Завидное чувство Веры Стениной - Матвеева Анна Александровна (книги бесплатно .txt) 📗
Евгения ещё раз вежливо улыбнулась младенцу, который как раз мигрировал на колени к отцу, приговорившему своё пиво.
– Тебя как звать-то? – спросила девушка у окна. Евгения назвалась, как всегда, полным именем.
– А Женей можно?
Стиснув зубы, Евгения сказала, что если очень хочется, то можно.
– Ясно, – кивнула девушка. Её звали Даша, и она впервые побывала во Франции – в гостях у друзей, которые, как поняла Евгения, жили где-то в Лангедоке.
– Дыра дырой, – сокрушалась Даша. – Хотя природа красивая, лошади. Люблю лошадей, а ты?
Евгения сказала, что ей симпатичны все живые существа.
– Ясно, – опять кивнула Даша, но всё же решила уточнить: – И комары?
Тут рядом с ними очень вовремя припарковалась тележка стюардессы, окутанная тяжёлым духом разогретой пищи. Русское слово «дух», неожиданно пришедшее на ум Евгении, напомнило о тех многочисленных случаях, когда Ереваныч выгонял их с Ларой из комнаты за какую-то провинность, повторяя:
– И чтобы духу вашего здесь не было!
– Для вас – курочка или рыбка? – спросила Яна у Даши. Даша выбрала курицу. – А вам вегетарианское питание, – сказала стюардесса Евгении. – Придётся чуточку подождать.
– Ты мяса совсем не ешь, что ли? – удивилась Даша. Евгения терпеливо объяснила, что, если человек в самом деле любит животных, он не должен их есть.
– Ясно, – сказала Даша. Судя по всему, это было её любимое слово. Евгения жалела, что Даша проснулась – лучше бы дальше спала. – А я вот спокойно их ем. У французов в деревне был кролик, я его каждый день ходила гладить – а потом они из него сделали этот… как его… фритатуй. Очень вкусный! Ты, Жень, должна понимать – бог дал нам животных, чтобы мы ими питались.
Евгения не любила споров о вегетарианстве, а также о религиях и той особой роли, которую играет в мире Россия. Поэтому быстро кивнула, признав таким образом Дашину правоту, – и сняла раскалённую фольгу с порции овощей, которую принесла другая стюардесса.
Даша почувствовала себя обманутой – она рассчитывала на спор, в котором сможет блеснуть ещё какими-нибудь познаниями, а Евгения как будто хлопнула дверью у неё перед носом. Какое-то время соседка угрюмо жевала свою курицу, запивая вином, но вскоре снова принялась за Евгению:
– А ты в Париже чё делала?
Евгении не хотелось рассказывать, что она там живёт и учится, – во-первых, Даша ей не нравилась, во-вторых, если бы даже на её месте был кто-то более приятный, заканчивалось это всегда одинаково: просьбой дать адрес, телефон и мейл. Потому что скоро в Париж поедет чей-то внук, чья-то дочь, чей-то начальник и чья-то жена – и все они дружно придут к Евгении за консультацией, помощью и советом, а возможно, ещё и переночуют. У неё есть раскладушка?
– Как все, – сказала Евгения, – смотрела город.
– Магазины у них нормальные, – признала Даша, – но еда – отстой. А на могилку Наполеона ты сходила?
Евгения вспомнила Дом Инвалидов и величественный саркофаг, в котором лежали ещё пять гробов – один в одном, как матрёшки. Тело императора было спрятано там, словно сердце сказочного Кощея.
– Нет, не довелось, – соврала она, и Даша обрадовалась:
– А я сходила!
Евгения почувствовала благодарность к младенцу, который вдруг завопил, перекрыв своими воплями Дашины откровения, как советские спецслужбы глушили в своё время вражеские радиоголоса. Этим воплем он предвосхитил объявление стюардессы – таинственным голосом та попросила всех привести кресла в вертикальное положение и пристегнуть ремни, потому что самолёт вошёл в зону турбулентности.
Евгения послушно пристегнулась и постаралась как можно скорее доесть свои овощи, на редкость безвкусные. Самолёт трясся и звенел, точно бубен в руке цыганки. За иллюминатором мелькали молнии.
– Гроза, – подтвердила Даша. Она не выглядела испуганной – преспокойно дожёвывала булочку. Евгения, впрочем, тоже не слишком боялась, в отличие от Ереваныча, который всякий раз шёл в самолёт, будто на казнь. При слове «гроза» она не встревожилась, а вспомнила, как маленький Стёпа услышал за окном раскаты грома и закричал: «Салют!»
