Июль 41 года - Бакланов Григорий Яковлевич (читаем бесплатно книги полностью txt) 📗

— Ясно, товарищ батальонный комиссар. Выпрямившись, с опущенными ресницами, он сдержанно взял под козырёк. Машина тронулась, оставив позади себя отдалявшихся сержанта и лейтенанта. Сквозь пыль они смотрели ей вслед. Неприятный осадок после вчерашнего, нехорошее что-то подымалось в Шалаеве со дна души. Вспомнит — и начинает мутить. Так бывает наутро после сильного перепоя, когда все, что говорил и делал, вспоминать стыдно — зажмуришься только да закряхтишь. И гнетёт предчувствие всеобщей беды. Но так же, как после водки наутро лекарство одно — водка же, так и Шалаев не колеблясь направил мысль вслед вчерашнему гневу, и гнев вытеснил стыд.

— Смотрите, товарищ майор, — сказал шофёр, — пушки куда у них развёрнуты. Шалаев нахмурился, но тут необычный вид пушек отвлёк его. Слева в хлебах по всему косогору лёгкие пушки были развёрнуты не к фронту, а смотрели на дорогу нацеленными дулами, как бы провожая движущуюся по ней машину. И вдруг странно пустынной показалась Шалаеву дорога впереди. Ни по сторонам её в хлебах, ни впереди ни души не было видно. Такой пустынной и насторожённой земля бывает только у переднего края, где все скрыто, но отовсюду смотрят глаза и замаскированные дула. В сущности, Шалаев мог бы не ехать. Но после вчерашнего ему тяжело было находиться рядом с командиром корпуса и Бровальским.

— Порядочки в двести восемьдесят первой! — сказал он с особенным удовольствием, потому что это была дивизия Тройникова, а он не забыл Тройникову, что произошло между ними на совете. Тем временем шофёр, пригнувшись к рулю, выворачивая шею, пытался сквозь ветровое стекло что-то разглядеть в небе, не выпуская дорогу из глаз. Из-за верхнего края ветрового стекла в поле зрения выскочили два «хейнкеля», удаляясь. Они обронили бомбы над артиллерийскими позициями, и из жёлтого поля впереди один за другим взлетели три чёрных взрыва. Шофёр сбоку беспокойно взглянул на Шалаева, но тот, не отвлекаясь, смотрел перед собой в стекдо. Чем нерешительней чувствовал он себя в душе, тем твёрже и раздражённей было его лицо. Самолёты уже были далеко над рощей и кружились над ней. По временам они исчезали за вершинами деревьев и снова появлялись, кружась. Большая тень облака c хлебов сползла на дорогу, краем своим накрыла рощу, машина быстро нагоняла её. Но ещё раньше чем она приблизилась достаточно, тень облака упала с деревьев, обнажив их солнцу, сдвинулась с дороги, и на ней видны стали крошечные фигурки нескольких человек, выступившие из-за деревьев. Ни их самих, ни цвета их формы разглядеть отсюда было невозможно. Все это вместе — и деревья, и дорога, и люди на ней — тряслось и скакало в ветровом стекле машины, мчавшейся по ухабам. Но угрозу, исходившую от этих появившихся на дороге людей, Шалаев почувствовал на расстоянии. И самолёты продолжали кружиться над рощей и не бомбили её. И люди эти открыто стояли на дороге… Все вместе это было странно. Шалаев вспомнил, как лейтенант предупредил его, и роща теперь показалась ему именно тем местом, куда и должны были сбросить десант. Но машина все так же несла их вперёд. Твёрдый во всем, Шалаев не решался сейчас приказать шофёру остановиться. Ему казалось это малодушием, и он стыдился проявить его. И тут впереди из серой пыли дороги всплеснулся разрыв. Шофёр успел только упасть на руль, а когда поднял голову, увидел белые пробоины в стекле и обернувшееся назад, разъярённое, тёмное от гнева лицо Шалаева.

— Стой! — кричал Шалаев, поддаваясь первому сильному чувству: выскочить и наказать того, кто смел стрелять в них. Но тут же сообразил, что останавливаться нельзя.

— Вперёд! Быстро! Давай!.. Заскрежетало в коробке передач, машина рванулась вперёд.

— Ч-черт! — говорил шофёр, испуганно улыбаясь. Он знал, что за звуком мотора полет снаряда не будет слышен, быть может, уже летит, и не мог молча вынести это-то страшного ожидания. — Встречает нас двести восемьдесят первая!.. Неловко, словно парализованную, поворачивая шею, он опасливо снизу вверх глянул на крышу кабины.

