Дети победителей (Роман-расследование) - Асланьян Юрий Иванович (книги бесплатно без онлайн .txt) 📗
Я начал волноваться и пить несколько больше, чем обычно в это время суток.
— Балерин, ты хотел сказать… Не женится уже двадцать лет. Потому что жениться, завести детей — это значит полюбить еще кого-нибудь, кроме самого себя.
— Леша, когда придут наши, мы таких, как ты, будем сотнями водить на водопой, под конвоем…
— Пошел глубинку окучивать, пиарщик.
Мой друг смотрелся эталоном нравственности, завезенным в Пермь из-под Парижа наглой контрабандой. Бандой завезенный.
— А все-таки ты, Леша, — сволочь криворожская… Павел Владимирович — глубоко порядочный человек! Я ему верю, он меня не кинет. Что ему какая-то квартира, когда у него консолидированный бюджет… Если Павел Владимирович что-нибудь пообещает, то обязательно выполнит! Мне так Валентина Павловна сказала…
— Придурок, — констатировал Алексей из Кривого Рога, — ты что, и договора никакого не заключил?
— А зачем? Кому и какие договоры помогли в нашей стране? Никакие бумаги не помогут, если Павел Владимирович решит кинуть человека, который на двух выборах помог ему одержать победу…
— Ты — помог ему? Ты сильно перепил, пиарщик… И с чего ты решил, что он победит? С такой-то командой, как у Валентины, только собак хоронить…
Он мне надоел — он оставляет за собой последнее слово, считает себя самым умным, потому что с детства путает мозги с калькулятором.
— Побеждают деньги, а не Паша или Валентина Павловна… Ты сам говорил, что деньги — это свобода, это пиво, вино, водка… — я осекся, я обратил свое внимание на то, что не заметил, когда мы перешли на водку: когда же это произошло?
Вопрос был настолько сложным, что ответ не предполагался, да что там — даже Лешка просматривался уже кое-как… Лешка рассказывал мне про свою последнюю любовь, о которой я запомнил только одну фразу: «И так каждую ночь: ебу ее — и плачу от жалости…»
Ничего не помню… Помню только последнее, что сказал: «Я верю!» Правда, Лешка потом утверждал, будто я сказал «верую!», дескать, все закончилось религиозным экстазом. Но верить криворожскому нельзя. Надо верить Паше Алохину, потому что он настоящий человек — не продаст, не кинет.
Потому что Паша — это радость наша. Парашютист, одним словом.
О, я снова встретился с казачьим полковником… Удивительно, но он был в гражданском костюме.
— Благодари Бога, что менты замели твоего Ахмеда! А то бы сидел сейчас в зиндане и ждал выкупа.
— Ахмед — не мой, — равнодушно возразил я, — а насчет зиндана — может быть. Только выкупать меня некому. У родных денег нет. А родина и копья не даст. Думаю, чеченцы это знают — бывали в моей коммуналке.
— Далеко у вас дружба, однако, зашла…
Я не ответил нелегальному агенту империализма… Я был зол на всех, как всегда с похмелья. Люди говорят, что любят поэзию, музыку и живопись, а реально признают только силу, порождающую тоску, зависть и злобу.
Моя жизнь была так стремительна, что я не успевал переодеваться. Я быстро забыл о старом ловеласе, казачьем полковнике, который написал песню «Не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым». А зря забыл.
Шамиль и Барятинский.
…Массово чеченцы включились в движение Шамиля только зимой 1839–1840 года, когда российская администрация Кавказа попыталась при помощи карательных войск провести разоружение Чечни…
В 1840-е годы горцы достигли наибольших успехов: у Шамиля появился военный советник из Египта Гаджи-Юсуф, а кузнец Джебраиль Унцкульский научился отливать пушки, которые не разваливались. Экспедиции русских были одновременно успешные и бесполезные: горцы расходились и снова собирались. Наиб Шамиля подчинил северо-западный Кавказ, получил титул турецкого паши, в его армии сражались добровольцы из Европы.