Самолёт тем временем трясся всё сильнее. У семьи с младенцем что-то упало со столика, но ребёнок почему-то замолчал. Евгения ощущала рваные движения машины, поглотившей её и других пассажиров на долгих четыре часа – и прокладывающей дорогу сквозь грозовые тучи. Вдруг сильный удар подбросил Евгению в кресле, и недодуманная мысль вылетела из головы, как вылетает из горла застрявший кусок.
– Что происходит? Что случилось? – закричал кто-то позади Евгении. И, словно в ответ, раздался женский вопль:
– Мы падаем! Мы все умрём!
На несколько секунд Евгения очутилась в эпицентре чужой паники: люди кричали, плакали, молились, угрожали кому-то, обнимались, прощались друг с другом. Коробки с недоеденной едой падали на пол. Стюардессы страшно молчали, никто ничего не объяснял. Евгения зажмурилась, пытаясь вспомнить молитву «Отче наш», но вместо этого вспомнила весёлого монаха, который приходил к ним однажды в гости и сказал очень странную фразу:
– Я, конечно, хочу попасть в царствие небесное – но я там ни разу не был и не знаю, на что оно похоже. А вот эту грешную земную жизнь я знаю – и очень люблю.
Евгения пришла тогда к выводу, что если уж даже монах не знает, на что похоже царствие небесное, то мирянам об этом и вовсе не стоит задумываться. В остальном-то он, кстати, был безупречен: ходил в длинном платье, освятил новый дом Ереваныча, подарил девочкам «святыньки» и молился перед ужином. А потом, когда детей отправили спать, – долго, красиво пел, и Стёпа наутро спросил у мамы Юльки:
– Монах-то когда уехал? Я полночи не мог уснуть, слушал его звуки.
Самолёт дёргался почти что в конвульсиях, пассажиры кричали хором, сверху падали кислородные маски. Сзади кто-то выл, сбоку мать прижала к себе младенца и что-то шептала в его велюровую макушку.
– Давай сфоткаемся! – прокричала вдруг Даша. Она уже включила камеру и протягивала руку, чтобы обнять Евгению. Та покорилась и даже изобразила что-то вроде улыбки.
– Главное, чтоб маски в кадр попали, – сказала Даша. От неё сильно пахло сразу несколькими парфюмами – Евгения уже потом догадалась, что соседка коротала время в магазине дьюти-фри, знакомясь с новыми ароматами.
Странно, но после этого дурацкого эпизода Евгения почему-то перестала бояться. Даша ведь не боится – делает снимки, чтобы потом показать их кому-то, а значит, не собирается умирать.
– Чё так выть-то, – заметила соседка, адресуя свои слова пассажиру сзади, который и вправду чересчур долго тянул одну ноту.
Пассажиры надели кислородные маски, и младенец горько расплакался, когда увидел мать в жёлтом наморднике. Евгения старалась смотреть только на Дашу, невозмутимую как скала. Соседка сложила руки на груди, как будто шла к причастию. Или это была поза Наполеона?
Самолёт передёрнуло ещё раз – и вдруг всё разом стихло, успокоилось.
– Уважаемые пассажиры, – сказала стюардесса, – наш самолёт покинул опасную зону, и теперь вы можете снять кислородные маски и отстегнуть привязные ремни. Мы сделаем всё возможное для того, чтобы дальнейший полёт стал для вас максимально комфортным.
Люди аплодировали, как в театре. Яна и другая стюардесса, обе, надо сказать, бледненькие, катили по проходу мусорную тележку, собирая остатки пищи и разбросанные повсюду пластиковые вилки. Сзади остро пахло рвотой. Даша достала из сумки ярко-красный лак для ногтей – и начала делать себе маникюр.
Евгения откинула спинку кресла и вздохнула так глубоко, как только могла. Какое счастье, что она снова летит из Парижа в Москву, а не падает на землю, чтобы погибнуть! Она ещё не осознавала, что начиная с сегодняшнего дня будет вечно бояться полётов.
Мама Юлька в юности прыгала с парашютом – из самолёта, на высоте в километр. Выпив с гостями лишний бокал, любила прихвастнуть этим – и обязательно притаскивала в качестве доказательства изрядно зажульканную бумажку: «Свидетельство парашютиста, стабилизация 3 минуты, оценка «отлично». Женщины ахали, мужчины нервничали – прыгнуть с парашютом раз в жизни должен вроде бы каждый, да всё никак не собраться. Мама Юлька объясняла им: пусть лучше даже не думают! Вот она, например, никогда не боялась высоты, а после того прыжка каждый полёт для неё испытание – она напивается ещё в аэропорту и потом лежит на плече у соседа как мёртвая.
