Целитель. Приорат Ностромо - Большаков Валерий (мир книг .TXT, .FB2) 📗
– Ну, раз всем всё понятно, – усмехнулся адмирал, – ставлю боевую задачу: уничтожать всеми средствами, кроме специальных, конвои и базы исламистских повстанцев, а туарегов, склонных к сепаратизму, особенно в районе Малийского Азавада, принуждать к миру! Пусть садятся за стол переговоров и рисуют с властями Сахеля границы будущей автономии… Однако дипломатия начнется лишь тогда, когда мятежники ощутят силу, и поймут, что сопротивление бесполезно. Вопросы есть? Вопросов нет.
«Ка-29» скользнул с небес, зависая над вертолетной площадкой ТАКР «Фрунзе», флагмана эскадры.
– Совет в Филях… – прокряхтел Мехти, отпирая дверцу.
– Вы не правы, Тахмасиб Гасанович, – спокойно парировал Гирин. – Мы же не отдаем Москву французу. Москва за нами!
Седой контр-адмирал фыркнул, и мелко рассмеялся.
– Что я вам говорил, Вадим Александрович? – воскликнул он. – Стержень в нем есть!
Посмеиваясь, комэск передал наушники с ларингами летунам, и натянул фуражку.
– Пойдемте, товарищи, обсудим… офф-лайн и он-лайн, – он ухмыльнулся: – Чем скорее сядем, тем скорее выйдем… На оперативный простор!
Пятница, 11 декабря. День
Луна, Залив Радуги, горы Юра
Это только так говорится – экспедиция на другой «берег» Моря Дождей. А попробуй-ка, разверни поиски без реперной базы! Это же Луна, здесь всё нужно завозить, даже воздух.
Леонов, правда, сдержал слово, послал пару луноходов колесить по долинам и по взгорьям Юры, но Дворский не доверял автоматам. Робот проедет мимо любого странного образования, поскольку само понятие «странность» не алгоритмизируешь. Не вдолбишь в скудный электронный умишко, что любую необычность следует трактовать, как рукотворную. Хотя…
Федор Дмитриевич усмехнулся, вспомнив, какой ажиотаж поднялся вчера – «Луноход-12» обнаружил четыре небольших кратера расположенных по дуге. Самое замечательное было в том, что одинакового размера воронки расходились под одинаковыми углами в десять градусов. Пришельцы?! Увы…
Каприз космических стихий…
Объехав громоздкий куб реактора, Дворский загнал вездеход-краулер под навес, и поставил его на зарядку.
«Наловчился!» – фыркнул он, достигая тамбура лунной «припрыжкой» – на «Звезде» даже соревнования устраивают, чисто здешний спорт.
Требуется хорошо владеть телом в условиях малой гравитации. Земные привычки толкают к серьезным усилиям, а на Луне мышцы нужно как раз «тормозить». Да с хорошим расчетом, чтобы выдерживать ритм мелких скачков, и при этом не терять равновесия.
Плотно закрыв овальную дверь кессона, Федор Дмитриевич дождался, пока давление сравняется, и протиснулся в «раздевалку». Стоило вылезти из скафандра, как ноздрей коснулся крепкий горелый дух – так пахнет лунный реголит.
Дворский зябко повел плечами – скафандровая обогревалась по «остаточному принципу», а на улице – минус двести… Быстро юркнув в переходник, он согрелся под волной тепла. Хорошо…
Станция с громким названием «Порт-Иридис» состояла из одного-единственного жилого блока, стандартного цилиндра на два отсека. Налево – жилой, направо – научный.
К спальным местам и крошечному кухонному модулю Федор Дмитриевич даже не сворачивал – искать Бур Бурыча надо было за рабочим столом. Так и есть…
Сидит, сутулится в мешковатом комбинезоне, уткнулся в микроскоп – и ушел от мира…
– Федь, ты? – глухо обронил Кудряшов, не отрываясь от окуляров.
– Не, не я, – Дворский присел перед толстым круглым иллюминатором, снаружи прикрытым козырьком. Гладкая равнина Залива Радуги укатывалась за горизонт, светясь пепельно-серым в сиянии невидимой отсюда Земли.
– Федя, глянь…
Геолог удивленно посмотрел на Бориса Борисовича, поражаясь тону его голоса, дрожащему, как ослабленная струна гитары.
– Знакомый минерал?
Кудряшов протянул прозрачный серый кристалл.
