Черная заря - Коротких Владимир Александрович (бесплатные версии книг txt, fb2) 📗
Ему вспомнились вчерашние высказывания Блинова. Он мог бы отнести их к пьяному трепу, если бы однажды уже не слышал рассуждений на эту тему. Он хорошо помнил слова подполковника в Азадбаше накануне вылета в Кабул и поэтому серьезно воспринял все сказанное Блиновым.
Андрей неожиданно для себя подумал, что за короткое время, проведенное здесь, к нему пришла удивительная простота восприятия жизни, не обремененной по большому счету теперь ничем, кроме борьбы за ее сохранение.
Он встал со станины и направился к палаткам.
Бойцы чистили автоматы, ставили их в пирамиду и заказывали Горчаку репертуар, который он охотно наигрывал для них на гармошке. Андрей присел на табуретку. Горчак выводил мелодии, зажав в уголке рта потухшую сигарету.
Когда с оружием было закончено, Андрей с Шестаком вышли на улицу.
— Слушай, Шестак, что ж ты мне не сказал, что Рябов замполита по очкам погладил?
Шестак засмеялся и, слегка разведя руки в стороны, ответил:
— Да что говорить, дело прошлое. Он сам щас расскажет. — И, повернувшись к палатке, крикнул: — Рябов, на выход!
Из палатки вышел Рябов, протирая руки ветошью от оружейного масла.
— Слышь, Рома, расскажи, как ты с замполитом панаму не поделил. — Шестак продолжал смеяться.
Рябов, не меняя угрюмого выражения лица, помялся с ноги на ногу и хриплым баритоном ответил:
— Шестак, я тебе уже говорил, купи магнитофон, я разок расскажу, а ты хоть по радио крути. Я че тебе, Хазанов, что ли, как попугай на кольце клювом чесать? Последний раз расскажу, только для вас, товарищ старший лейтенант, а то этот, — он толкнул кулаком Шестака в бок, — расскажи да расскажи, пусть люди послушают. А ты сам им расскажи, даже прибрехни чего-нибудь, я не обижусь. Чего ржешь, лошадка? — он снова слегка ткнул Шестака кулаком в бок. — Ладно, расскажу.
Рябов присел на лавочку у палатки. Андрей с Шестаком сели рядом.
— Давай, Рома, рассказывай, — сказал Андрей. — Я, как командир, обязан знать все про свой взвод. Другим можешь больше не рассказывать. Даже говори, что я запретил, но мне расскажи по дружбе.
Рябов, глядя вдаль, пробурчал:
— Да и рассказывать особо нечего.
Шестак тоже в свою очередь толкнул его локтем:
— Не выделывайся! Как это нечего? Треснуть целому замполиту батальона по очкам и даже наряда не получить! Только поэтому, считай, служба твоя удалась! Давай говори!
Рябов бросил ветошь в ведро, стоявшее у палатки, и начал рассказ:
— Хожу я ночью у вашего барака, командирский сон от духов охраняю. Ходил, ходил. Думаю, че я мотаюсь туда-сюда, как попрыгунчик, ноги топчу, дайка на лавку сяду. Сел, сижу. Спиной об стену облокотился. Сижу, а зенки сами по себе и захлопнулись. Сон приятный пошел. Как будто я сижу летом в саду, а передо мной каска лежит. А в каске до самых краев окрошка налита. Я уже и ложку из сапога достал, щас, думаю, нажруся, как боров. Но тут меня будто в сердце толкнули. Открываю глаза, смотрю, человек шагах в десяти от меня. Присмотрелся — замполит идет. Я уже встать хотел, но не успел. Смотрю, а он крадется ко мне на своих ходульках полусогнутых, очочки по ходу на носу поправляет. — Рябов ткнул палец в переносицу. — Не видит через оправу, что я не сплю. Я решил не вставать, потому что если, думаю, встану, то он сразу меня врагом народа объявит за то, что я расселся. А сам крадется, как крыса дрессированная. Я смотрю и думаю — ну, крадись, крадись, я как-никак часовой на посту, на меня красться по уставу не положено. Щас, думаю, подкрадется, а я на него со всей силы — гав! Чтоб он усрался от удивления, что я не сплю, а зорко смотрю за обстановкой. Но я смотрю, он не просто так крадется. Я-то свою панаму, когда садился, с головы снял и на лавку в метре от себя бросил. Тут хоть обгавкайся, если он панаму возьмет, то уже не докажешь, что я не спал. Пришлось наперегонки — он к панаме, а я его кулаком по роговому отсеку — хрясь! Очки в сторону, он давай орать, мол, спишь! Я замполит! А я панамку быстро надел и говорю, не сплю, мол, и откуда я в потемках знаю, что ко мне замполит крадется, а не сволочь какая недоношенная! Я всегда, говорю, духов в такой замаскированной позе караулю и заодно воров на панамку ловлю. Утром меня Барсегян построил. Я ему все рассказал, правда, про окрошку говорить не стал.
