Приключения женственности - Новикова Ольга Ильинична (читать книги онлайн бесплатно серию книг .txt) 📗
Присела на корточки перед шкафом, отведенным для подаренных авторами книг, которыми она не хотела засорять домашние полки. Придется теперь забрать…
С трудом разогнувшись, Женя подошла к письменному столу, включила настольную лампу. И комната, которую она любила в эти сумеречные часы — когда не бывает совещаний, когда редакторы заглядывают только для того, чтобы отпроситься пораньше, когда телефон звонит редко — опытные авторы знают, что часов в пять все издательства вымирают; когда можно без спешки читать, писать, когда составление планов, ответы на письма доставляют удовольствие — эта комната вдруг превратилась в камеру, в замкнутое пространство, из углов которого наступает темнота, сначала уменьшая светлый круг от лампы, а потом готовая поглотить и тебя, если ты сейчас же, сию же секунду отсюда не вырвешься.
Схватив в охапку сумку, плащ, Женя нажала кнопку на шляпке настольной лампы и выскользнула из своего кабинета. В коридоре никого не было, и она опрометью выбежала из издательства. Быстро зашагала к метро, но пришлось остановиться, чтобы повязать голову шелковой косынкой — заныли уши. С тех пор, как продрогла на похоронах Кайсарова, они болят даже от легкого ветерка. Заодно надела плащ, перекинула через плечо сумку и тут заметила, что забыла переодеть туфли — на ногах остались черные лаковые лодочки. Представила возвращение, встречу с Гончаренкой… И пошла вперед.
Не все же у нее отняли. Большинство людей знать не знают о Женином крахе, видят в ней просто молодую женщину, просто человека. Вот девушка на плащ засмотрелась — наверное, хочет такой же сшить. Почему-то одежду замечают только дамы, а мужчины, те, кто кроме себя может еще кого-то видеть, обращают внимание совсем на другое… Конечно, не сейчас, когда один приветливый взгляд мог бы на чуть-чуть поправить настроение…
Вспомнилось совещание в Союзе писателей. Народу битком, но Сергеев, разжалованный директор — один, как прокаженный. Никто рядом не сел, ни слева, ни справа. «И вокруг меня сейчас такой же вакуум», — подумала Женя и сразу одернула себя: никто же еще не знает, что она безработная. И узнают — что изменится? Ну, длинный седоватый хлыщ не будет перед каждым праздником проникать в кабинет и воровато вынимать из портфеля цветы — начал-то он с коробки «Первый бал Наташи Ростовой», которую Женя решительно не взяла. Так не видать бы его больше никогда, ни его, ни его цветов, которые она тут же отдавала Валерии. Не получать больше поздравительных открыток от писательского начальника, который со слов Сергеева считает Женю лучшим редактором. На своем опыте ему в этом убедиться не удалось — там надо было либо все переписывать, либо издавать в первозданном виде. Хотя, может быть, мудрость — не самое плохое качество редактора? И этого не жалко. Рыночные отношения с экономической точки зрения — объективная закономерность, но в жизни Жени — нет уж, увольте. Как только чувствовала намек на расчет, как только понимала, что человек разговаривает с ее креслом, с ее маленькой властью, она становилась любезна, старалась как можно точнее выполнить свои служебные обязанности и больше никогда его не видеть.
Потери невелики, да это даже и не потери. Если из тесной коммунальной квартиры вынести шкафы и шкафчики, загромождающие кухню, коридор, комнату, если убрать тазы, снять веревки, выбросить старую неработающую радиолу, шаткие табуретки, то можно испытать счастье только от появившегося простора. И заполнять его нужными, красивыми и удобными вещами не торопясь. Всего одну бумажку написала — а сколько хлама можно теперь из головы выбросить!
