И снова про войну (Рассказы и повесть) - Зеленин Андрей Сергеевич (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно .txt) 📗
— Из двух зол нужно выбирать меньшее, — не по-детски рассудительно произнёс я.
— Ух, ты! — усмехнулся сержант. И с улыбкой взглянул на меня. — Ну-ка, ну-ка! И как же ты решаешь?
— С вами! — решительно выдал я.
— Герой! — то ли осуждающе, то ли одобряюще покачал головой сержант. — В медсанбат тебе надо — от огня подальше.
— Я там был, — напомнил я сержанту.
— Ну… — начал тот и недоговорил.
Где-то далеко что-то скрипнуло раз, другой, третий, затем раздался свист.
— Ховайся! — скомандовал сержант и буквально вдавил меня в дно окопа.
Затем на моей голове оказалась его каска.
А потом вокруг загрохотало!
Я думал, сержант начнёт стрелять из своей винтовки, но он тоже вжимался в окоп и лишь изредка привставал, чтобы выглянуть за бруствер.
Что-то большое и горячее упало рядом со мной, задев ногу чуть выше колена. Я ойкнул, зашипел. Сержант, тут же забыв обо всём, встревожено взялся за меня:
— Что, ранило? — И — счастливо рассмеялся: — Долго жить будешь, Андрюха! — Пояснил: — Осколок мины.
Осколок был небольшим, — у страха глаза оказались больше, — но выглядел он ужасающе: кусок острого, скрученного винтом металла.
Я глянул на свои солдатские штаны и вроде бы вздохнул, что вот, мол, дыра.
Миномётный обстрел прекратился внезапно. Тишина, даже не подумаешь, что так может быть, больно ударила по ушам.
Сержант тут же аккуратно приладил винтовку — ствол в поле, приклад в плечо — и стал ждать.
Минут десять звенящей тишины показались мне вечностью. И я тоже ждал атаки фашистов, даже не пытаясь представить себе, как это может выглядеть и что может случиться со мной. В итоге, вздрогнул не от звуков стрельбы, которой не случилось, а опять от голоса.
Сержант, убирая винтовку с бруствера, улыбнулся — повторил:
— Жить, Андрюха, будешь долго. Это они, гады, нас только пугают, хвастаются, что у них всего навалом: и самолётов, и мин…
Со стороны леса раздался шорох — к нашему окопу кто-то полз.
— Смена, — пояснил сержант. — Вместо Сёмы.
Красноармеец лет тридцати, с шикарными чёрными усами под носом, занял наш окоп, а мы с сержантом отправились в лес. Сначала ползком, затем шли, пригибаясь, а потом сержант выпрямился в полный рост и разрешил мне сделать то же самое — разрешил так, своеобразно:
— Хорош грибы искать, здесь их нет, не на Урале!
Я никогда раньше не видел этот пулемёт так близко. В кино — сколько угодно, на картинках в разных книжках про войну — много. Но вот так, чтобы потрогать рукой кожух, коснуться ручек, взять ленту с патронами, — ух!..
— Нравится? — спросил меня сержант.
Это был уже другой младший командир. Первого вызвали к начальству, и он оставил меня на попечение пулемётчиков.
Пулемётов было два. Два «максима» [2]. Всё, что осталось от пулемётной роты — один взвод.
Пулемётчиков тоже осталось немного — пять человек. Сержант — не тот, который первый, а второй — был за взводного, то есть за командира взвода. Первым расчётом командовал младший сержант — у него в петлицах красовался один треугольник [3]. В подчинении младшего сержанта имелся один красноармеец. Вот и весь расчёт, хотя, по словам сержанта, раньше пулемётчиков в расчёте было пять человек.
— А где др… — начал я и осёкся — понял, где другие; война же!
Взводный мой вопрос понял иначе. Мол, где люди из другого расчёта? Ведь второй «максим» стоял в гордом одиночестве!
— За обедом ушли. Оба. Я так решил. Пусть отдохнут.
— А я могу… — замялся я, даже не надеясь на чудо.
— Чего? — удивился сержант.
— Это, — выдавил я из себя. — Помочь.
— Помо-очь! — протянул сержант. И качнул головой, и развёл руками: — Ну-у…
Так в моих руках оказалась патронная лента. Без патронов. Их нужно было в ленту вставлять. В специальные такие кармашки — как раз под патрон.
