Хранительница тайн - Мортон Кейт (первая книга TXT) 📗
Мама попросила принести фотографию, сделанную Джимми, – одну из немногих памятных вещиц, хранившихся не под замком. Оказалось, что это оригинал, а вовсе не репродукция. Сидя рядом с матерью, Лорел вновь вглядывалась в старый снимок: раннее утро после бомбежки, на переднем плане огоньками сверкает битое стекло и клубится дым, на заднем выходят из бомбоубежища люди. «Это был подарок, – тихо сказала мама, – и он очень много для меня значил. Я не могла с ним расстаться».
Они обе плакали, и Лорел даже немного боялась, не слишком ли маме тяжело вспоминать о виденном и пережитом, однако та говорила хоть и с трудом, но увлеченно и жарко. То ли известия о Джимми и его семье так на нее подействовали, то ли возможность раскрыть наконец свои тайны пробудила скрытые силы, но мама приободрилась и выглядела почти здоровой. Впрочем, Лорел понимала, что это ненадолго. Сиделка предупредила, что конец близок и не стоит обманывать себя надеждами, но потом улыбнулась и посоветовала радоваться маме, покуда можно. И они радовались. Они окружили ее любовью и той шумной семейной кутерьмой, которая для Дороти Николсон была главным счастьем в жизни.
Теперь, пока Джерри нес маму на диван, Лорел перебирала пластинки, ища нужную. Она на миг замерла, увидев альбом джаз-бенда Криса Барбера. Это была отцовская пластинка; Лорел и сейчас помнила, как папа ее принес. Он достал свой кларнет и, стоя посреди ковра, несколько часов кряду подыгрывал Монти Саншайну, только по временам умолкал и тряс головой, дивясь виртуозности Монти. За ужином в тот вечер папа сидел отрешенно, словно не слыша детского гомона, и блаженно улыбался чему-то своему.
Все еще чувствуя в душе теплоту того давнего вечера, Лорел отложила Монти Саншайна и продолжила перебирать пластинки, пока не нашла то, что искала: «При свете серебристой луны» Рэя Нобла и Снуки Лансона. Джерри как раз уложил маму на диван и бережно укрыл ее легким пледом. Лорел опять подумала, какое счастье, что он выбрался в «Зеленый лог» на эти последние дни. Только ему одному она рассказала правду о прошлом. Вчера вечером они долго сидели в доме на дереве, пили красное вино, слушали лондонскую кантри-радиостанцию, которую Джерри нашел в Интернете, и болтали всякую чепуху про первую любовь, про старость и про все остальное.
Джерри сказал, что не видит причин посвящать в мамину тайну других сестер. «Мы были там в тот день, Лол, это часть нашей истории. Роуз, Дафна и Айрис… – Он пожал плечами и отхлебнул вина. – Они только расстроятся, а зачем?» Лорел не была уверена, что он прав. Конечно, страшно огорошивать такими новостями сестер, особенно Роуз. С другой стороны, Лорел последнее время много думала о тайнах: как трудно их сохранить и как то, что вроде бы давным-давно похоронено, на самом деле живет где-то в душе и в любой миг может вырваться наружу… Она решила, что просто подождет какое-то время, а дальше будет видно.
Джерри опустился на стул рядом с мамой и кивнул Роуз, что можно включать музыку. Лорел достала пластинку из бумажного конверта, установила ее на диске проигрывателя и поставила иголку на внешнюю дорожку. Тихую комнату наполнили звуки рояля. Лорел села на край дивана, положила руку на мамины ноги и закрыла глаза.
И внезапно ей вновь стало девять лет. Тысяча девятьсот пятьдесят четвертый год, летняя ночь. Лорел в ночной рубашке с короткими рукавами, окно над кроватью распахнуто в надежде заманить прохладный ночной ветерок. Голова на подушке, длинные прямые волосы лежат веером, ноги – на подоконнике. У папы и мамы гости. Лорел уже несколько часов слушает невнятный гул голосов и взрывы смеха. Рядом сестры тихонько посапывают во сне. Иногда с лестницы в открытую дверь вплывает запах табачного дыма, в столовой звенят бокалы. Лорел приятно чувствовать за стеной спальни взрослый мир – уютный, теплый и светлый.
