Целитель. Приорат Ностромо - Большаков Валерий (мир книг .TXT, .FB2) 📗
– Я продал кооперативную «трешку» в Академгородке, – спокойно сообщил Панков. – Думаю, купить хотя бы «двушку» здесь… В «сороковнике».
– Понятно. Если что, обращайтесь. Так… – я порылся в бумагах. – Ну, что ж… Один из двух засекреченных корпусов нам возвращают, откроем там лабораторию транспозитации! Статус завлаба и старшего научного сотрудника вас устраивает?
– Вполне, – сухо ответил Панков.
«А ведь он тщеславен, – мелькнуло у меня, – и, похоже, амбициозен не в меру… Но работает отчетливо!»
– Ваши планы, Аркадий Ильич?
Панков подобрался.
– Модели пространственно-временных структур, разработанные вами, хороши, – вымолвил он, – но мне хотелось бы несколько… э-э… расширить рамки теории совмещенных пространств.
– Гамма-пространство? – быстро спросил я. – «Дельта»?
Завлаб мотнул головой.
– Нет! – резко сказал он. – «Эпсилон» и «Дзета»! И «Каппа».
– Ого! – подивился я. – Запросики у вас… Хм. Ну-у… ладно. Согласен. Дерзайте!
Аркадий Ильич откланялся, и в кабинет тотчас же процокала каблучками Алла, цветя улыбкой.
– Михаил Петрович, – заворковала она, – звонил Марчук. Его утвердили членом Политбюро!
– Нормально! – обрадовался я. – Растет человек!
– Да, – подхватила секретарша, лучась, – и Гурий Иванович выдвинул вашу кандидатуру на должность секретаря ЦК КПСС вместо себя!
– О, как… – меня развинтило ошеломление. – А у нас коньяк есть?
– Конечно! – тряхнула Аллочка челкой. – Достать бутылочку?
– Доставай!
– Там уже Киврин с Корнеевым лезут, и Ромуальдыч замаячил…
– Тогда, – поднял я начальственный палец, – самую большую бутылочку!
Глава 3
Воскресенье, 22 ноября. Утро
Щелково-40, улица Колмогорова
Я выключил комп и развалился в кресле, глядя за окно. Там сосна качала веткой, словно пытаясь залезть в форточку, или хотя бы стекло царапнуть колючей хвоей.
Смутно мне было.
С одной стороны, всё в моей жизни складывалось превосходно и замечательно. На ближайшем заседании Политбюро, в четверг, утвердят нового секретаря ЦК КПСС – Гарина Михаила Петровича. Буду заведовать отделом науки и вузов, а этот пост нынче куда весомей даже промотдела – все отраслевые министерства, считай, демонополизированы и разукрупнены, директора вывели заводы и фабрики в автономное плавание. Из Центрального Комитета и рулить-то нечем!
Зато универов с НИИ только больше становится. Сам недавно ленточку перерезал на крыльце Клайпедского университета – это в Калининградской области. Долго ли, коротко ли, а заделаюсь кандидатом в члены Политбюро…
Всё хорошо и даже лучше!
А я с непонятной тревогой выискиваю тучки на безмятежно ясном небе. Иногда просыпаюсь посреди ночи, брожу по затихшему дому… Просто так, чтобы устать. Наброжусь, лягу и засну…
Вчера, вон, в три ночи спустился в холл, поближе к камину. За окнами тьма, первые снежинки шеберстят по стеклу, а я сижу и сонно пялюсь в огонь. Больше часа сидел и пялился, пока Рита не увела меня наверх…
Шибко чувствительная натура целителя улавливала некие знаки, косвенные, весьма туманные очертания неведомой угрозы, и я мучительно соображал с утра, что же это такое – реальные предвестия или экстрасенсорный шум? Отмахнуться мне или забеспокоиться?
– Пап… – негромкий голос Леи смахнул мысли. – Ты работаешь?
– Не-а, – отозвался я, и девочка быстренько забралась ко мне, прижалась, уютно задышала в шею. – Соскучилась?
– Ага! – хихикнула Лея. Поерзав, она спросила серьезно: – Пап… А когда я вырасту… Мне можно будет, вот так вот, приходить – и залезать к тебе на колени?
– А что, – мягко улыбнулся я, – есть сомнения?
– Ну-у… Я же буду большая… Тяжелая…
– Ну, не тяжелее твоей мамы.
– А и правда! – оживилась дочечка. – Она вчера целый час на тебе сидела, вы тут тискались… – в ее тоне зазвучала ревнивая ворчливость: – Наверное, все ноги тебе отдавила!