– Ивернит! – охнул Федор Дмитриевич, жадно рассматривая находку.
Это была половинка столбика, словно разрубленного вдоль. Место «разруба», испещренное порами микроскопических каверн, отливало матовой искристой серостью.
– Я откопал его у Органной скалы, – гордо сообщил Бур Бурыч. – Вероятно, кристалл тысячи лет лежал на поверхности. Видишь? Верхняя часть изъедена микрометеоритами. Потом рядом грохнулся болид покрупнее, и артефакт засыпало. А вот тут и тут видны остатки напыления из индия…
– Значит, верным путем идем, товарищ Кудряшов! – воскликнул Федор Дмитриевич.
– Может, и так, товарищ Дворский, – проворчал Борис Борисович. – Только сегодня твоя очередь дежурить по кухне, а я что-то не вижу ужина на столе…
– Будет вам ужин! – заверил его Федор. – Званый! С десертом и коньячком – надо же обмыть артефакт…
…Стояла долгая лунная ночь, но круглое окошко станции уютно светилось. Двое носителей разума сидели в крошечной скорлупке из алюминия с композитами, лепившейся к безжизненному шару косной материи.
Они праздновали – и придавали смысл всему, и крошечной Луне, и бесконечной Вселенной.
Глава 4
Воскресенье, 13 декабря. День
Щелково-40, улица Колмогорова
«Забыв» сделать уроки в пятницу, Лея быстренько прорешала задачки, а упражнение по русскому выписала красивым почерком, почти каллиграфическим – ей нравилось плавно водить пером, чередуя нажимы с «завитушками».
«Скоро Новый год… – подумала девочка с удовольствием. – Странно… Я же знаю, что Деда Мороза не бывает, а все равно жду елку!»
Она быстренько собрала портфель на завтра, и вышла на галерею. Сверху, с высот мансарды, доносились смутные голоса – мамин и тети Риты.
Лея не любила подслушивать, но тут вдруг встрепенулась, уловив папино имя. Девочка тихонько поднялась по крутой лестнице, думая о том, что сумеет бесшумно шмыгнуть к себе, если взрослые решат вдруг выйти из маминой комнаты. Никто и не заметит…
Чувствуя, как теплеют щеки, Лея одолела еще две ступеньки.
– Не знаю, Рит… – донесся задумчивый голос мамы. – Регулярные «слияния», конечно, омолодили Инне душу, но эгоцентризм закладывается в первые годы жизни… А может, и вообще – вещь врожденная?
– Да-а… – вздохнула тетя Рита, – когда Инка у нас поселилась, даже я почувствовала, что она начисто лишена эмпатии. Сколько раз бывало – Инна берется смаковать тошные для нас воспоминания… Вполне невинно, не со зла! Она просто не догадывалась, что Мише или мне плохо от них!
– О-о! – затянула мама. – Было, было… И ведь Инна сама же страдает от того, что нет в ней этой способности – ощущать чужую боль! И вот именно такой… м-м… душевный пробел портит ее жизнь с Мишей – Инна, как бы не ведая того, вносит в их отношения дисгармонию и разлад!
– Только как ее вразумишь?
– Так именно! – воскликнула мама расстроенно. – И ведь она чувствует – что-то не то! Копается в себе, мучается… Да пусть даже и разберется, поймет причину! А толку? Характер – это такая данность… Его можно сломать, а вот исправить – не получится…
Лея тихонько спустилась с лестницы, и вышла на галерею.
«А вот у меня получится!» – подумала она наперекор, решительно сжимая пухлые губки.
* * *
Уточнив в Интерсети, что значит «эгоцентризм» и «эмпатия», девочка взялась за дело. Силу в себе она чувствовала давно, но пользовалась ею редко. Разве что ранку залечить – на себе или на Юльке. Или Наталишку успокоить, когда та вдруг просыпалась и начинала хныкать.
Лея улыбнулась. Это папа, в самый первый раз, назвал так прелестную «мелочь». И повелось… Даже упрямый Васёнок обращался к дочери по милому уменьшительному: «Это кто тут у нас полные памперсы набу-улькал? Это Натали-ишка?»
А вот тетя Вера, когда наезжала из Рио-де-Жанейро, совсем иначе сюсюкала. Она ласково ворковала: «носса сережейра…»
По-португальски это значит: «наша вишенка». Говорят, в Бразилии так часто зовут темноглазых девочек. А глаза у «Наташки-какашки» и впрямь, как спелые вишни…