— После этого случая там грибки вкопали, чтоб место часового обозначить, — сказал Шестак.
— Могли бы и лавочки рядом вкопать, — посетовал Рябов.
— И песочницу с каруселью, да, Рома? — смеясь, спросил Андрей.
— Не-е-е, — сказал Рябов, отрицательно покачав головой. — От карусели я блюю. У меня этот аппарат слабый, — он постучал пальцем по голове. — Меня из-за этого в десантники не взяли.
— Не повезло, значит, десантникам, что им тебя не досталось! — смеялся Шестак. — Не горюй, Рома, в пехоте тоже весело!
Постепенно жизнь приняла неспешный размеренный ритм, сделавший дни похожими друг на друга. Распорядок не был напряженным и состоял в подготовке материально-технической части подразделений, которая, в силу обстоятельств, была и без того готова. Личный состав большей частью отдыхал и как мог развлекался, играя в футбол и на гармошке. Как правило, это происходило одновременно. Бойцы гоняли мяч, а Горчак наяривал, растягивая мехи гармони.
В один из дней Андрей решил уделить время физподготовке и построил утром взвод у турника. Бойцы с голым торсом стояли босиком на еще прохладном утреннем песке.
Андрей объявил:
— Кто больше всех подтянется, тому приз! — он показал блокнот в тугом переплете и металлическую шариковую авторучку, купленные им в Ташкенте, по пути в комендатуру.
Первым к турнику подошел Шестак.
Горчак, стоявший рядом с турником, подсадил маленького ростом Шестака к перекладине и объявил:
— Це виступление вне конкурса!
— Че это вне конкурса?! — спросил висевший на перекладине Шестак.
— А то, шо цирковые обезьянки выступають тильки с показательными номерами! Як гости!
Бойцы расхохотались. Шестак, еще не начавший подтягивания, тоже рассмеялся. Не имея от смеха возможности подтягиваться, он спрыгнул на песок, но тут же с громким криком, сам, уже без посторонней помощи, вспорхнул на перекладину.
— А-а-а-а-а!!! — Шестак мотал ногами.
Все сразу посмотрели на его ноги. На одной ноге, в середине ступни, висел большой скорпион, воткнувшись в нее жалом хвоста, впрыснув в ногу порцию яда.
Сразу стало не до смеха. Мамаджонов осторожно выдернул скорпиона, Шестака сняли с турника и бегом понесли в санчасть. Нога в месте укуса заметно опухала. Доктор уложил Шестака на операционный стол, сделал ему пару уколов, извлек из раны обломок жала и перевязал ступню.
— Ничего, — успокоительно сказал доктор. — Денька три поболит и пройдет. Летом у них яд несильный, вот весной другое дело, за зиму яд во время спячки концентрируется — очень опасный. Вечером посмотрим. Несите на койку и чаю ему горячего сделайте, его может немного потрясти — организм бороться с ядом будет. Я через часок проведаю его и снотворного вколю.
Шестака отнесли в палатку, уложили на койку и принесли чаю. Андрей по итогам таких соревнований, с единодушного решения взводного жюри, вручил ему приз.
Шестак, приняв заслуженный приз, показал кукиш Горчаку:
— Вот тебе, Гулливер!
Сердобольный Горчак, посмотрев на него и на присутствующих, сказал:
— Шестак, братку, не нервничай, тебе ж щас трястися положено, а ты уже бредишь, рановато ище! Не пугай нас, давай все по порядку — по диагнозу.
Шестака и правда сначала прошиб пот, а потом мелкая дрожь. Пришел доктор, измерил температуру, сделал уколы, после чего Шестак сразу уснул.
Утром Шестак уже вставал с койки и самостоятельно, с помощью Горчака, проковылял в санчасть за положенной порцией уколов. На четвертый день он окончательно выздоровел. На ступне осталась только темная точка от укуса.
По случаю его выздоровления утром, сменившись из караула, боец Ложкин и Горчак преподнесли Шестаку в подарок того самого скорпиона, залитого эпоксидной смолой, оформленного в виде прозрачной отшлифованной капсулы, размером с сигаретную пачку.