…Чечня в те годы была последним дофеодальным обществом на Кавказе, где не признавалась власть беков и ханов. Мюридизм, провозгласивший всех мусульман равными, нигде не мог найти лучшей почвы, чем в Чечне. Она и была основой всех побед Шамиля. Но стоило имаму под страхом кар потребовать от чеченцев беспрекословного повиновения и (заявить о необходимости) наследственной власти, как Чечня охладела к нему…
…Кончилась Крымская война, Шамиль оттолкнул горцев заявлением о наследственной преемственности своей власти, а Барятинский вернулся к первоначальной тактике Ермолова — созданию просек и крепостей и был доброжелателен к мирным горцам…
В 1843-м жители аула Чиркей отстаивали свои дома от борцов за веру. Без русских солдат, причем десять женщин были потом награждены русскими боевыми медалями. Мюриды — жителям аула Чох: «Причина вашей столь большой приверженности русским есть богатство, которое вы у них нажили и которое увеличивает гордость вашу и упорство против шариата». Низамы (законы) Шамиля: питие вина каралось смертью (а даже по законам шариата за пьянство — 40 ударов палкой), за курение — бечевка в ноздри, дочерей замуж выдавать по воле наиба. Недаром в штурме Гуниба участвовали 3 тысячи добровольцев — чеченцев и дагестанцев. Очевидец: «Не страх к силе русских, а выгоды, приобретаемые под нашей властью, заставили замкнуть дух ненависти, внушаемой исламизмом, с годами он ослабевал, корысть и честолюбие привязывали к нам все большее число горцев».
Журнал «Родина», 1994 год.
Я начал знакомиться с историей создания самой богатой на Урале коммерческой фирмы. Выяснил, что компания «ДАНАЯ» появилась в городе как Афродита — из белой пены морской. Значит, начинали с торговли спиртом, как бутлегеры, вроде американского семейства Кеннеди. Паша как-то зло обмолвился, что таскали продукт в санэпидстанцию, где на экспертизу меньше шести литров не брали. Бандиты не смогли достать кооператив потому, что ничего не знали о нем — предприятие скрывалось в одном из бесконечных коридоров политехнического института до тех пор, пока не стало таким богатым, что смогло содержать службу безопасности, не обремененную ни моралью, ни уставом, ни кодексом.
Первая крупная шабашка Паши — выполнение проектных работ для строительства гаражного комплекса. Деньгами с ними расплатиться не смогли или не захотели, но дали вместо этого крупную партию мазута, которую кооперативу пришлось реализовывать самому. Подельники, Паша и друг его Миша, продали партию удачно и поняли, что пришла эпоха ребятишек, закончивших математическую школу. Потом стали думать, что бы еще продать. Или — кого. Не строительными же проектами заниматься в стране, которая плавает в нефти! И позднее на мой вопрос, нет ли у него желания перебраться в Москву или США, Паша резонно ответил мне: «А зачем? Я и так вхожу в первую пятерку трейдеров страны…»
Алохин действительно не мелочился — он в буквальном смысле продавал родину железнодорожными составами. Он относился к тем людям, которые упорно и радостно продолжают называть себя бизнесменами, носить то малиновые, то черные пиджаки и путать арифметические навыки с интеллектом. Эти люди совершенно серьезно измеряют объем своего серого вещества количеством вывезенного за границу углеводородного сырья. А в любви к зеленому цвету они могут поспорить только с чеченскими боевиками.
О, Господи, какой был ясный день… Муфтий и его свита ехали в первом автобусе. Во втором находились восемь мужчин, шесть женщин и двое детей. Через пять часов пути, поужинав и помолившись на зеленой стоянке, телохранители муфтия принялись за работу.
Они зашли во второй автобус, пассажиры которого уже расселись. Впереди двигался здоровый, как бык, татарин. Он сделал один шаг далее того места, где сидел Асхат Назмутдинов, потом развернулся и схватил его за шиворот, приподнял. Второй, низкорослый, с широким носом, нанес ему короткий удар в солнечное сплетение, и когда Асхат загнулся, тоже схватил его за рукав куртки. Первый ударил коленом под зад.
