Фристайл. Сборник повестей (СИ) - Сергеева Татьяна Юрьевна (хороший книги онлайн бесплатно txt, fb2) 📗

— Я бы давно выгнал, — без улыбки согласился Лабецкий. — У меня такие долго не задерживались.

Он помолчал, потом продолжил, глядя на меня в упор.

— Ты знаешь, я часто думаю: что если бы здесь в больнице не оказалось тебя и Натальи? Наверно, я бы не выжил. Кто бы со мной возился так, как ты, и нянчил бы меня, как Наташа?

Я не знала, что на это ответить. Его слова были справедливы лишь отчасти. Конечно, к Лабецкому у нас было особое отношение, но выкладываемся мы одинаково с каждым тяжёлым больным.

А Лабецкий, решительно меняя тему, вдруг серьёзно спросил.

— Послушай… Где дочка Натальи? Ведь ей сейчас должно быть больше двадцати? Её ведь Алёной зовут, да? Она замужем? Куда-то уехала? Я несколько раз пытался спросить о ней Наташу, но она сразу переводит разговор на другую тему. Что-то случилось?

— Не надо спрашивать… Алёнка очень давно умерла. Если Наташа захочет, она тебе сама обо всём расскажет.

— Вот как… — Лабецкий заметно расстроился. — Тогда прости, что спросил… — И вдруг спохватился. — Слушай, Ирина Дмитриевна, не зли лишний раз своего начальника, переведи меня в общую палату. Дело не в деньгах, они у меня есть: осталась пара счетов, о которых жена не знает. Просто я думаю, мне пора с небес на землю спускаться. Я здесь понял простую истину: жить надо с людьми, а не над ними…

С Лабецким всё было ясно: надо начинать жизнь сначала, пусть даже и в туберкулёзной больнице. Я хорошо понимала его: Сергей устал от одиночества, ему хотелось сейчас быть с людьми.

Честно говоря, я обрадовалась: бухгалтерия трезвонила мне каждый день, а я никак не могла решиться заговорить с ним о переводе в другую палату. По моему распоряжению Наталья провела в отделении некоторую дислокацию, в результате которой Сергей вместе со своим телевизором оказался в двухместном номере с нормальным приветливым соседом, молодым инженером с машиностроительного завода. Туберкулёз у него не такой тяжёлый, как у Лабецкого, но лечиться предстояло всё равно достаточно долго. Я надеялась, что они подружатся, что, видимо, и произошло. Вскоре к ним присоединилась ещё одна наша больная, Светлана, профессиональная художница, высокая, худая и плоская, но неунывающая и остроумная. Сама себя она называла «девушкой-спагетти», изрисовала целый альбом комиксами на тему жизни в нашей больнице, а все стены палаты, в которой она квартировала, были увешены её прекрасными акварельными рисунками. Большую акварель с видом нашего парка над озером мы с Натальей у неё конфисковали и повесили на стене в моём кабинете. Эта компания так и стала везде появляться втроём. Верховодила в ней, конечно, Светлана. Наши быстрые на язык больные тут же прозвали это трио «Ансамбль «Каверна».

Лабецкий ожил, стал разговорчивым и активным. Он горько смеялся, когда вдруг с его прежнего места службы приехал шофёр за телевизором. Это был тот же водитель, который несколько месяцев назад привёз этот телевизор к нам. Бедолаге, по-видимому, было очень стыдно за своих нынешних руководителей, он всё время извинялся и на Лабецкого не смотрел, только передал ему два огромных пластиковых пакета с личными вещами, которые оставались в его бывшем кабинете. Сергей фыркнул и попросил Наталью раздать их нашим бомжам — он знал, что иногда мы всей больницей собираем какие-то пожитки, чтобы хоть как-то приодеть этих бедолаг при выписке. Но Наталья решительно опустошила пакеты, разложив их содержимое на кровати Лабецкого. После сортировки кое-что, и в самом деле, было отправлено по указанному направлению, но две пары модных туфель, пушистый мягкий шарф, меховую шапку и что-то ещё она аккуратно сложила в дорожную сумку Сергея. Мне некогда было вникать в его отношения с нашими насельниками, но я видела, что Лабецкого ещё больше с ними сблизил трагикомичный эпизод изъятия телевизора. Я замечала, что он теперь мог подолгу разговаривать с кем-нибудь из больных в коридоре или в разношёрстной мужской компании смотреть телевизор в холле отделения, шумно обсуждая неудачный пас какого-нибудь футболиста. В марте заметно прибавился день, чаще появлялось яркое весеннее солнце, и я, наконец, разрешила ему прогулки. Теперь, подойдя к окну в своём кабинете, я частенько видела всю троицу, гуляющую по берегу озера среди живописных валунов. Света всегда оживлённо жестикулировала, что-то рассказывая, а её компаньоны внимательно слушали, иногда улыбались. И каждый вечер Лабецкий провожал Наталью до самого шоссе, на противоположной стороне которого темнели наши пятиэтажки.

