Побратимы (Партизанская быль) - Луговой Николай Дмитриевич (книга жизни TXT) 📗
И сам побежал первый.
Бегут за Свиридовым бойцы. Одну группу ведет Бабичев. Еще бегут. Но приближаются и немцы.
Свиридов бросает команду минометной батарее, и та сразу же откликается выстрелами. Вот уже видны сполохи взрывов — прямо в гуще врагов.
— Живы минометчики! — сам себе говорит комбриг.
Затем летит команда пулеметчикам:
— По фашиста-ам, ого-о-о-о-нь!
Ключевая отзывается. Строчат длинные пулеметные очереди, стучат автоматы, бухают винтовочные выстрелы. А вот уже и сухие взрывы гранат…
— Жива бригада! — не удерживает Свиридов вздоха облегчения и снова во всю силу кричит:
— Ого-о-о-нь! Ого-о-о-нь!
В глазах — боевой азарт. Пошло дело! Хорошо пошло! Уже видно: редеют ряды наступающих.
Рядом с комбригом стреляют снайперы. Они бьют по передним карателям, сбивают ведущих. Один из снайперов совсем близко. Рослый, широкоплечий, он примостился за стволом сваленного дерева и стреляет сквозь сплетение корней вывернутого комля. Г олова и шея в повязках, на них ржавые пятна крови. В крови и левая рука.
Снайпер действует спокойно, размеренно. Будто нет впереди катящей на него лавины врагов, которых, конечно же, не перестрелять.
— По офицерам! Без промазки, ядрена мать! — командует снайперский командир.
Только теперь Свиридов узнает забинтованного: да это же Василий Савопуло. Вчера за Суатом он дважды был ранен. Доставили без сознания. Много потерял крови. Надо бы переливание, говорили врачи. И вот Василий снова воюет.
А рядом в воронке другой снайпер. Этот лишь наполовину втиснулся в воронку, а голову спрятал за камнем. Стреляет он так же точно и косит глазом в сторону Василия, должно быть, сверяет: кто больше? Это — Дмитрий, родной брат Василия.
Слышны винтовочные хлопки справа и слева — значит, и остальные снайперы живы.
— Козин! Горбий! Григоров! Всех на передний! Усилить огонь! — командует Свиридов.
Команда повторяется, и вот, наклонив вперед коренастый корпус, бежит Степан Лященко, знаменитый гранатометчик, человек с железными нервами, мастер гранатного удара. А вон еще такой же меткий боец — сухопарый, двухметрового роста Сергей Охременко. Пробегают Тимофеев Володя и его дружок однолеток Саша Оленский. С ними старик Савел Чаклиди. Выдвигаются вперед партизанки: маленькая и боевая Валя Годлевская, с автоматом и парой гранат; крупная Нюра Фролова, с автоматом и медицинской сумкой, Галя Смаженко, а рядом ее брат Коля.
Бригадный переводит взгляд влево, где стоит 22-й отряд. Там тоже оживление: бежит крепыш Гриша Годлевский, за ним бойцы его разведгруппы; виден старик-геркулес Аверьян, рядом с ним комсомолец Леня Лебедев… Еще левее — комиссар Иван Стрельников, с ним заместитель командира. А самого командира Виноградова нет. Очевидно ранен.
— Стрельников! — кричит комбриг и, услышав отзыв, приказывает:
— Прими команду!
Свиридов подзывает связного 20-го отряда, парнишку лет шестнадцати.
— Вот что, Вовка! Живо — в свой, двадцатый отряд, к замкомандира Литвиненко. Всех сюда, на передний! Повтори!
Выслушав, отпустил и опять взглядом устремляется вперед, следит за тем, как приближаются немцы, как они ускоряют шаг, бегут, стреляют, исступленно кричат…
А вот и кризисный миг — сотня метров, отделяющая от врагов, роковая черта… Свиридов бросается из окопа. По линии несется его команда, поднимающая бригаду на ноги.
Партизанская контратака наливается силой. Наступила жаркая, смертельная схватка врукопашную. Сколько же кипеть ей? Время пропало. Есть бой… Есть грохот… Крики… Кровь…
Но вот он кончается…
Отогнана вражья свора. Партизаны спешат назад, в окопы: сейчас на ключевую обрушится новый огневой удар.
Теперь налетают бомбардировщики. Страшная сила смертоносного огня прижимает всех к стенкам окопов, бросает в воронки. А на поляне между веерами взрывов кто-то ползет.
— В окоп! В окоп! — торопит Свиридов и, разглядев сквозь дым медсестру, волочащую раненого, бросается на помощь, но тут — снова взрыв!
