ставили назад на полку в книжном магазине книгу, имя автора которой мы никогда не слышали, и, с другой стороны, как часто мы покупаем книгу только из-за известного имени автора…
Мое тщеславие, если вы утверждаете, что я им страдаю, не простирается ни на мое имя, ни на мою личность. Я бы хотел донести свои мысли до небольшой кучки людей, которым бы они показались созвучными их жизням, но увы, напрямую этих людей отыскать невозможно, необходимо пройти мимо толп тех, кому до моих произведений нет никакого дела.
Поэтому я отношусь к своим творениям двояко, как бы пребывая в двух разных ипостасях. Сначала я творю, затем я превращаюсь в того, кто пытается донести свои книги до тех, для кого они были написаны…
Вы можете поймать меня на слове: где-то я писал, что литература должна быть для себя, писать нужно без оглядки на читателя… Вы знаете, я чаще всего не оглядываюсь… Пишу то, что мне хочется или просто приходит в голову. Читательское внимание мне нужно лишь для того, чтобы иметь стимул писать еще, ибо чем-то же мне надо занять свою повседневность?
Глава шестьдесят седьмая
Поступь гнева и жестокости
Если вы всё еще продолжаете читать мой роман и не захлопнули его в раздражении, выслушивая мое невоздержанное хвастовство о Шекспирах и христах, то послушайте еще одну раздражающую правду.
Меня сильно били и унижали в школе. Это хороший повод стать страшным, жестоким тираном и убить пятьдесят миллионов человек. Я этого не сделал. (По крайней мере пока, и не собираюсь.) Скажите мне за это спасибо. Мир действительно должен быть благодарен всем и каждому, кто не перебил половину его населения или всё целиком не пустил его гулять в тартарары.
По природе я, казалось бы, являюсь мирным и безобидным, однако откуда-то же взялась моя воинственная фамилия: Кригер. Ведь по-немецки, да и по-норвежски моя фамилия означает «воин», а «криг» – означает «война».
Меня перестали серьезно обижать только тогда, когда я понял одну простую и весьма известную вещь —всегда будь готов перегрызть горло любому. Люди это чувствуют и отступают. Звери это чувствуют тоже.
Поначалу это понимание являлось моим тайным открытием, которое я приобрел в процессе долгих размышлений. Но после некоторого времени эта готовность нашла отклик и в моем сердце. Видимо, в нем забряцали клинками моих дедов жаркие гены вояк.
С виду я мирный, может быть, даже слишком миролюбивый и бесконфликтный. Но когда моим оппонентом переступается определенная черта, во мне просыпается древний воин, готовый умереть на вражеских пиках, – но умереть, рвя им их поганые горла!
С годами жизнь моя становится все менее и менее реальной для меня. Я погружен в глубочайшую купель сонного бытия. Сначала поняв умом и лишь потом приняв сердцем, я стал готов на борьбу до конца, борьбу без правил, пока обидчик не пожалеет, что имел несчастье со мной связаться.
Приехав в леса Канады, я бежал от людей, потому что боялся конфликтов и их исходов. Но тут меня стали осаждать дикие звери. Во двор повадился медведь и стал выкапывать посаженные Маськиным овощи. Волки загрызли на моем дворе оленя.
Я вдумчиво и показательно обписал всю свою территорию, и вы знаете, это помогло. Больше медведь не приходил. Волки – тоже. Может, еще и от того, что я поставил вокруг двора двухметровый забор с колючей проволокой сверху…
Я храбр по вынуждению, но яростен по собственному выбору. Если выдается возможность броситься в атаку – я не пропускаю случая. Конечно, я не дерусь и не кусаюсь. Разумеется, речь идет о цивилизованных методах борьбы – письма, суды, адвокаты, инсинуации, интриги, блеф, угрозы в разумных пределах. Но я чувствую в себе новую энергию погибнуть борясь, – энергию, которую ранее я не замечал и не понимал, а теперь чувствую ее все больше и больше.
Конечно, такое мое свойство пугает окружающих, особенно потому, что большую часть своей жизни я выгляжу совершенно безобидным и обладаю исключительной терпимостью по отношению к людям, которые, казалось бы, должны меня раздражать. Однако стоит им перейти какую-то, одному мне известную грань, и я начинаю войну, и тут уж все средства хороши, и чем больше обменов ударами, тем дальше мы можем зайти в этой борьбе.
Я когда-то писал, что подобная вражда бесполезна, все равно с недавнего времени нам запрещают физически уничтожать противников. В чем же смысл, если не представляется возможности довести борьбу до ее логического конца?
А смысл в самом процессе. А смысл в том, что я воюю играючи. Противник думает, что я преследую настоящие цели – отсудить деньги или добиться еще чего-нибудь, мне причитающегося. Вовсе нет. Когда я воюю, меня интересует исключительно сам процесс. В этом, если хотите, для меня естественное выражение моей агрессивной природы.
