Невыносимые противоречия (СИ) - Stochastic Аноним (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗
Солдата с щетиной на висках и родимым пятном на шее звали Мейс, доливавший виски крупный кадык оказался Патриком. Оба привыкли держаться на два шага позади генерала. Франц видел отражение их рож в черном граните на могиле матери.
Вокруг могилы росли цветы. Красные тюльпаны, два года назад на их месте были гортензии, раньше розы, белые, желтые. Каждый раз, приезжая в Лумбию, Франц приходил на могилу матери и считал цветы. Пятьдесят шесть бутонов, шестьдесят четыре. Иногда ему удавалось подобрать число, при деление на которое, из числа цветов на могиле матери можно было высчитать сколько лет он провел за границей. Если поделить пятьдесят шесть цветов на восемь можно было узнать, что Франц жил за границей семь лет.
- Когда твоя мать была беременна тобой, и у нее начались схватки, она позвонила мне и твоему отцу. Роды были стремительными. В больнице говорили, удивительно стремительными для первородящей. Твой отец задержался в конгрессе, и я первым взял тебя на руки.
Солнечный свет не щадил Маркуса, углубил морщины, подчеркнул болезненно желтый оттенок кожи.
При упоминании отца Франц напрягся - он не готов был выслушивать гадости про него. Посмотрев на гранит, Франц перехватил в отражении взгляд Патрика.
Проходя мимо свежевырытой ямы рядом с могилой матери, Франц задержал дыхание. "Мы сожгли тело", - сказал Лонарди.
- Я заказал для твоего отца памятник. Даже если тело исчезло, у него должно быть место захоронения, успокоения, - Маркус смотрел на землю по краям ямы. На солнце комья земли высохли, пожелтели и превратились в камни.
Сложив руки за спиной, Франц остановился у могилы жены Маркуса.
- Ты, наверное, не помнишь, но когда тебе было три, ты заболел. У тебя поднялась температура, и ни одно лекарство не в силах было ее сбить, пока твоя мать не приготовила настойку трав по рецепту твоей бабки. Гваделупе выросла в индейском племени. Традиции врачевания передавали в ее семье еще со времена, когда инки были могущественной империей.
Высоко в небе завис клин птиц. Маркус коснулся могильного камня своего отца.
- Твой прадед был больше строителем, чем воином. Он был полковником, когда испанская администрация послала его на юг. На юге его до сих пор вспоминают с благодарностью. Вместо того, чтобы подавлять крестьянские бунты, солдаты твоего прадеда строили плотины и спасали деревни от затопления.
На ботинок Франца забралась гусеница. Виноградная лоза опутывала склепы нескольких поколений Маркусов. Предков и детей генерала. Целительница Гваделупе родила ему семерых мальчиков и трех девочек. Четверо мальчиков умерли в младенчестве. Одна девочка упала с лошади и сломала шею в шестнадцать. Одна уехала учиться в Америку, вышла замуж за продавца недвижимости и превратилась в толстую домохозяйку. Последняя девочка стала матерью Франца. Его дяди по материнской линии, три выживших сына Маркуса, были военными. Один погиб при испытании самолета, другой на границе с Чили, третий - в джунглях, в войне с партизанами.
Каменный воин пришпорил каменного жеребца над могилой первого президента независимой Лумбии. Говорили, война за независимость длилась двадцать лет. Отца Маркуса к тому времени завалило бревнами на стройке очередной плотины. Сам Маркус первые десять лет войны был ребенком и мечтал о подвигах, в тринадцать он присоединился к Освободительной армии. Освободительные армии в Лумбии существовали всегда, только цели у них менялись. Они сражались против испанской колониальной администрации, потом против американской, теперь против местного коррумпированного правительства. Армия, к которой присоединился тринадцатилетний Маркус, билась за независимость Лумбии от испанцев и дружила с Америкой. Той армии Маркус верил. В той армии нашел друзей. Вместе они воевали семь лет до победного конца. А потом Маркус всю жизнь хранил верность людям, что прикрывали ему спину. Маркус поклонялся военному братству, а вовсе не идеям, президентам и правительству. Считал служить стране почетнее, чем управлять ею. Управленцев, гражданских, президентов и промышленников он считал недочеловеками, необходимым злом. С ними можно смириться, если армия процветает и развивается.