Я ласково погладил золотистые пряди, и с чувством сказал:
– Это приятная тяжесть. Вот, вырастешь, будете на мне обе сидеть!
– Мы же с ней не поместимся! – недоверчиво нахмурилась Лея.
– Почему? Ты – на правом колене, мама – на левом… Или наоборот. Так, втроем, и будем тискаться!
– Нетушки! – активно воспротивилась доча. – Я одна хочу! А мама… потом пусть. Или до меня… По очереди!
Смеясь, я крепко обнял маленького борца за социальную справедливость. И весь негатив – долой…
Там же, позже
Ровно в полдень к нам пожаловала Браилова. Прикатила на своей старой, чиненой-перечиненой, но круто тюнингованной «Ладе». Признаться, я обрадовался Ленкиному приезду, хотя и некий маловразумительный стыд тяжелил душу. Словно это я виноват в женских бедах моей бывшей помощницы.
Браилова продолжала работать в НИИВ на незаметной должности, по-прежнему стройная и приятная, но замкнутая, как бы отгородившаяся от всех. Замуж ее звали чуть ли не дважды, но Лена деликатно уворачивалась от серьезных отношений.
Сейчас-то ей полегче стало… Ну, как бы полегче. Сын Денис вырос, вымахал здоровяком, и в октябре его призвали в армию. А Юля Браилова в будущем году заканчивает институт.
Она, вообще-то, дочь той самой Инны Гариной, что погибла в «Бете», но к Ленке привязалась сильно. Юля с раннего детства легко и просто называет Браилову мамой, хотя и в курсе, кто ее родители. Вопросы об отце девушка старательно обходит, а вот на могиле матери побывала в прошлом году – разрешение на перемещение в «Бету» ей выдали сразу.
Так вот и живут вместе – «доченька» и «мамочка». Легко ли?
Встречать Лену я спустился сам. Женщина замешкалась на пороге, лицо ее дрогнуло, отражая неловкость, и мне самому пришлось наводить мосты и устанавливать отношения.
– Привет, Ленусик! – я платонически обнял гостью и чмокнул в щечку. – Ну, хоть раз в пятилетку заходишь, и то хорошо!
– Да, вот… – смутилась Браилова. – После работы некогда, а по выходным… То дача, то машина… А бывает, весь день валяюсь в субботу!
– Ну, правильно! – поддержал я ее с натужным энтузиазмом. – Не в понедельник же валяться… Проходи!
– Да я с Наташей хотела посоветоваться… Она дома хоть?
Я принял у Лены шуршащую куртку, и подбородком указал на кухню, откуда расточались сытные запахи.
– Здесь она! Вдохновенно творит шакшуку. Наташ! К тебе!
Талия в кружевном передничке выпорхнула из кухни, и радостно взмахнула руками:
– Ленка! Привет! – обняв незваную визитёршу, она решительно повела ее трапезничать. – Сейчас я тебе гранатового вина налью…
– Да я за рулем… – слабо воспротивилась Елена.
– Все равно налью! – пригрозила Наташа. – Развезет – такси вызовем…
– Оставляю вас… – шаркнул я ножкой по-светски.
– Миш, не уходи! – Браилова зарделась. – Какие у меня секреты… Да я и… Вообще-то, я из-за Юли!
– А что с ней? – Наташины бровки беспокойно сдвинулись.
– Ну… Понимаешь… – Лена нервно сплетала и расплетала пальцы. – Михаил… Каким бы он ни был, но ведь паранорм! А Юля… Она обычная девчонка, как все. Вот только… это пока? Или… В общем, не знаю, что и думать!
– Ах, вон оно что… – затянула Талия, светлея. Ловко плеснув темного «Римона», раздала звякнувшие стаканы, не забыв и себя. – М-м… Вкусно! – она поболтала остаток, и луч солнца выбил из вина бордовый высверк. – Паранормальность – дело тонкое… Рецессивный признак. Это у нас с Мишей без вариантов – «чистая линия»! Просто и у него, и у меня одинаковые пары рецессивных аллельных генов, поэтому Леечка стопроцентно унаследовала нашу паранормальность. А вот если пара аллельных генов гетерозиготна, как у Инны Дворской или у Марины-Сильвы, то вероятность появления паранормального ребенка от гомозиготного отца – пятьдесят процентов, фифти-фифти. Понимаешь? Это как в той шутке про синоптиков – то ли дождик, то ли снег, то ли будет, то ли нет! Дворской повезло – родился Васёнок. И его Наталишка – паранорм. А вот у Инны Гариной из «Беты» не сложилось – родилась гетерозиготная Юлечка с «закладкой» в геноме…
