Братья - Чен Да (прочитать книгу .TXT, .FB2) 📗
— Это — наша головная боль, — вздохнул как-то раз Хэн Ту. — Коммунисты свергли гоминьдановцев в тысяча девятьсот сорок девятом году, тогда события развивались точно так же, как это происходит сейчас.
— У нас есть оружие, армия и военные базы, — ответил я. — У народа нет ничего, кроме призрака Тана.
— И что же ты делаешь с оружием? Что делаешь с армией? Почему спустя шесть месяцев вы так до сих пор и не смогли поймать этого человека?
— Мы использовали все методы, товарищ председатель.
— Пошлите армию, флот, авиацию. Мне все равно, что вы будете делать, но делайте это быстрее. Шенто, сын мой, я еще никогда раньше не получал так много жалоб от старых министров. Они хотят твоей отставки. Но я верю тебе и хочу, чтобы однажды ты занял мое место. Ты должен продемонстрировать свою твердость и силу. Мне здесь нужна стабильность.
— Вы ее получите.
ГЛАВА 59
От Фей-Фея теперь осталось лишь жалкое подобие того человека, который был брошен в тюремный фургон, а потом увезен в неизвестном направлении куда-то на запад, в горы. Когда фургон остановился и его дверцы вновь открылись, его выволокли наружу и швырнули на землю. Солдат прочел приговор:
— Фей-Фей Чен, вы приговорены Верховным народным судом к смертной казни, назначенной на сегодня по обвинению в антиправительственной деятельности.
— Но я не был в суде.
— Это окончательный приговор и обжалованию не подлежит.
— Я хочу жить! Я готов признаться во всем!
— Признание ничего не изменит.
— Пожалуйста, дайте мне увидеться с семьей и друзьями в последний раз. Я имею право на несколько дней отсрочки.
На огромном дереве, выбранном для проведения казни, уже собралась стая крикливых ворон, жаждущих крови. На каменных лицах правительственных репортеров не отражалось никаких эмоций и чувств. Их было трое, и только они могли стать свидетелями этого момента, чтобы сделать страшные снимки казни и опубликовать их потом в центральных газетах.
— Пожалуйста, репортеры, сделайте что-нибудь! Я невиновен! — умолял их Фей-Фей, упав на колени.
Еще один солдат толкнул его ногой в спину, и Фей-Фей упал лицом вниз. Вокруг поднялась туча пыли. Наступив тяжелым армейским сапогом на спину Фей-Фея, солдат дважды нажал на спусковой курок. Голову Фей-Фея разорвало, и куски мозга разлетелись во все стороны. Его тело вздрогнуло в последний раз, и он умер.
Защелкали фотоаппараты, снимая последний момент его жизни.
ГЛАВА 60
На рассвете дверь моей камеры кто-то открыл резким ударом ноги, и меня вывели; Тай Пинь заплакал. Охранники втолкнули меня в камеру пыток и привязали к металлическому столу. Офицер ходил взад и вперед, заложив руки за спину, затем показал на магнитофон, стоявший рядом.
— Признайтесь, что вы никогда не знали Шенто, что сами все это придумали, — приказал он.
— Мой язык говорит только правду и никогда не лжет, — ответила я твердо.
— В последний раз.
— Вы теряете время. — Я плюнула в него.
— Если вы не признаетесь, то никогда больше не заговорите, — предупредил он, вытирая лицо.
— Мне не в чем признаваться! — Я попыталась плюнуть снова, но во рту пересохло.
— Хирург! — Офицер позвал человека в белом халате и перчатках. — Заставьте ее замолчать. Я хочу, чтобы эта красавица лишилась своего ядовитого языка.
«Лишилась языка?» — Я оцепенела от ужаса.
— Не трогайте меня! — закричала я.
Шприц без предупреждения вонзился в мою руку.
Мой рассудок затуманился, зрение утратило остроту. Теряя сознание, я увидела, как хирург протянул руку, разжал мне челюсти и потянул за язык.