Не надо бояться звонка бывшего крупного партработника, непременно намерившегося переиздать свою книгу, никому, кроме него, не нужную. Но ведь так прямо пожилому человеку не скажешь. Да и когда он был у власти, то помогал кое-кому из хороших людей, если сверху не было команды громить, поправлять, притеснять. Гончаренко отказать ему боится — вдруг у того цековские связи остались. Вот и крутись, мямли насчет загруженности планов или рассмотрения на редсовете. А старик настырный, с партийными замашками, на идеологическую значимость своего труда напирает. «Вы сами, пожалуйста, прочтите. Мне ваше личное мнение очень важно…»
В метро спускаться не захотелось, и Женя пошла пешком, с удивлением и удовольствием глазея по сторонам. Новая, необычная осень! Вот, оказывается, из каких цветов составлен ее колорит: желтые, красный и зеленые мазки кленовых, осиновых, дубовых листьев, черная чугунная решетка, белые колонны дворянской усадьбы, юсуповской. И серое вечернее небо.
Куда эти люди так торопятся? Нерадостная спешка. Рабочий день кончается, домой идут по своим, никем не навязанным делам. Да, более хмурые лица бывают только по утрам, когда в давке едут в автобусе, на метро. Опаздывают и знают, что опять попадет от начальника или даже премии лишат за такое преступление. Женя всегда удивлялась зависимости своих сослуживцев от денег. Разумно не объяснить, почему одна коллега всегда стреляет десятку до зарплаты, но как только приходят торговки ювелирными побрякушками или уточняют очередь на «жигули» — она первая.
Жене денег всегда хватало. И в университете, когда сестры жили на стипендию в тридцать пять или сорок три с копейками — в зависимости от оценок, плюс пятьдесят рублей на двоих, которые каждый месяц в один и тот же день пунктуально присылали родители. Сашке предки по сто рублей подкидывали, но он всегда был в долгах. Сейчас насчет денег Женя не тревожилась — возьмет пару учеников, и хватит. И все-таки заноза сидела. От любого неуклюжего поворота мысли делалось больно.
Свернула в безлюдный переулок, потом в другой. Уланский, Даев. Где-то здесь был дядин дом, в котором всегда останавливались туровские родственники. «Месяца за целый год одни, без гостей не живем», — то ли гордился, то ли сетовал дядя. Дом снесли, дядя умер, улица перекопана. Замедлила шаг, чтобы найти мостик, по которому можно перейти траншею.
Кажется, первый раз в жизни Женя не знала, куда идет. Было все равно, лишь бы дорога не кончалась. Впервые она не хотела брать в настоящее, в «теперь» даже следующий час из будущего, не говоря уже о следующем дне, неделе, месяце. Пусть все идет само собой, и она брела, то задумываясь, и тогда, как в кино, кто-то крупным планом показывал ей неожиданные картины из счастливого провинциального детства, из университетских лет, то вдруг отчетливо видя выбоину на тротуаре, насупленную женщину в пальто и босоножках, надетых на теплые чулки.
Из подъезда помпезного дома, построенного в те времена, когда на декорации не жалели ни бесплатных для их создателя средств, ни подневольного труда; облепленного черными стеклянными прямоугольниками и квадратами с золотыми буковками, вывалилась куча людей и прямо по газону покатилась к троллейбусной остановке. Вдруг кто-то внутри нее замешкался, оторвался и направился в Женину сторону. Она оглянулась, ища цель, к которой так стремится этот силуэт, но вокруг никого живого не было. И тогда она узнала Сашу.
— Не думал, что ты без поводыря сможешь нашу редакцию найти…
Саша всегда посмеивался над Жениной склонностью ходить только по протоптанным муравьиным тропам — от дома до работы, от своей работы до работы или дома автора и изредка в кино, театр, на выставку или в гости.
— Я ушла.
Трагическая интонация, страдальческое выражение широко открытых глаз… Саша был единственным человеком, кто не задавал вопросов. Не от равнодушия, не от безразличия, не из-за увлеченности собственной персоной, а из деликатности, оберегая чужую интимную жизнь. Он только поправил прядь, выбившуюся из-под Жениной косынки, и, опуская руку, ласково провел ладонью по ее щеке, как бы стараясь разгладить горькие складки.
Сбивчиво, перескакивая с одного на другое, повторяя одни и те же слова, Женя принялась объяснять не столько Саше, сколько себе, почему она решилась на уход. И чем больше путалась, чем больше противоречила сама себе, тем отчетливее понимала, что не это главное, что это только фон, сумбурный аккомпанемент тому новому и самому важному, что произойдет именно сейчас, и это никак не связано с книгами, с ее работой, с тем, что всего несколько часов назад составляло все содержание ее простой жизни.
