Тысяча жизней. Ода кризису зрелого возраста - Кригер Борис (книга регистрации .TXT) 📗
Что нам известно о будущем? Оказывается, с полной определенностью мы можем знать только одно —все мы когда-нибудь умрем. Завтра или через несколько десятков лет, но это обязательно произойдет. И здесь очевидна парадоксальность нашего восприятия мира. Страх рождается от неизвестности. Нам ничего не известно о нашей судьбе, кроме достоверного факта конца нашего земного существования. И эта абсолютная неизбежность вызывает в нас сильнейшее чувство тревоги, настолько сильное, что мы не можем его вынести. Мы предпочитаем неведение. Как можно ощущать себя, зная, что рано или поздно тебя не будет? Как жить, творить и действовать в мире, зная, что все закончится для тебя? Как общаться с людьми, зная, что каждый из них раньше или позже будет закопан в землю, или предан огню, или физически уничтожен каким-нибудь иным образом?
Человек остается со смертью один на один. Ничто не спасает его, даже «глубокомысленные» рассуждения типа «когда ты есть – смерти нет, когда смерть наступила – тебя уже нет». Не помогает, потому что в самой сердцевине человеческого существа саднящая рана – я умру. Одна современная духовная писательница заметила, что смерть бьет человеческое существо в самую сокровенную его сердцевину так унизительно, так ужасающе радикально, что его спонтанной реакцией может быть только бегство (в мучение или презрение), которое «спускает с цепи» всякое зло. Смерть ужасна. Она – злейший враг. Несмотря на все научные объяснения смерть остается непостижимой. Внезапно предстающая жуткая картина собственной смерти со всей ее неизбежностью вызывает шок. В самой глубине личности открывается незаживающая язва. В первую очередь страх относится к собственной смерти. Смерть в газетах и по телевизору стала привычной. Подтверждается старая поговорка: «Смерть одного —трагедия, смерть ста тысяч – статистика».
Умом человек, конечно, понимает, что когда-нибудь умрет, но в то же время… не знает этого. Вернее, не хочет знать. Он убегает от знания. Цивилизация помогает ему в этом. Общество вырабатывает нормы приличия. Разговоры о смерти неприличны. Существует стремление скрыть смерть от детей. Прослеживается тенденция изолировать смерть в стенах больниц и моргов, расположить места упокоения усопших подальше от городов. Помимо санитарных, играют роль соображения дистанцировать живущих от их умерших близких, чтобы о них ничто не напоминало. В некоторых кантонах Швейцарии похоронным автобусам запрещено появляться на улицах в дневные часы, чтобы мысли о смерти не смущали граждан.
Есть и другая крайность – десакрализация смерти. Особенно ярко это видно на примере так называемого черного юмора, сюда же относятся эвфемизмы типа «перекинулся», «дал дуба», «откинул копыта», «сыграл в ящик», «приказал долго жить»… Но и здесь за натужными остротами проступает леденящий страх. Тогда применяется другой образ защиты. Выработан набор приличествующих случаю фраз: «Бог дал, Бог взял» или «Все там будем». Ритуал соболезнования достаточно формален и сводится к произнесению банальностей, за которыми не стоит внутренней солидаризации. Нередки случаи, когда поминальная трапеза, начавшись положенными словами, завершается как праздничное застолье, сопровождаемое… пением под предлогом того, что покойник-де не хотел бы, чтобы мы грустили.
Для большинства из нас смерти не существует в том же смысле, как Антарктиды – каждый знает, что она есть, но не имеет к ней никакого отношения. Знание о том, что человек умрет, оттесняется далеко на периферию сознания, а иногда – в область бессознательного. Так происходит потому, что включаются механизмы психологической защиты. Когда знание становится невыносимым, человек от него отказывается, – отказывается от единственного достоверного знания о себе. Он покупает мираж комфортного существования в современном мире ценой самообмана.
