«Чёрный эшелон» (Повесть) - Лысенко Леонид Михайлович (электронные книги без регистрации .txt) 📗
У Алехина захватило дух. «Какого черта Пулат медлит?» Он едва не заорал: «Давай задний ход!» Хотя это было бесполезно — назад дороги нет. А Курбанов сжимал рукоятку котельного крана, как затвор оружия, готового к бою.
— Подожди, подожди, шакал, — бормотал про себя машинист, и глаза у него горели ненавистью. И когда танк бугром вырос сбоку метрах в десяти и навел орудие, готовясь в упор, одним снарядом расстрелять паровоз, Курбанов рванул на себя рычаг.
В мгновение лес заревел. У Курбанова словно лопнули барабанные перепонки. Столб кипятка шириной в два — три метра стремительно вырвался из котла, пронзительным воем ударил по танку, молниеносно смыл с капота автоматчиков, ворвался в смотровые щели. Вой струи, свист пара еще не утихли, когда вдруг оглушительно ухнул взорвавшийся бензобак и танк запылал, как факел, осветив все вокруг. Это лейтенант Косицкий, подводя итог дуэли, швырнул противотанковую гранату.
Упала настороженная тишина. Гитлеровцы отступали.
Звякнул телефон. Косицкий выслушал и тут же передал трубку машинисту.
— Благодарю за службу! — сказал Дубов.
— Служу Советскому Союзу! — ответил Курбанов, едва расслышав слова благодарности.
Дубов повременил, собираясь, с мыслями. Курбанов недоуменно держал трубку возле уха: что еще понадобилось командиру?
— Сдайте немедленно паровоз Косицкому, и оба немедленно уходите, — глухо проговорил Дубов.
— Как? Куда? — у Курбанова задергалась щека.
— На конспиративную квартиру Печкура. Пароль: «Семафор зеленый». Зайдите, получите от меня пакет. Ждите там дальнейших распоряжений. Ясно? Не ясно, товарищ майор…
— Что именно, товарищ механик?
— Почему вы меня снимаете с паровоза?
— Потому что путь впереди взорван и ехать больше некуда. — Дубов на секунду остановился, а потом резко сказал: — Приказы вышестоящих начальников не обсуждаются, а подлежат немедленному и безоговорочному выполнению.
У Курбанова задергалась бровь.
— Есть, товарищ майор!
— Еще будут ко мне вопросы, просьбы?
— Только одна, товарищ майор.
— Говорите.
— Разрешите попрощаться с женой. Курбанов стиснул трубку и, услышав тревожный голос Тани, проговорил как можно спокойнее:
— До свиданья, моя ласточка, когда-нибудь в другой раз напоишь меня чаем…
Курбанов с Алехиным скрылись в лесу. И почти тотчас за их спиной загрохотало: гитлеровцы возобновили атаку…
Алехин тряхнул за плечо Курбанова.
— Что с тобой?
— Ничего… Порядок, Боря.
Курбанов горько усмехнулся: «Ничего себе, порядок!..» Перед ним все еще стоял озаренный вспышками боя лес, он видел неподвижные тела павших товарищей, отчаянное лицо Косицкого, — еще звучали в ушах голоса Дубова, Тани, и было так тоскливо на душе, точно он на самом деле предал их…
Курбанов жестко провел ладонью по бескровному от усталости и муки лицу.
— Можете успокоиться, Иван Иванович, утром мы оставим ваш дом. Так что не беспокойтесь за свою шкуру… А мы свою задешево фашистам не продадим.
Печкур сжал кулаки.
— Да как ты смеешь?!..
— А вы?
— У меня есть основания… Почему я должен верить вам на слово?..
«Как так — на слово? — удивился вдруг Алехин. — А пароль?.. А пакет?» — Пулат, а пакет-то?… Забыл?…
Курбанов даже за голову схватился: в самом деле, ведь при нем же пакет! Непонятная, обидная настороженность близкого, родного человека так вышибла его из колеи, что он даже забыл про бумажный квадратик, хранящийся у сердца. Курбанов быстро расстегнул китель, достал из внутреннего кармана письмо Дубова и молча протянул Печкуру. Тот недоуменно глянул на Пулата, на пакет, но взял, развернул на столе под самой лампой, и письмо задрожало в его тяжелых руках, а строчки, торопливо набросанные знакомым почерком, запрыгали в глазах. Овладев собой, Печкур дважды перечел написанное, пристукнул по листку ладонью. «Так, старый… Неужто совсем запугали тебя проклятые фашисты, что своим верить перестал?» Дело было даже не в лишнем доказательстве верности прибывших от Дубова. В нем самом что-то перевернулось и будто встало на место.