Лента была из ткани, вроде бы брезент. Патроны лежали в обыкновенном ведре. Много, с горкой.
— Бери, вставляй вот так, — показал мне красноармеец — второй номер расчёта. — Вот так, вот так, — говорил он, и я следил за движениями его рук. — Как наберёшь всю ленту, отдашь мне, я проверю, потом в коробку уберу.
— А сколько? — спросил я.
— Чего сколько? — красноармеец хмуро уставился на меня; был он какой-то грустный, пожалеть хотелось.
— Сколько патронов надо вставить? — уточнил я.
— Двести пятьдесят, — последовал короткий ответ.
Ленту я собирал долго — пальцы устали, но справился и, довольный, передал, наконец, второму номеру. Тот быстро, но тщательно — несколько штук поправил — осмотрел ленту и качнул головой:
— Годится! — А потом вдруг оглянулся, кинул взгляд по сторонам и прошептал мне: — Слушай, если меня убьют…
Взводный и командир расчёта были рядом — услышали. Оба в голос рявкнули:
— Митяй, ты опять?!
— Да чё вы! — рассердился красноармеец. — Я ведь не хороню себя!
— Да ты уже сотый раз за два дня! — возмутился сержант.
— Да-а… — протянул Митяй. И махнул рукой, мол, ну вас всех: — Я ведь хочу, чтобы дома знали, где похоронят…
И все вдруг замолчали.
Я не знал, что сказать или спросить, и взялся за вторую ленту. Полез в ведро за патроном. Затем взял второй, третий…
Издалека послышался шум шагов. Он приближался. Вскоре между сосен показались два человека. Они шли к нам. Первый — торопясь. Второй — медленно.
Он вообще был нетороплив. Красноармеец Черепахин. Мой дед.
— Жизнь научила, — сказал он мне потом в одной из пауз, когда не стреляли ни фашисты, ни мы. — А поначалу-то шебутным был.
Жаль, но говорил он мало. Почти ничего не рассказал о себе…
На обед были щи.
Я ничего не едал вкуснее, хотя в котелке плавали лишь куски говядины и листы капусты. Ну, ещё посолено было в меру.
— Хороший нынче обед, — радовался взводный. — Последний раз так сытно дня три назад ели. Или четыре? — задумался он, удивляясь. — Надо же, забыл!
— Четыре, — вставил своё слово Митяй. От еды он веселее не стал — так же грустно смотрел по сторонам и в котелок. Хорошо, запасливым был — поделился со мной ложкой. Ещё и обрадовал: — Себе оставь. Пригодится. Глядишь, добрым словом помянёшь. Потом…
— Опять?! — чуть ли не взвыл взводный.
Первый сержант, с которым я сидел в окопе, так и не появился. Дела не дали или решил, что я уже не пропаду… В общем, я остался с пулемётчиками. Я остался бы с ними в любом случае, ведь здесь был мой дед!
Я чуть не проговорился, когда взводный представил мне его:
— Красноармеец Черепахин.
— Григорий Михайлович, — кивнул он мне и как-то неодобрительно покачал головой, глянув на мои босые ноги.
— Дед! — воскликнул я.
— Ты чего? — не понял дед и даже обиделся. — Мне только четвёртый десяток пошёл! У меня младшей, Зинке, года нет! В сентябре сорокового родилась. А сам я с десятого!
Я прикусил язык.
А потом меня посадили обедать.
Все сели вокруг котелков, которые принёс дед с напарником.
Щи мы ели без хлеба, его не было. Сухари, их было по несколько у каждого пулемётчика, взводный приказал не трогать:
— Оставим для ЭнЗэ [4]. Сегодня мясо, а что вечером или завтра — пока не знаем.
Митяй не удержался и тут.
— Что вечер да завтра? Через минуту-то что будет — вот бы знать…
Все уже скоблили ложками донышки котелков, и взводный готов был вновь прикрикнуть на солдата, как вдруг, разрывая тишину леса, начался очередной уже миномётный обстрел. А потом от опушки понеслось, ближе и ближе к нам:
— Немцы! Немцы!
— Ну, началось опять! Накаркал! — вздохнул взводный в сторону Митяя.
Со стороны опушки что защёлкало, затрещало. Потом раздался жёсткий командный голос. Такой мог принадлежать только серьёзному командиру, потому что и сержант, и вся наша команда — все тут же подскочили и кинулись каждый к своему оружию.