М. Хайдеггер писал: «Смерть вызывает тревогу, потому что затрагивает самую суть нашего бытия. Но благодаря этому происходит глубинное осознавание себя. Смерть делает нас личностями». Итак, мы отказываемся доверять себе, своим убеждениям, своим чувствам. Отрекаясь от страха смерти, мы предаем самих себя. Мы отбрасываем свое богоподобие, предпочитая уподобляться бессловесным тварям.
Человечество достаточно изощрено в избегании принятия очевидного факта смерти. Испанский философ X. Ортега-и-Гассет полагает, что вся человеческая культура и искусство возникли для преодоления страха смерти. Не правда ли, интересно было бы посмотреть на культуру людей, если бы они были бессмертны?
Известный социолог и антрополог Э. Беккер считает, что структура человеческого характера есть не что иное, как система защиты от невыносимого страха смерти. Его концепция такова: знание собственной смертности может привести человека к безумию. А черты характера суть, по выражению аналитика Ш. Ферен-чи, скрытые психозы.
Выстраивается последовательность: страх смерти – возможность безумия – психологическая защита —характер.
Итак, сколько людей, столько типов защит.
В то же время существуют и общие закономерности, выработанные на протяжении долгого пути развития человеческой цивилизации.
Вся наша жизнь есть затяжной процесс умирания, а посему мы можем к ней применить знаменитые фазы Элизабет Кюблер-Росс (которая, кстати, недавно умерла). Я грубо вырываю ее систему из рамок психологии обреченного больного и переношу ее на всю человеческую жизнь.
Сначала мы пребываем в первой стадии – отрицания. В ней мы проводим безоблачное детство, которое в моем случае было прервано несвоевременным сообщением о том, что все мы умрем, которое я получил от бабушки.
Затем наступает вторая стадия – гнев. В гневе проходит наша юность. Вслед за этим приходит стадия вы-торговывания жизни: «А если я буду вести здоровый образ жизни, то я еще долго-долго не умру; если я откажусь от вредных привычек, замолю все грехи, буду набожным, буду делать только правильные вещи, может быть, смерть отступит или не будет катастрофой всей моей жизни?». Так обычно проходит у некоторых средний возраст. Когда заканчивается и эта стадия, наступает период депрессии: «Жизнь все равно не имела смысла, все беспросветно». Так начинает рассуждать подступающая старость. И лишь потом наступает заключительная стадия – принятия: «Да, я умру. Смерть предстоит всем. В чем-то моя жизнь была достойной, где-то я падал, но теперь все отступает перед тем, что мне суждено пережить. Я постараюсь сохранить присутствие духа, спокойно принять все, что мне предстоит, и не отягощать моих ближних страданием».
Я просто отделяюсь сам от себя, и в таком случае не вижу в смерти ничего дурного. Смерть плоха только по отношению к нам, ну и к нашим близким. Для мира в целом – смерть хороша и является гармоничнейшей частью мироздания. Ну что вас связывает с вами? Вы вообще достоверно-то помните, кто вы есть? Чем вы занимались две недели назад? О чем вы думали утром в прошлый понедельник? Чувствуете, какая тончайшая нить связывает вас с вами, а все остальное – безграничное мироздание, которому нет никакого дела до вас? А вы попробуйте слиться с этим мирозданием так, чтобы и вам никакого дела до самих себя не было. Я пробовал – и иногда у меня получается. Незабываемое счастье свободы от самого себя. Какое мне дело до себя самого!!!
Поменьше трагизма, давайте поскорее перескочим в стадию принятия, признаем, какая все-таки замечательная эта штука – смерть, и лишь тогда мы сможем вполне оценить, какая же замечательная штука жизнь… А иначе мы так и проведем всю жизнь, умирая.
Глава семидесятая
Какая все-таки замечательная штука жизнь
Ну вот мы и дошли до последней главы. Наконец я собираюсь сообщить вам новость просто вселенского масштаба, мол, «эх, хорошо на свете жить!»
Я не знаю, какое впечатление произвел на вас мой сарабанан. На меня он произвел правильное впечатление. Я перечислил и подробно описал все свои жизни, вскрыл свои пороки, хотя, в общем, и не сказал ни вам, ни себе ничего нового. Вы скажете: ну-у и оставил бы все это при себе. Чего уж там…
