Муравечество - Кауфман Чарли (читаем книги бесплатно txt) 📗
— Слушай, хоть я и люблю тебя всеми фибрами души, я не могу написать книгу о плане покушения на президента.
— Ты будешь писать не о Трампе. Ты будешь писать о Транке.
— То есть в новеллизации мне надо назвать его Транк?
— В моем времени никто не знает, кто такой Трамп. Его немногие оставшиеся космические отели называются «Транк».
— То есть вдобавок к тому, чтобы писать о покушении, надо еще писать как псих.
— Для меня.
— Ну не знаю…
— Ты выиграешь награду «Брейни» за «Лучшее адаптированное брейнио». Вместе со мной. Ты — посмертно; я буду жива.
— Ну не знаю…
Аббита целует меня. Мир растворяется. Она отстраняется и смотрит на меня.
— Если ты этого не сделаешь, больше никогда меня не увидишь, — говорит она.
— «Брейни» правда престижная? — спрашиваю я.
— Твою могилу, урну, водяную горку и/или ракетный гроб будут посещать миллионы.
— Я согласен! — говорю я, потом зачем-то победно трясу кулаком и застываю в стоп-кадре.
Я резко просыпаюсь. В голову приходит, что и во сне, и в реальном мире передо мной стоит один и тот же вопрос: и что теперь? Что-то происходит, или ничего не происходит, и в любом случае надо решить, что делать дальше. Конца нет. Ну, нет, один конец есть, и это озарение подводит меня к следующему выводу: «И что теперь?» — это определение самой жизни.
Утро сложное. Совсем не чувствую себя отдохнувшим, и еще надо соскрести с обивки спального кресла невероятно изобильное количество высохшего эякулята. Я размышляю о своих обязательствах. Теперь у меня две новеллизации: для Инго и для Аббиты. Обе — ради любви, обе — ради собственного величия. Но я даже не знаю, реальна ли Аббита, и, сказать по правде, точно так же не знаю, реален ли фильм, который вспоминаю с помощью гипноза.
Есть избранная группа режиссеров ремейков (ремейкеров), чьи ремейки превосходят оригинал. На ум сразу приходит «Муха!» Дэйва Кроненберга, которая значительно лучше оригинала Нойманна 1958-го. То же относится к ремейку «Гражданина Кейна» от Апатоу под названием «Гражданин Приколист», где Сет Роген играет Чарли Кейнберга — стендап-комика, который узнаёт, что умирает, и решает завести новостной блог, потому что «хватит шутить, пора говорить всерьез». Он хочет сделать мир лучше для своих и прочих детей, включая даже другие страны. «Единственные границы, — высказывается он в какой-то момент, — это те, что мы сами прокладываем у себя в сердце». Позже оказывается, что он не умирает, его медкарту перепутали с кем-то, кому поставили диагноз «реально здоров», но кто теперь узнаёт, что это он умирает, и для него это печально. Потому Чарли Кейнберг передает блог умирающему взаправду, и тогда все что-то понимают о важности семьи.
Уверен, в свой ремейк фильма Инго я смогу внести такие же позитивные и актуальные изменения. Каким бы ни был гениальным, по моим подозрениям, оригинал, у меня есть преимущество: я живу в более просвещенное время. Инго не виноват, что не узнал бы тест Бекдел[113], даже если бы тот подскочил и треснул ему по носу. Разве не интересно сделать женскую версию фильма? Разве не чудесно увидеть фильм, где женщин наконец принимают всерьез? Фильм, который заявляет, что да, женщины смешные, смешнее мужчин, и более того — мужчины вообще не смешные. Хоть оригинал и правильно демонизирует комедию. Но, возможно, проблема комедии в том, что в ней нет женщин. Этот ремейк показал бы нам добрый мир комедии — хотя это не значит, что женщины якобы от рождения добрые или заботливые. Это бы, конечно, шло вразрез со всеми современными гендерными исследованиями, которые демонстрируют, что разницы между полами нет, в то же время показывая полный и сложный гендерный спектр. Вот что я надеюсь донести до зрителей в своей версии. А еще фильм будет с живыми актерами. В первую очередь — по практическим причинам. Почти невозможно надеяться снимать девяносто лет подряд. Скорее всего, столько времени у меня нет. Во вторую, моей первой любовью всегда была актерская игра, так что возможность поработать со многими великими артистами нашего времени, а то и самому примерить роль (Мари в этой гендерно-обратной версии? Моя бывшая девушка-афроамериканка?) стала бы кульминацией всех моих мечтаний.