Через какое-то время послышался скрип отодвигаемых стульев, потом шаги в холле. Лорел могла вообразить, как мужчины обмениваются рукопожатиями, а женщины целуют друг друга в щечку и говорят: «До свидания», и «Какой чудесный вечер!», и «Обязательно надо будет собраться еще раз». Хлопанье автомобильных дверей, рычание моторов на залитой лунном свете подъездной дороге, и в «Зеленом логе» вновь воцаряются тишина и покой.
Лорел лежала в полудреме, дожидаясь, когда родители поднимутся по лестнице в спальню, но шагов все не было, а без этого она почему-то не могла окончательно уснуть. И внезапно снизу донесся женский смех, чистый и освежающий, словно глоток воды, когда очень хочется пить. Лорел села на кровати, сна ни в одном глазу. Снова раздался смех, на этот раз отцовский, потом звук отодвигаемой тяжелой мебели. Лорел не разрешалось вскакивать так поздно, кроме как в туалет или если ей приснилось что-нибудь страшное. Однако просто лечь и закрыть глаза не было никакой возможности. Что-то происходило внизу, и она хотела знать, что именно. Говорят, любопытство сгубило кошку, но маленьким девочкам оно, как правило, сходит с рук без таких тяжелых последствий.
Она соскочила с кровати, на цыпочках пробежала по ковру и тихо, как мышка, спустилась до середины лестницы. Тут в гостиной негромко заиграла музыка. Последние ступеньки Лорел пробежала бегом, осторожно встала на колени, уперлась в дверь рукой и припала глазом к замочной скважине. У нее перехватило дыхание. Отцовское кресло было сдвинуто в угол, родители, обнявшись, стояли посреди ковра и раскачивались под музыку. Папина рука, большая и сильная, лежала у мамы на талии, его щека касалась ее щеки, глаза были закрыты, а выражение лица – такое, что у Лорел комок встал в горле. Как будто ему больно и в то же время очень хорошо. Это был папа и не папа. У Лорел горели щеки. Она чувствовала что-то странное и непонятное, немного похожее на зависть.
Музыка заиграла быстрее, родители отступили друг от друга, по-прежнему держась за руки. Они танцевали, правда танцевали, как в кино, и мама крутилась и крутилась у папы под рукой. Щеки у нее порозовели, прическа сбилась, одна лямка бежевого платья соскользнула с плеча, и девятилетняя Лорел поняла, что не увидит никого красивее, даже если доживет до ста.
– Лол.
Лорел открыла глаза. Песня закончилась, пластинка крутилась вхолостую. Джерри склонился над заснувшей мамой и ласково гладил ее по волосам.
– Лол, – повторил он настойчиво.
Лорел повернулась к нему.
– Что случилось?
Джерри пристально смотрел на мамино лицо. Лорел проследила его взгляд и поняла: мама не спит. Она умерла.
Лорел сидела на скамейке-качелях под деревом и легонько отталкивалась от земли ногой. Почти все утро Николсоны обсуждали с местным священником предстоящие похороны, и теперь Лорел чистила медальон, который мама всегда носила на груди. Все в один голос решили похоронить его с мамой: она довольно равнодушно относилась к материальным богатствам, но медальоном очень дорожила, даже отказывалась его снимать. «Здесь мои главные сокровища», – говорила она, открывая медальон и показывая фотографии детей. Маленькой Лорел очень нравилось, как откидывается крышечка и как щелкает замочек, когда она закрывается.
Сейчас она открыла медальон и глянула на улыбающиеся лица – свое, брата и сестер, виденные сотни раз, и вдруг заметила скол на краю овального стеклышка. Лорел нахмурилась и провела большим пальцем по выщербине, нечаянно зацепив ее ногтем. Стекло сдвинулось – она думала, оно держится крепче, – и упало ей на колени. Тонкая фотографическая бумага выгнулась, и стало видно: под ней что-то есть. Лорел подцепила ее пальцем и вытащила.
Как она и думала, внутри оказалась другая фотография, с детьми из куда более давней эпохи. Теперь уже торопливо Лорел вытащила второе стеклышко, вынула снимок Айрис и Роуз. Еще одно старое фото, еще двое детей. Лорел глянула на всех четверых и ахнула: старомодная одежда, ощущение сильнейшей жары в том, как они щурятся в объектив, нетерпеливое упрямство на лице младшей девочки – все говорило о том, что это Лонгмейеры с Тамборин-маунтин. Мамины братья и сестра, погибшие в страшном автомобильном крушении, после которого ее вручили под покровительство Кэти Эллис и отправили в Англию на большом пароходе.
