Фристайл. Сборник повестей (СИ) - Сергеева Татьяна Юрьевна (хороший книги онлайн бесплатно txt, fb2) 📗

Мне было тошно. Какими мы все стали?! Неужели в нас ничего человеческого не осталось? Ну, подождите, потерпите, что за срочность такая — развод? Я не в первый раз сталкивалась с таким отношением к своим больным, но сейчас эта история задела меня так, как давно уже ничего не задевало. Всё-таки Лабецкий мне не был совершенно чужим человеком. Я старалась успокоиться и, вспомнив, что сегодня дежурю по больнице и надо снимать пробу перед раздачей обеда, понеслась на пищеблок.

Лабецкий вошёл в кабинет главного врача и огляделся с нескрываемым любопытством. Этот кабинет в старом финском здании был так мало похож на его собственный в типовой городской больнице. Места здесь было значительно меньше, но потолки были высокими, рабочий стол и кресло здешнего начальника хорошо освещали арочные окна. Стеллажи были сплошь заставлены папками с отчётами за прошлые годы, толстенными рецептурными справочниками, книгами по фтизиатрии и рентгенологии. Никаких фужеров и графинов не было. Правда, небольшая кофеварка стояла на той же полке, что и в кабинете Лабецкого, но никаких пальм и цветов он не увидел. Он усмехнулся про себя. Его преданная Раиса прекрасно понимала, что никаких семейных радостей с Лабецким ей не светит, и потому пыталась свить этакое уютное гнёздышко в его кабинете, обустраивая его на свой вкус. Он не мешал ей расставлять пальмы у своего рабочего стола и графины на стеклянных стеллажах. Он жалел Раису, а если быть совсем честным, то ему было совершенно безразлично, что стоит на полках его рабочих шкафов… А в этом кабинете всё было иначе. Главный врач туберкулёзной больницы очень хотел выглядеть умным и образованным человеком. Когда Лабецкий вошёл и представился, он, не спеша, собрал и отложил в сторону толстую папку с бумагами, заполненную какими-то графиками и чертежами. С деланным смущением, исподтишка наблюдая за реакцией своего визитёра, он объяснил:

— Диссертация… Через три месяца защита, а ещё конь не валялся…

Лабецкий подавил улыбку: неужели все управленцы стационаров стали сейчас как близнецы — все на одно лицо? Он протянул главному врачу свои бумаги. Тот, даже не вчитавшись в них, быстро расписался и вернул их Лабецкому.

— Печати у секретаря поставите…

С чувством превосходства он оглядел больного. Дорогой спортивный костюм висел на том, как на вешалке. Восточные глаза были обведены синими кругами.

— Как дела? — Снисходительно спросил главный. — Как лечимся?

— Лечимся… — Не без иронии ответил Лабецкий.

Главный врач, так и не предложив ему сесть, уловил его сдержанную иронию. Иронии по отношению к себе он не прощал никому.

— Я вот что ещё хотел сказать… Мне бухгалтерия сообщила, что Ваша больница с Нового года перестала оплачивать отдельную палату, которую Вы занимаете. Говорят, нет финансирования… Вам Ирина Дмитриевна ничего не говорила?

Он смотрел на Лабецкого с презрительным любопытством.

— Очевидно, она закрутилась, забыла сказать…

— Ничего себе! Доктор Соловьёва, как всегда, в своём репертуаре… Так что будем делать? Вы будете оплачивать эту палату самостоятельно или перейдёте в общую?

Лабецкий пожал плечами. Средства у него были. За месяцы лечения он мало потратил: покупал только свежие газеты, журналы и средства гигиены в больничном ларьке. Наталья по его просьбе приобретала для него всякую мелочь в соседнем посёлке и в городе — что-то из белья, пару рубашек, носки… Он мог бы оплатить свою палату, но теперь ему хотелось быть возле людей, поэтому он ответил холодно и высокомерно, чтобы осадить главного.

— Мы сейчас решим этот вопрос с Ириной Дмитриевной.

И распрощался.

Тесть ждал его в приёмной. Когда они вышли в коридор, он забрал у Лабецкого заверенные бумаги и в последний раз виновато посмотрел ему прямо в глаза.

— Прости, Сергей… Прости.

Лабецкий ничего не ответил, просто подал ему руку, которую генерал крепко пожал.