О боже мой, прямо на улице, у меня на пути — Кастор Коллинз, теперь уже, конечно, слепой, прямо как его брат, из-за воздействия солнечных лучей в детстве. Темные очки, без трости, без помощи, бесконечно уверенный в себе. Как же он справляется? Говорят, когда человек лишается одного чувства, другие обостряются; в данном случае одно — это зрение. Так что, возможно, с усиленным слухом, обонянием, вкусом и осязанием Кастор способен перемещаться в этом опасном многолюдном окружении так же, как слепой капитан корабля лавирует у неровного скалистого побережья в туманную ночь, пользуясь только ушами и языком. Поистине замечательное зрелище, а потом я с некоторой печалью осознаю, что Кастору Коллинзу никогда не увидеть, как это замечательно, ведь он слепой и не может увидеть, как это замечательно. Внезапно кажется, что он идет прямо на меня. Я сменяю курс — и Кастор сменяет, будто какая-то ракета с тепловым наведением. Я снова сворачиваю. Кастор подстраивается. Скоро это становится танцем, ужасным, чудовищным танцем.
В кабинке Флотилия Дель Монте вместе со стажером следит за Б. на своем мониторе с подписью «Кастор» и объясняет рабочий процесс.
— Иногда я кого-нибудь выбираю и подъебываю, делаю из Кастора что-то типа ракеты с тепловым наведением. (В микрофон.) Слегка левее, милый. (Стажеру.) На работе бывает скучновато, вот я и выдумываю игры, чтобы скоротать смену. Справедливости ради, целями я выбираю только мудаков. Сегодня я встала не с той ноги, так что поискала мудака на горизонте. (В микрофон.) Нет, милый, еще немного. Вот так. (Стажеру.) Как видишь, идет прямо на нас, на двенадцать часов: мелкий пронырливый еврей. Видишь? Колючая бородка, низенький, влажные глазки как изюмины. Очки, что донышки «Колы». Идеально. (В микрофон.) А теперь правее, Кастор, дружок. Идеально. (Стажеру) Еще смешнее потому, что понятно: еврей его узнал. Видишь, рот раскрылся, как у втюрившейся школьницы? Делает вид, будто ему все равно. Так только еще смешнее. Уже понимает, что сейчас будет лобовое столкновение. Видишь, как разворачивается, чтобы сбежать? Умереть не встать!
Я развернулся, чтобы сбежать.
Флотилия (в микрофон): «Пробегись, милый. На улице пусто. Давай малость разомнемся».
Я оглядываюсь. Кажется, что Кастор бежит за мной.
Флотилия (в микрофон): «Чуточку ускорься, дорогой. (Стажеру.) О боже, идеально! Еврей оглядывается через плечо. О, смотри, впереди открытый канализационный люк. Давай загоним в него. (В микрофон.) Немножко левее, милый. Теперь самую капельку правее. Вот так. А теперь резкий поворот налево!»
Я падаю в канализационный люк.
Флотилия (стажеру): «В лунке с первого удара! Дело мастерства. Умереть можно. Дай пять».
Пока я вылезаю из реки отходов и проверяю, не потянул ли лодыжку, в голове мелькает воспоминание — фильм. Кастор. Женщина в Техасе. У него поводырь! Я вспомнил! Она охотилась на меня! Она думает, я еврей! Я совсем запутался. Я вылезаю из канализации в фильме или в жизни? Я их начал совмещать? Мне нужен ответ. Я вылезаю из дыры. Бегу за ними. Мне нужны ответы на вопросы. Еще хочется сказать ей, что я не еврей. Но погодите… именно это я и делал в фильме Инго. Нагоняю их на следующем углу.
— Я не еврей! — кричу я.
Кастор склоняет голову, не понимая, что сейчас произошло. Но она знает. Антисемитка знает. И там у себя слышит меня. Я это тоже знаю. Светофор переключается, они переходят улицу. Я хочу за ними, но не иду. Не знаю почему; только знаю, что не могу.
Флотилия в Амарилло чешет в затылке.
— Откуда еврей знал, что я приняла его за еврея? Может, не знал, а угадал. Есть такое у евреев. Называется мания преследования. Мы это учили на курсе психологии евреев в Общественном Колледже и Распродаже Выпечки Амарилло. Это сбивает с толку, как и говорил профессор-пастор Джиммини. Прям как их пружинки из волос по бокам головы. Короче, похоже, он обошелся без серьезных травм, чему я только рада. Я не жидоненавистница, как некоторые в округе, кто все еще винит евреев за то, что закрылись все гелиевые шахты. Кто прошлое помянет, тому глаз вон, я так считаю. (В микрофон.) Перекуси в «Слэмми». (Стажеру.) Пришло время для его рекламы. Кастору дают скидку, потому что он подписан на их рекламу.