— Ой! Ой! — вновь стонет кто-то в воронке. И слышится девичий голос:
— Потерпи, Ленька! Забинтую — полегчает.
«Жива медсестра, что ползла с раненым», — мысленно отмечает Свиридов. Узнав девчонку по голосу, кричит ей:
— Галя Смаженко! Кого там ранило?
— Лебедева Леню, — отзывается медсестра. — Перевязываю…
— Дядя Миша! Вашу семью… всех накрыло…
— Слышим! Замолчи там! — со злостью и с болью в голосе отзывается Свиридов. Он повернул голову назад, и взгляд его, привычно бегущий по окопам, по воронкам, вдруг споткнулся. Бригадный отшатнулся, будто ударился о что-то: возле сваленного дерева, рядом с вывернутым комлем лишь стреляные гильзы. А снайпера нет!
— Савопуло!.. Вася!..
В ответ чей-то отчужденный голос:
— Нет его, Василия…
А на КП 5-й бригады напряженная обстановка. Подкрепления Свиридовской бригаде запаздывают. 23-й отряд еще не передвинул две группы на свой правый фланг, на стык с левым флангом шестой бригады. Не подошли и севастопольцы из 21-го: нет групп Калашникова и Балацкого.
Прибежал связной от Свиридова.
Беру у него записку, глаза быстро бегут по строчкам:
«Двадцатый отряд с бурульчинского склона мною снят. Позиция осталась открытой. Прошу: прикройте ее. И еще прошу: подоприте нашу ключевую. Немцы прут сплошной километровой лавиной. На Орта-Сырте ночью замечены два полка. Теперь, наверняка, подошли подкрепления. Нашу ключевую надо поддержать понадежнее. Все. Свиридов».
— Нет у Свиридова резерва, — волнуется Шестаков. — И не передвинулся двадцать третий. Понимаете, нет его там!
— Сейчас он будет там!
С этими словами бригадный комиссар Егоров выпрыгивает из воронки и скрывается за деревьями в направлении 23-го.
— А тебе, Илья Васильевич, Бурульчу надо прикрыть! — обращаюсь я к подоспевшему Илье Харченко. — Собери чекистов, ординарцев, — всех, кого найдешь, и стань с ними на позициях двадцатого. Все расслышал?
Для верности я даю ему свиридовскую записку и тычу пальцем в верхнюю строчку: «бурульчинская позиция осталась открытой…».
Харченко еще не ушел, а к нам прибегает Александр Балацкий.
— Иди, Балацкий, — обращается к нему Шестаков, — с группой к командиру 6- й бригады Свиридову. Будете его бригадным резервом на самый крайний случай. Понял?
На ключевой — сплошной шквал огня. Партизаны Свиридова отбивают очередную атаку…
— Петр Романович! — пытается убедить появившегося здесь Ямпольского Свиридов. — Наши силы иссякнут раньше, чем немецкие. И на исходе боезапас.
— И перестань просить, товарищ командир бригады! Понял? — резко, но без злости, с ноткой отцовского внушения, отвечает ему Ямпольский. — Дела у тебя идут правильно. Бригада геройская. «Коридор» — позиция непробиваемая. К тому же трупами врагов вон как запружена. Остается одно сказать вам: так держать!
— Петр Романович!
— Что Петр Романович! У Петра кишеня пуста. Нет у меня резервов. Понимаешь? Нет!
— Ну хоть боезапаса подбросьте.
— Да, Петр Романович, — поддерживает просьбу Бабичев. — Патронов в запасе нет. Гранаты тоже последние раздали. Минометы стреляют только с нашего разрешения.
Решаем помочь патронами, гранатами. А взять их можно только в 5-й бригаде. И не на базах, которые уже обобрали дочиста, а у бойцов.
— Сделает эту операцию наш политотдел, — кивает в мою сторону Петр Романович. — Отобрать боезапас у бойца да еще в разгар таких схваток — дело сложное.
Натыкаемся на Григория Гузия. Вместе с комендантским взводом он залег на переднем крае. Рядом, как всегда, Женя Островская.
— А вы чего здесь? — повышает голос Ямпольский.
— Помогаем вот, Петр Романович. Двадцатый отряд подпираем. Разрешил подполковник Савченко.
— Назад! К штабу центра! — приказывает Ямпольский. — И без моего приказа штаб не покидать. Ясно?
…Был уже пятый час вечера, когда, возвращаясь от Свиридова, мы попали на бурульчинский склон. Здесь снаряды рвутся реже.