Но чем больше заглушались симптомы болезни, тем чаще он стал задумываться о будущем, часто ставя меня в тупик своими неожиданными вопросами. Однажды во время дежурства по отделению, проходя через фойе, я увидела его рядом со Светланой. Она опять что-то рисовала, совсем уйдя в себя и не замечая никого вокруг. Сергей сидел рядом в продавленном старом кресле и, исподлобья, наблюдал за ней. Я кивнула и прошла в свой кабинет, но через секунду он постучал и, не дожидаясь ответа, вошёл следом. Он сел напротив меня и вдруг произнёс.

— Я всё думаю, думаю… На что я потратил свою жизнь? Пока я унижал подчинённых, пьянствовал и швырял деньгами, другие жили… Понимаешь, жили по-настоящему. Вот хотя бы Светка. У неё душа переполнена… Она всех любит, всем готова помочь, хотя сама… В чём душа держится… И всё время в работе. Я первый раз в жизни столкнулся с творческим человеком. Это так заразительно! Да, что там говорить! Ты зря меня лечила, Ириша. Я — дерьмо.

В его словах и в голосе не было ни малейшей доли кокетства. Он сказал это с такой тоской и с таким глубоким отчаянием, что у меня внутри всё сжалось.

— Ты понимаешь… — Продолжал Лабецкий. — Я сейчас чувствую себя хуже, чем когда-то на скамье подсудимых… Ты понимаешь, о чём я?

— Догадываюсь… Но я — не судья тебе, Серёжа, я только твой врач. Успокойся. Ангелов на земле я что-то не встречала. Они все на небесах.

— Что мне сейчас делать, скажи? — Он покачал головой и продолжал обречённо. — Я надеюсь, что туберкулёз мы, то есть ты, остановила, но что мне делать со своей жизнью, не знаю, сколько мне Господь отпустил? Но ведь жить как-то надо…

— Ты знаешь что, Сергей… — Попыталась я его успокоить. — Как твой друг, я могу сказать только одно… Конечно, главным врачом ты больше никогда не будешь, но ведь ты — доктор… Медицинских специальностей много, выберешь любую, какую сможешь осилить в свои сорок пять, и труби до пенсии…

Мы проговорили в тот вечер до отбоя, потом я погнала его отдыхать.

У самой двери моего кабинета, он вдруг спросил, глядя мне прямо в глаза.

— Ты ведь знаешь, что… Наталья… Ты знаешь, она теперь для меня…

— Иди спать, уже поздно. — Махнула я на него рукой.

Он тихо улыбнулся и вышел.

Наталья вскоре уехала на полтора месяца в город на курсы усовершенствования. И я вдруг поняла, что не только мне, но и Сергею без неё плохо. Он поскучнел и погрустнел, я успокаивала себя и его, что курсы эти всего только полтора месяца. Наталья часто мне звонила, думаю, и ему тоже, в воскресенье приезжала, и я как-то встретила Лабецкого в нашей парадной. Он не смутился, поздоровался, о чём-то спросил и поднялся в квартиру Натальи — я живу на два этажа ниже. «Дай Бог им счастья!» — подумала я тогда.

Но счастье оказалось совсем коротким. Через пару недель случилась беда.

Как всё произошло я знаю только по рассказам очевидцев. В тот день было совсем по-весеннему тепло, так тепло, что дорожки в нашем парке сплошь покрылись проталинами. Светило солнце, ветра не было, и наши подопечные совсем расслабились. Палаты опустели, остались только те больные, кто был на постельном режиме или кому ещё рано было выходить на улицу. Остальные разбрелись по парку в разные стороны, подставляя весенним лучам замученные туберкулёзом физиономии. Ансамбль «Каверна» поредел и превратился в дуэт: накануне я отправила соседа Сергея продолжать лечение в санатории. Светлана и Лабецкий шли по дорожке к озеру, перепрыгивая, как школьники, через лужи. Времени до обеда оставалось ещё много, и они решили съездить в посёлок, погулять, зайти на почту за свежими газетами, заглянуть в магазины. Для этого надо было выйти на шоссе, где была остановка автобуса, то есть перейти на другую сторону озера через злополучные мостки. Снег, который никто зимой не убирал, покрывал скрипучие доски толстым слоем, и плотный накат, образовавшийся под десятками пар ног ежедневно переходящими мостик туда и обратно, подтаял на солнце и стал очень скользким. Лабецкий пошёл через мостки первым, чтобы потом подать руку своей даме, но, дойдя до середины переправы, вдруг поскользнулся и рефлекторно схватился за трухлявые перила. Поручни тут же переломились и, падая в озеро, Лабецкий увлёк их за собой. Вода под мостками не замерзала даже в сильные морозы: быстрое течение промыло здесь глубокую протоку. Сергей плохо плавал, длинная дублёнка, в которой теперь могли поместиться два отощавших от болезни Лабецких, мгновенно намокнув, потянула его вниз, а тяжёлые скользкие перила сильно ударили по голове. Видимо, он потерял сознание и стал тонуть. Как ни странно, «девушка-спагетти» среагировала мгновенно: сбросив куртку, сиганула в озеро вслед за ним, и, схватив его за воротник, умудрилась подтащить утопленника к берегу, который был совсем близко. Не зря говорят, что в состоянии аффекта человек способен проявлять чудеса физической силы! Тут подбежали другие больные, гулявшие вдоль озера, кто-то помчался в корпус за врачами, кто-то, стянув раскисшую дублёнку с Лабецкого, пытался делать ему искусственное дыхание — Сергей не дышал.