Братья - Чен Да (прочитать книгу .TXT, .FB2) 📗
Мужчина, которому не хватает решимости, должен принять судьбу сухого дерева или тонущего корабля, который медленно растворяется в тишине, а круговорот времен остается, и волны океана смывают его след. Но не таков был мой характер.
Я решил перерезать горло Суми, которая разболтала всему свету наши самые важные секреты, хотел вырвать сердце у нее из груди и, держа его в руке, изучить все темные нитки кровеносных сосудов, в которых скрывалось предательство. Но на пути у меня стояли два небольших препятствия. Первое появилось в одну из бессонных ночей, когда я оттачивал лезвие меча, чтобы убить Суми. Я отбросил меч и точильный камень в сторону. Каждый звук металла разрывал мне сердце, как будто бы я готовился покончить со своей собственной жизнью. Это было невыносимо, и я бросил занятие. Я даже представил себе, как моя кровь стекает вниз и собирается в лужицу в том месте, куда обычно наливают воду, чтобы смочить камень. Тогда я понял: это вовсе не важно, что Суми совсем разлюбила меня, она была частью моей плоти и крови. В ярости я нанес удар мечом самому себе по руке и был поражен тем, что это было совершенно безболезненно, и еще тем, что ее жизнь значила для меня больше, чем моя собственная. Поэтому я разломал меч на куски, засунув лезвие в старинные дворцовые солнечные часы. Потом бросился на камни, которыми был вымощен двор. Меня душили слезы, и я пролежал так до самого рассвета, когда часовой нашел меня и помог добраться до моей берлоги.
Но любовь и ненависть продолжали терзать меня. И я снова стал упиваться мыслями о том, как покончу с жизнью Суми, независимо от того, будет ли мне при этом больно или нет. Я не мог вынести ее презрительного взгляда, когда она смотрела на меня. Я изготовил три специальные серебряные пули, которыми собирался застрелить ее, но когда полировал их, я услышал плач своего сына, Тай Пиня. Мальчика, который был моей плотью с совершенно таким же, как и у меня в детстве, голосом. Это были крики отчаяния, плач сироты. Я оглянулся вокруг, осмотрел весь двор, но никого не увидел. И все же этот плач преследовал меня, разрывал мне на части барабанные перепонки. Я не мог ничем заглушить его, как ни старался.
Два дня я прятался за своим окном, наблюдая за матерью и сыном. Я видел не мальчика Тай Пиня, а себя самого, тощего деревенского мальчишку из Балана, босого, одетого в грубую болтающуюся одежду, послушно сидящего возле матери, которой я никогда не знал. Он слушал чудесные сказки, которые она читала ему. Я плакал, растроганный мыслью о том, как могла бы любить меня тень моей родной матери, и слезы капали на мою накрахмаленную форму.
Вскоре после этого я принял единственное приемлемое для меня решение — отказаться от Суми и отправить ее в самую отдаленную тюрьму на северо-западе Китая. Я решил оставить ей на воспитание Тай Пиня, поселить их в довольно сносных условиях, чтобы мальчик мог получить хорошее образование и воспитание, согласно его месту в жизни. Подобно многим императорам древности, жившим задолго до меня, я наказал Суми, так же как неверную наложницу, отправив ее в глушь западных краев, где она будет жить, вечно сожалея о случившемся, лишенная всяких радостей.
— Мама, я не хочу уезжать, — сказал Тай Пинь, когда услышал эти новости.
Суми наклонилась и поцеловала его в лоб.
— Все будет хорошо, — пообещала она.
— А куда мы едем?
— В очень далекие края, где ты увидишь горы и пустыни Срединной империи.
Солдат подтолкнул в спину мать и сына и заставил их сесть на задние сиденья зеленого армейского автомобиля. Как будто бы чувствуя мой встревоженный взгляд, следящий за ними, Суми ни разу не повернула голову. Она была собранной и молчала, гордо подняв голову. Держа Тай Пиня в объятиях, она прижалась к нему и стала что-то шептать ребенку на ухо. Фургон тронулся, мое сердце забилось сильнее. Может быть, я совершил непоправимую ошибку? Не повторяю ли я грех своего отца?
