Муравечество - Кауфман Чарли (читаем книги бесплатно txt) 📗
Глава 45
В моей жизни наяву мало что стоит упоминания. Люди болеют или нет, умирают или нет, я смотрю телик или нет. Иногда курю, хотя не помню, как зажег сигарету. Продолжаю ходить к безумному гипнотизеру и пытаюсь вспомнить фильм умершего афроамериканского джентльмена. Продаю складные клоунские ботинки. Ем бургеры «Слэмми». В жизни наяву я не новеллизатор. И не стану множеством других людей, как в своих снах. Наяву я на самом деле даже не в полную силу я. Уверен, если бы мне хватило смелости стать собой полностью, я был бы куда интереснее как человек. Уверен, люди бы ко мне тянулись. Уверен, я был бы не одинок. Не могу перенести мысль, что бодрствующий я — это весь я. Отстегиваюсь от спального кресла и приступаю к утренним омовениям. Потом направляюсь к Барассини.
Сегодня за стойкой в приемной Цай, и мне тяжело на нее даже смотреть, так она пала в моих глазах.
— Кофе? Вода? — предлагает она.
Я качаю головой, сажусь и прячу лицо в старом выпуске «Гипновостей» — что-то вроде газеты бесплатных объявлений для гипнотизеров. Кто-то продает гипноочки с крутящимися спиральками, неношеные. Самая грустная реклама, что я видел.
— Рассказывай.
Теперь я смотрю, как Моллой, тощий и серьезный, идет по тихой улице Глендейла, репетируя себе под нос репризу, разыгрывая обе роли, подыскивая лучшие варианты.
— Знаешь, Моллой, мир полон людей со всякими странными обычаями.
— Ты о том, что англичане кладут чемоданы себе в ботинки?
— Не говори глупостей!
Он подходит к маленькому бунгало в испанском стиле, стучит. Открывает Мари — с сигаретой, угрюмая, закрывая дорогу.
— Привет, Чик.
— Бад дома?
— Нет.
Но Моллой слышит где-то за закрытой дверью оживленный голос Мадда. Он проталкивается мимо Мари, идет на звук. Распахивает дверь в курительную комнату Мари. Мадд и Джо Бессер, смеясь, поднимают глаза от заваленного бумажками стола. Мадд осекается.
— Чик, — говорит Мадд.
— Это Чик? — говорит Бессер. — Господи, он вылитый ты.
— Что здесь происходит? — спрашивает Моллой.
— Джо, не отойдешь на минутку? — просит Мадд.
Бессер смотрит на Мадда, потом на Моллоя, потом опять на Мадда. Встает, проходит мимо Моллоя, слишком близко.
— Я тебя урою, — шепчет Бессер и выходит, закрывая за собой дверь.
Мадд смотрит в стол. Моллой ждет.
— Слушай, — говорит Мадд, — я думал, все кончено. Врачи говорили, ты уже не выйдешь из этой проклятой комы. Надо было планировать будущее. Мари хочет детей. Что мне оставалось, Чик?
— И ты заменил меня Бессером?
— Джо — не замена, Чик. Совсем новый дуэт. Тебя никто не сможет заменить.
— Мадд и Бессер. Звучит нелепо.
— Знаю. Но мы тут подумывали — может, Бад и Бессер.
— Нельзя ставить его имя и твою фамилию. Так не делается. Никто так не делает. Никто и никогда так не делал.
— Зато есть два «б». В общем… не знаю. Умники зовут это аллитерацией. Может, Бад и Джо. Джо и Бад. У меня тут где-то целый список.
Мадд шуршит в бумажках на столе.
— А, вот. Еще идея — Мадд и Джо.
— Я снова готов к работе, Бад. Скажи, что будешь моим партнером.
— Господи, Чик, — ноет Мадд. — Ты не знаешь, через что я прошел! Через какие угрызения! Почему прожектор упал на тебя, а не на меня? Знаешь, сколько ночей я провел без сна, в мыслях об этом? Сомневался в существовании Бога? Размышлял о судьбе? Почему не я пролежал в коме три месяца? Почему не я проснулся толстым и смешным вместо того, что ты проснулся тощим и унылым? Меня же это угнетает.
— Мне нужна работа, Бад. Мы с Патти расстались. У меня ничего нет.
Долгая пауза. Наконец Мадд открывает рот:
— А что я скажу Джо?
— Бессер не пропадет. Умрет кто-нибудь из Трех Клоунов. Может, распадутся Эбботт и Костелло. Бессер уже будет за кулисами, наготове, поджидать. Бессер всегда рядом.
— Он не злодей, Чик. Он всегда про тебя спрашивал. «Как там Чик? Скоро ли Чик выйдет из комы?» И все такое.
— Кружил как стервятник. Ты что, не видишь? Толстый лысый стервятник.