— Ухлопают, потом разбирайся. Скажут, фамилию перепутали…— пытался шутить он. Чёрный взрыв взлетел перед стеклом, на миг заслонив дорогу. Машина дёрнулась, как живая. В ней что-то начало глохнуть, она подвигалась вперёд рывками, встряхивая обоих. Роща была уже близко. Свернув с дороги, весь пригибаясь шеей, как бы ожидая удара сзади, шофёр гнал к кустам по кочковатой земле. Они почти воткнулись в куст, и машина стала. Оба выскочили из дверец. И тут в остановившейся машине, внутри неё, что-то дёрнулось сильно в последний раз, и, задрожав вся, затрясшись и мотором, и крыльями, и распахнутыми дверцами, машина заглохла. В наступившей тишине издали ещё стал слышен полет снаряда: ви-и-и-у-у!.. Ах! Ах! — встали два плоских разрыва значительно сзади по сторонам дороги. Шалаев и шофёр, вырвавшись из-под опасности, смотрели теперь издали на эти разрывы. Как после быстрого бега колотится сердце, так и сейчас в обоих билась радость. И впервые за всю совместную службу они чувствовали такую открытую душевную близость друг к другу, близость двух людей, оставшихся в живых.

— Ну что, товарищ Петров, живы?.. И оба рассмеялись. Достав платок, Шалаев вытирал потное, обсыхавшее на ветерке лицо. В этот момент оба они совершенно забыли о людях, появившихся на дороге и исчезнувших в роще во время обстрела: ближняя опасность заслонила дальнюю. Шалаев ещё вытирал лицо, как вдруг, что-то почувствовав за спиной, быстро обернулся. От деревьев, развернувшись в цепочку, шли на них четверо, А один, уже подошедший неслышно, из-под руки держал на ладони автомат, ремень которого натянулся от плеча вниз. Только одно мгновение, когда Шалаев обернулся и увидел приближавшихся, лицо его оставалось напряжённым. Но это мгновение поймал стоявший против него человек. Они стояли друг против друга: тот — с немецким автоматом на ладони, Шалаев — с платком в левой руке, очень белым на солнце и чистым, и один раз человек, не сводя глаз, покосился на платок. А те четверо подходили. И за это короткое время, пока они так стояли и смотрели друг на друга, мысль общая, одна и та же, успела проскочить между ними из глаз в глаза и быть понятой, и снова проскочить.

— Свои! — закричал шофёр обрадованно, — А мы напугались!.. Человек улыбнулся одной стороной лица, обращённой к шофёру, но головы на его голос не повернул и остался таким же серьёзным. Даже ещё серьёзней оттого, что на секунду улыбнулся без выражения, не спуская с Шалаева карауливших каждое его движение глаз. И снова что-то не понравилось Шалаеву в его лице. Здоровое, розовое, с выступившей из кожи золотящейся на солнце щетиной, с жёсткими рыжими бровями. Под ними — голубые глаза. И они смотрели на Шалаева. В этих смотревших пристально глазах, из глубины их рвалось наружу неудержимое, хитрое, как у сумасшедшего, веселье, еле сдерживаемый смех. Это были не русские глаза. Это были глаза немца! Шалаев похолодел: «Влип!..» И уже в новом, в истинном свете он увидел всех пятерых. Он увидел, как на них не сидела красноармейская форма, в которую они были одеты, словно была она с чужого плеча. И во всех них, рослых, тренированных, в тем, как они подходили, вместе с насторожённостью чувствовалась особая развязность, которая отличает отборные войска: разведчиков, парашютистов, обученных самостоятельности, — и которую редко встретишь у рядового пехотинца, сильного в массе, а не в одиночку.

— Двести восемьдесят первая? — без умолку говорил шофёр, ошалевший от радости, что жив. — Тоже порядок завели: к ним едут, а они забаву нашли, из пушек стрелять! А ухлопали бы? Кто у вас командир полка? — повысил он голос. Не отвлекаясь, никак не отвечая на то, что говорил шофёр, человек с автоматом сказал:

— Разрешите проверить ваши документы. Он сказал это по-русски, но с той бесцветностью и правильностью всех слов, что сразу чувствовался нерусский. Шалаев услышал едва уловимый акцент. Мысль работала чётко. Те четверо, подойдя, стали перед ним и справа. И пистолет его тоже был справа. С той самой стороны, где они стояли. В застёгнутой кобуре. Сзади не стал ни один. Чтоб, если стрелять, не попали в своего. Мельком, краем глаза Шалаев увидел вдруг помертвевшее лицо шофёра с раскрытым ртом. Тот теперь только увидел, кто перед ним. Рука Шалаева сама по привычке потянулась к левому нагрудному карману гимнастёрки, где лежало у него удостоверение личности. Но, выигрывая время, он сначала расстегнул правый карман. Он делал это медленно, а мысль со страшной быстротой обегала круг, толкаясь во все стороны, ища выход. Поискав в правом кармане и, как бы вспомнив, он расстегнул другой нагрудный карман, но уже левой рукой. А правая так и осталась у кармана на весу, чтобы только скользнуть вниз к пистолету. Пальцы её застёгивали пуговицу. Он подал удостоверение левой рукой. Беря его, человек ещё раз внимательно, фотографируя в памяти, глянул на Шалаева к раскрыл. И как только он заглянул в удостоверение, все тоже потянулись туда, вытягивая шеи. Поглядеть. В этот момент рука Шалаева скользнула к пистолету. Но он не успел вырвать его из кобуры: человек, взявший удостоверение, на слух стерёг его. Даже не движение его — мысль! Шалаева повалили. Молча, сопя над ним, сквозь стиснутые зубы, спиной вбивая в землю, выламывали руки. Кто-то коленом наступил на него.