Мальчик оглянулся, выискивая что-то или кого-то взглядом, он улыбался. И на щечках у него появились ямочки. Я закрыл глаза, потому что это зрелище было для меня невыносимым. Потом я отбросил тяжелую занавеску в сторону, прижался носом к стеклу, чтобы в последний раз увидеть двух скитальцев, отправившихся в долгий путь. От слабости я прислонился к темной стене. Только спустя довольно долгое время я смог собраться с мыслями и прийти в себя, чтобы стать тем, кем был. Я поддержал свой дух одной из любимых цитат Хэн Ту: «Чтобы совершить революцию, необходимо приносить жертвы». Я вернулся в темные коридоры власти. Хито Лин уже ждал меня.
— Может быть, я не прав, что выслал их отсюда? — спросил я его.
— Нет, полковник. Во время «культурной революции» я донес на своего отца, когда узнал, что он спит с моей одноклассницей. Его арестовали, а я получил повышение и стал первым секретарем Красной гвардии в своем институте.
— И ты гордился собой?
— Да, — довольно неуверенно ответил Хито.
Я сменил тему:
— Где сейчас наш преступник — молодой Лон?
— Два дня назад его видели в провинции Шандун в университете Нанкай, еще одной либеральной школе. Затем он произнес речь в университетском городке Тьенджина, на котором собралось три тысячи членов клуба «Ядовитое дерево».
— Почему ваши люди не схватили его?
— Он уехал до того, как мы прибыли на место.
— Что случилось с вашей сетью для отлова преступников? В вашем распоряжении вся полиция страны, и все, что вы находите, это только его тень?
— Это все равно что искать иголку в стоге сена.
— А вы разве не понимаете его намерений?
— Да. Университеты. Но у нас их тысячи по всей стране.
— Велите местной полиции наблюдать за всеми центральными университетами. И объявите, что это — первостепенная задача.
— Да, я сейчас же все исполню, полковник!
— И немедленно сделайте публичное заявление о пожизненном приговоре Суми Во и казни Фей-Фея.
— Казни?
— Да, через три месяца.
— Раньше я не слышал о таком.
— Конечно, нет. Это предложение только что было внесено мною.
— Но разве любое дело по нашему законодательству не должно сначала быть представленным на рассмотрение в Верховный суд?
— Верховный суд работает на председателя КНР.
— Я немедленно объявлю об этих приговорах, а потом займусь их юридическим обоснованием, — сказал Хито, делая пометки в блокноте. — Еще один вопрос, полковник. Зачем нам ждать три месяца? Обычно мы караем немедленно.
— Я хочу, чтобы это задержалось в головах людей, чтобы они задумались.
ГЛАВА 57
Я был с ног до головы плотно закутан, как любой крестьянин с севера перед лицом надвигающейся жестокой зимы. У меня отросла длинная жидкая бородка, волосы стали сальными от грязи, а лицо исцарапано колючим снегом и покраснело от ветра, который день и ночь обдувал мое лицо. Я вел странное существование. Моя талия сильно уменьшилась в объеме, и мне пришлось пробить гвоздиком два новых отверстия на ремне, чтобы удержать болтающиеся на мне брюки. Моя одежда была насквозь пропитана всеми запахами мест, в которых я бывал в течение дня: железнодорожные станции, углы улиц, отдаленные фермы, стойла для лошадей и свинарники.
Я передвигался так, как это делают пьяницы, с трудом переставляя опухшие ноги, говорил что-то нечленораздельное, если ко мне обращались, и зевал во весь рот, из которого исходила отвратительная вонь. Я курил тоненькие самокрутки, свернутые из газетной бумаги, и дрейфовал в толпе таких же грязных, никому не нужных душ.
Но таким я выглядел днем. Это был мой облик, специально придуманный, чтобы ввести в заблуждение полицию. Мои фотографии преследовали меня везде. Конечно, без маскировки любой узнал бы меня, поэтому я держался ближе к тем районам города, где дети старались избегать незнакомцев, а мужчины были мрачными, голодными, никому не известными чужаками, грешными и судимыми, которые сбивались в кучу, как мусор, который несет ветер.