Со смехом он говорил, что первый Лумбийский президент был врачом, прославился тем, что вкручивал в речи латынь, которую никто не понимал. Второй был неучем, и ковырял в носу за обедом.
- Ковырял в носу, - Маркус улыбнулся.
А Франц и не знал, что губы старого вояки могут так мягко изгибаться, не подозревал, что Маркус способен проникнуться пониманием к человеческим слабостям.
Третий, четвертый, пятый, шестой президенты пришли и ушли. Что были, что не были. Никто из них не усидел в кресле больше месяца, убивали друг друга как змеи в корзине. Потом в Лумбию пришла американская дружба. Президенты корчили из себя бизнесменов с пакетами акций иностранных компаний, которые рулили экономикой и настроениями в стране. Маркус не возражал, покуда американцы поставляли в Лумбию новую технику и оружие, делились разведывательным опытом и опытом подготовки специальных подразделений. Армия развивалась, укреплялась, лучилась силой и мощью, возвеличивала солдат и командиров.
А потом пришел отец Франца. Мальчишка с кофейной плантации, который изучал литературу, вдруг оказался хорошим оратором. Он не только нравился людям, но влюбил в себя дочь Маркуса.
Маркус замолчал. Ветер прилепил к его затылку опавший лист, но Маркус этого не заметил.
О последнем десятилетии Маркус говорил неохотно и скупо. Повальная национализация, разрыв с американцами, выскочки на высших военных должностях. Смерть друзей.
- Я жив благодаря Лонарди старшему, - старый генерал вытянулся по стойке смирно перед фамильным склепом Лонарди. - Мы воевали тогда с Чили. В горах. Меня ранили, он нес меня на себе двадцать километров до ближайшего врача.
Склеп из мрамора. Прожилки на камне похожи на карту рек. Или рисунок вен. Рядом в траве маргаритки, крапива и колючки.
- Проклятие. Говорят, в молодости в Лонарди старшего влюбилась девушка из племени анаока, а когда он отверг ее, она прокляла его. Сказала, что в браке у него родится только один сын, а когда вырастет этот сын убьет отца. Говорят, в день, когда Лонарди старшего хватил удар, Альбер был в доме. Не вызвал скорую, не отвез в больницу, смотрел как он умирает.
Франц передернулся. Он вспомнил своего отца. В трусах и майке он лежал на полу спальни. Франц тоже был в доме, пока он хватался за ковер, пытаясь подняться или позвать на помощь.
- Никогда не доверяй Альберу Лонарди, - Маркус покачал головой. Солнце упало за склепы, тени памятников и крестов потянулись друг к другу и спутались как лоза на камнях.
Франц и не собирался доверять Лонарди. Человеку, который продавал детей в сексуальное рабство. Он хотел бы презирать Лонарди. Но он видел, как Санчес, не задумываясь, отдал за Лонарди жизнь. А Ливи заслонил собой Франца. И сделал он это только из уважения и преданности Лонарди.
- А здесь похоронен Себаса, - Маркус наклонил голову, отблеск спрятавшегося за деревьями солнца полоснул его по спине. - Сорок лет назад во время взрыва в столице он спас и меня, и Лонарди. Мы провели под завалами пять дней. Поисковые работы прекратились, а Себаса продолжал искать, - Маркус наклонился, поднял лист с могильной плиты и растер его между пальцев. - Я присылаю солдат ухаживать за могилой раз в две недели. Никто не навещает Себасу и его дочь Марию, эти захоронения все, что осталось от их семьи. Твой отец сделал так, что все родственники Себасы пропали, как будто их и не было, никто не знает, где они похоронены.