Я попыталась укусить его, но у меня не было сил. Я хотела кричать, но не слышала ни звука. Потом в его руке блеснул скальпель. Я не почувствовала боли; мне показалось только, что я оцарапала язык о стебель тростника. Внезапно в горло хлынула кровь, я поперхнулась и стала задыхаться.
Потом я уже ничего не чувствовала.
ГЛАВА 61
Когда фотографии казни Фей-Фея и отрезанного языка Суми были опубликованы во всех центральных газетах, нация погрузилась в печаль, уныние и злобу. Тихоокеанский берег обложило темными густыми тучами. Капли дождя безжалостно били по верхушкам деревьев, раскачиваемым ветром, волны ревели, как рассерженные тигры, угрожая поглотить города и деревни на побережье. Дети перешептывались тоненькими голосами, не понимая, почему родители ходят такие хмурые. Оказывается, им было достаточно показать фотографии жестокой расправы.
— Значит, можно лишиться языка, если говоришь правду? — спрашивали они ошеломленно.
— И головы тоже. — Родители уже и сами перестали понимать, как теперь надо жить и что есть правда.
Лежа на полу гостиницы в Фуцзяни, я плакал, пока не высохли слезы. Дьяволы! Настало время для революции.
Четким почерком я написал пламенное воззвание ко всем лидерам отделений демократической и других братских партий, созданных за последний год. «Время пришло!» Я писал, призывая всех патриотов Китая выйти на улицы. Правительство могло заставить замолчать одного или двух, но если бы вышли миллионы, оно бы содрогнулось. Я убеждал всех собраться на площади Тяньаньмэнь в следующее воскресенье, где я возглавлю голодную забастовку против правительства, которая продлится до тех пор, пока правители не сядут с нами за стол переговоров.
Мое послание было немедленно скопировано и разошлось на рыночных площадях, вокзалах, автобусных остановках, в школьных столовых всех больших и малых городов. Мои слова зажгли огонь надежды. Люди, опечаленные жестокостью, осмелились говорить грозные слова. Страх уступил место мужеству и желанию бороться. На улицах и стенах административных зданий появлялись антиправительственные лозунги. Студенты уходили из аудиторий, преподаватели следовали за ними.
Города, мерцающие в летнем зное, были убраны в белые и черные цвета: в знак траура по Фей-Фею. Невыразимая жестокость, с которой лишили языка самого красноречивого автора молодого поколения, подняла людское негодование на небывалую высоту. Молодежь требовала перемен и жаждала отомстить преступной власти за средневековую жестокость. Они хотели смерти полковника Шенто.
За два дня произошли сотни столкновений с полицией. На третий день вооруженная охрана на любую толпу смотрела с подозрением. На четвертый день, в субботу, из региональных частей прибыло подкрепление, а вместе с ним — и зарубежные СМИ. В воскресенье студенты и молодые рабочие до отказа заполнили древнюю площадь Тяньаньмэнь. Флаги университетов и фабрик реяли на ветру. Здесь поставили палатки, многие объявили голодовку. К полудню на площади сидели, кричали и пели около полумиллиона человек.
Лан Гаи, глава студентов Пекинского университета, возвышался на парте в центре площади, держа в руке мегафон; его окружали десять тысяч человек, все в белых рубашках с черной повязкой на правой руке или на лбу. Лан Гаи запевал одну песню за другой, и студенты дружно подхватывали их.
На западном краю обширной площади университет искусств соорудил импровизированную сцену из нескольких столов. Лидеры студентов произносили воодушевляющие речи, здесь критиковали прогнившие маоистское правительство, военных, которые сражаются с собственным народом, здесь призывали бороться с деспотами до последней капли крови. В восточном секторе площади металлургический университет соорудил копию статуи Свободы, обернутой красным флагом. На северном — ребята из сельскохозяйственного университета изобразили огромную фигуру кровожадного полковника Шенто, державшего в руках крохотную согбенную фигурку председателя Хэн Ту. Весь день на площади разносились одни и те же призывы: «Долой Шенто! Долой Хэн Ту! Верните язык Суми! Помните о Фей-Фее Чене! Свободу, свободу! Даешь демократию!»