— Если тебе что-то понадобиться… Ты меня знаешь — только скажи…

Лабецкий усмехнулся.

— Никогда…

Он повернулся спиной и, шаркая стоптанными тапочками, ругнув себя на ходу, что опять забыл дать денег Наталье на покупку новых, пошёл по длинному коридору «хоздвора» в своё отделение. Ему вдруг стало удивительно легко. Он перевернул последнюю страницу длинного романа. Всё прошлое осталось позади — больница, где он был самым главным и где всё подчинялось его воле, Шурик, Раиса, жена и её отец, хмельные приятели… Теперь в его жизни был только этот туберкулёзный стационар и две женщины, которые пеклись о его здоровье — Ирина и Наташа. И наконец, он выпустил на свободу свою забытую совесть. Ту самую совесть, которой он когда-то запретил высовываться, и которая в последние месяцы вдруг выползла откуда-то из небытия и злобно, очень болезненно царапала его изнутри.

Я тщательно заполняла истории болезней. Два раза в неделю вместе с ординаторами, старшей сестрой, то есть с Натальей, и дежурной службой отделения я хожу в обход по палатам. И, хотя я вижу наших больных по нескольку раз в день и знаю все новости об их самочувствии, во время посещения палат я внимательно выслушиваю и выстукиваю лёгкие каждого из них. Ординаторы докладывают динамику заболевания: хоть по паре слов, но о каждом своём больном. Потом я должна всё это собственноручно записать в истории болезни. Писать приходится много, легко не отделаться…

В дверь постучали, вошёл Лабецкий. Очевидно, он только что расстался со своим родственником, но я не заметила, чтобы он был слишком расстроен. Я махнула ему рукой на стул: хотела дописать несколько фраз, чтобы потом не забыть. Он сел и, пока я писала, сидел тихо и спокойно. Наконец, я отложила в сторону последнюю историю и сочувственно взглянула на него.

— Мне очень жаль…

— Ты о чём? О разводе? — Сергей вдруг перешёл на «ты», но это случилось так просто и естественно, что я почувствовала только облегчение: рухнула стена официоза, которая так мне мешала.

— И о нём тоже…

— Оставь. Когда-то я сделал большую глупость, женившись по расчёту, а потом было лень эту глупость исправлять.

Он встал, прошёлся по кабинету, подошёл к окну, за которым была зимняя темень, и вдруг тихо и грустно пропел своим чистым баритоном.

— «Привычка свыше нам дана, замена счастию она»…

Потом помолчал немного и продолжил почти шёпотом.

— Если бы ты знала, сколько дров я наломал помимо женитьбы!

— Брось… — Отмахнулась я. — У каждого из нас есть в запасе хорошая поленница…

— Копай глубже… — Он отвернулся от окна и сел напротив меня. — Это не просто дрова, это — распад личности. Посмотри на своего главного… Он хотя бы внешне на человека похож. Я — в сто раз хуже…

— Трудно представить, что кто-то может быть хуже…

— Ты прекрасно знаешь, что я — алкоголик… Последние годы прошли, как в тумане. Власть, деньги и пьянство — остальное для меня не существовало.

Он говорил так искренне, и такая тоска была в его голосе, что мне захотелось его успокоить.

— Не только тебя, многих в наше время сгубили деньги.

— Не деньги, а власть… — Возразил Лабецкий серьёзно. — Развращает и губит человека власть. Вседозволенность и безнаказанность. А деньги только обязательное приложение к власти… Они потому к тебе и липнут, что ты у власти. Власти без денег не бывает!

— Когда мы начинаем дружно возмущаться по поводу своего начальника, наш батюшка, пытаясь нас угомонить, говорит, что власть человеку дана от Бога. А человек, который эту власть получает, всегда стоит перед выбором, как эту власть употребить…

Сергей удивлённо посмотрел на меня.

— Ты веришь в Бога?

Я пожала плечами.

— Скорее да, чем нет… По крайней мере, когда мне бывает трудно, я иду к отцу Михаилу.

— Насколько я понял, тебя не слишком жалуют в начальственном кабинете…

— Да. — Я непритворно вздохнула. — Мы каждый раз скрещиваем шпаги с глпаным… Бессмысленно, конечно. В конце концов, он меня уволит.