«Если им не поверю, то кому же? С кем плечом к плечу против врага встану? Нет, это мне урок: доверять нужно не только паролям и бумаге, а прежде всего людям, которых хорошо знаешь…»
Дубов коротко описывал неожиданный налет на эшелон, отметил храбрость паровозной бригады, взорвавшей вражеский танк. «Если удастся выйти из боя — попробуем пробиться к своим. Не выйдет — уйдем в лес». Заканчивая письмо, Дубов наказывал действовать по обстановке, обещал прислать связного. И в конце стояло; «Мы — большевики и обязаны действовать по-большевистски…»
Печкур — снял стекло с лампы, сжег письмо, сдул со стола пепел. Алехин протянул недокуренную самокрутку Курбанову.
— Не табачок, а спирт… Курбанов сделал несколько затяжек.
— До кишок достает. Голова закружилась. Где взял?
— Говорю — спирт. Довоенный запас.
Оба вздохнули. Они не замечали хозяина, словно его и не было в комнате. Алехин, согнув могучую спину и опершись локтем о колено, уставился на свою широкую ладонь, покрытую бугорками мозолей. Курбанов курил и, сощурившись, смотрел на мерцающие за окном и в щелках затемнения звезды.
Печкур подошел тяжелой походкой, наклонился и обнял Курбанова, потом Алехина, и усы у него дрогнули, а глаза повлажнели от слез.
— Ладно, хлопцы, виноват… Ложитесь-ка спать, я покараулю…
…Был тот кристально тихий ночной час, когда бледнеют звезды в позеленевшем небе, светлеет воздух над безмолвными садами и полями, острой зябкостью тумана тянет с озера, и серая, точно бязью покрытая вода не отражает высоких звезд и плакучих ив. Тихо вокруг, будто и нет войны, не топчут родную землю захватчики…
Печкур поежился от рассветного холодка. Тревожила мысль о том, что зря обидел посланцев Дубова, что одно дело конспирация, а другое — перестраховка. Уже много лет работав мастером, он на зубок знал свое дело, до мельчайших деталей и как опытный врач, мог сразу определить состояние паровоза, любого узла, агрегата. А человек, видно, посложнее машины. И подпольщик, как сапер — ошибается один раз. Опасно потерять бдительность, но не менее опасно подозревать всех в предательстве, отталкивая хороших людей от борьбы. «Мы — большевики и обязаны действовать по-большевистски», — вспоминались слова Дубова. Может быть, последние его слова…Печкур сорвал листик над головой, откусил кончик и почувствовал во рту горечь. «Танюша, дочка…» — прошептал он беззвучно, одними губами.
ВАЖНОЕ СООБЩЕНИЕ
Кто-то положил ему руку на плечо.
Печкур вздрогнул и напрягся, но тут же обмяк. Перед ним стоял молодой парень в кургузом полицейском мундире, с немецким карабином за плечом, из-под козырька фуражки парень щурил ярко-синие глаза. Это был тот самый «полицай», что явился к нему «конвоировать» в депо.
Печкур скользнул настороженным взглядом вокруг, но «хвоста», кажется, не было, и взяв парня под руку, повел к дому.
Полищук расстегнул пуговицу на воротнике, перевел дух: он очень спешил попасть сюда до света, кроме дела, многое сказать Ивану Ивановичу, поделиться, как бывало, сокровенными мыслями с человеком, который заменил ему отца. Но он интуитивно чувствовал, что старик чем-то расстроен и душевного разговора не получится. Полищук тепло поглядел на него. Иван Иванович ему дорог. Он первым заприметил рыжеватого бойкого паренька, который с подсобными рабочими катал паровозные скаты из цеха подъемки в токарный цех к бандажным станкам. Печкур взял Полищука в бригаду подручным слесаря. Когда паренек научился заливать баббитом подшипники, собирать кулисный механизм, менять золотниковые кольца и поршневые сальники, Печкур с комиссией присвоил Полищуку пятый разряд слесаря-ремонтника. И с тех пор пошел Полищук, можно сказать, в гору… Отца у Павла Полищука не было, мать жила далеко, в колхозе, и он, ночуя в общежитии, проводил в доме Печкура почти все свободное время, а в обеденный перерыв заглядывал к нему в контору. Многому научился он у Ивана Ивановича.