— А это не масло масляное, Чик? Лысый стервятник?
— Не все стервятники лысые, Бад. Есть много видов. У мадагаскарского, например, на голове перья. Стервятник Арчера. Мохноногий…
— Убедил, Чик.
— Может, вам назваться Бад и Падальщик. Почти аллитерация.
Склейка, Моллой сидит за столом в курительной комнате Мари, пялится в стену. Мадд меряет шагами комнату. Долгое и мучительное молчание, возможно, двадцать минут. Реального времени. Наконец Мадд заговаривает:
— Слушай, может вернемся к ранним репризам? Скетч про врача? Или про сантехника.
— Ладно. Но в этот раз я сантехник, — говорит Моллой.
— Чик, это моя роль. Ты не можешь играть раздраженного сантехника.
— Я больше не могу играть мнительного жильца. Не вижу в этом смысла.
— Я даже не знаю, что такое «мнительный»! Откуда ты набрался таких слов?
— Это значит «пугливый», Бад.
— Ну тогда так и говори — пугливый!
— Только что сказал.
— Ну, сразу говори!
— Я не могу вернуться назад во времени, Бад. Тебе просто придется жить с тем фактом, что сперва я сказал «мнительный». Нельзя вернуться назад во времени. Мир движется только…
— Отлично. Ладно. Я понял.
Мадд ходит. Моллой пялится в стену.
— Ладно, а что, если мы оба запальчивые сантехники? — спрашивает Моллой.
— «Запальчивые»?
— Раздраженные. А что, если мы оба раздраженные сантехники?
— А в чем шутка?
— Мы однояйцевые близнецы и запальчивые — раздраженные — сантехники. У нас одинаковый характер. Одинаковые мнения насчет решения сантехнических проблем.
— Значит, мы не ссоримся?
— Нет. Потому что соглашаемся во всем. Во всем!
— Я на тебя не раздражаюсь?
— Нет, это будет глупо. Ты раздражаешься из-за сантехнических проблем, может, из-за того, что приходится срочно выезжать посреди ночи. Но я тоже. Раздражаюсь точно так же. В точности. Потому что мы близнецы.
Моллой истерически смеется. Мадд впервые слышит его смех со времен несчастного случая. Он другой: пронзительный, маниакальный, потусторонний. Гиеновая собака. Мадд в ужасе.
— Не понимаю, что тут смешного.
— Не понимаешь, Бад, потому что это что-то новое. Революционное. Будущее комедии.
— Но если не понимаю я, как поймет публика?
— Мы их затянем — сперва против воли — в чужеродный неуютный пейзаж завтрашнего мира.
— Не знаю, Чик. Что-то это не по мне.
— Может, хочешь вернуться к Падальщику Джо. Будете оба глодать мой труп.
— Я этого не предлагаю.
— Я принял тяжелый удар по голове за нас обоих, Бад. За нас обоих.
— Знаю.
— Не забывай.
— Никогда.
— Мы команда.
— Да.
— Это проницание будущего комедии.
— Точно, — соглашается Мадд.
— Неинтересно, что такое «проницание»?
— Не очень, — говорит Мадд.
— Слушай, Бад, — говорит Моллой, — комедия не иначе как философское, концептуальное явление. Что-то кажется смешным потому, что неправильно. Неправильность возможно оценить только при развитом ощущении правильности. Чтобы можно было нарушать ожидания. Собака не думает, что человек, поскользнувшийся на банановой кожуре, — это смешно, потому что у собаки нет ожидания, что человек не должен поскальзываться на банановой кожуре. Конечно, в этом отношении собака мудрее человека, но и глупее.
— Точно, — говорит Бад. — Вроде понимаю.
— Моя травма головы привела к некоторой перестройке личности.
— Это я вижу.
— К лучшему.
— Да.
Глупо — или, возможно, самонадеянно, — я не потрудился проверить, существуют ли Мадд и Моллой на самом деле, ошибочно полагая, что они — плод воспаленного воображения Инго. Из-за исчерпывающего исследования для монографии «Я медленно обернулся: истинный хоррор, считавшийся юмором в Америке XX века» я начал верить, что знаком со всеми исполнителями, даже малоизвестными, в зловещем жанре физических травм и душевной боли, известном как комедия. Спроси меня, и я выдам полные регалии, даты рождения, даты смерти и имена детей каждого позабытого третьеразрядного второго безумца. Людей вроде Бобби Барбера или Марти Мэя. В моем представлении Мадд и Моллой не существовали. Но ранее этим днем я был в Комедийной библиотеке Мухвака в квартале Джоуи Рамона рядом со 2-й авеню, просто чтобы погреться и потрепаться с моим любимым библиотекарем Пухликом Вермишелли, который играл роли второго плана в нескольких комедийных короткометражках пятидесятых (почти всегда в роли воинственного повара).
