Параллельный переход - Кононюк Василий Владимирович (читаемые книги читать TXT) 📗

— Какой веры ты, парубок Богдан? А ну перекрестись. — Первым задал вопрос немолодой, но по-юношески стройный, чем-то схожий с вороном казак. Он стоял рядом с возом, на который уже уложили мертвое тело.

— Православной веры я, казаки. — Моя рука привычными движениями описала широкий православный крест.

— А то ты, Сулим, его в церкви почитай каждое воскресенье не видел! Чего его спрашивать, все мы его знаем, не со стороны парубок пришел. Молод он, ну так в казаки не за года берут, а что биться может — то мы все увидели. Берем его в круг, батьку! — Казак, крикнувший это, был где-то в тех же годах, что и Сулим, но в остальном — его полной противоположностью. Рано поседевший чуб и усы делали его старше, хотя и он, и Сулим вряд ли были старше атамана. По ширине он был как два казака. Даже широкая одежда не могла скрыть невероятной силы, которой была наполнена его сущность. «Остап Нагныдуб — первый после атамана», — пронеслась в голове Богданова подсказка.

— Берем, берем, — недружно поддержала большая часть собравшихся казаков. Троица приятелей Оттара угрюмо промолчала.

— Он не из казаков, надо ему прозвище дать, — опять выступил казак Сулим.

— Смотри, какой тонкий, а высокий. Назовем его Тычка.

— А как он через год пузо отъест? Нет, давайте лучше назовем Довгый.

— Да какой он Довгый, ты ж Михаила Довгого знаешь — о то Довгий. А этот будет Тычка.

— Да он левак, казаки! Всегда помню: и батога левой носил, и ножа с левой в дерево метал. А сегодня с левой руки биться начал — назовем его Шульга, казаки.

— Шульга, Шульга — то добре, будет Шульгой, — дружно поддержала большая часть.

— Подойди ко мне, Богдан Шульга, — торжественно произнес атаман, хотя я стоял рядом с ним, зачем-то извлекая из ножен не очень длинный кривой кинжал с широким лезвием, отблескивающим хищной синевой. Делая шаг в сторону атамана и приблизившись к нему почти вплотную, судорожно пытался вспомнить, что же он должен мне отрезать.

— На колени, Богдан, склони голову…

Не успели мои колени коснуться земли, как атаман, схватив одной рукой за чуб и зафиксировав мою голову, стал кинжалом ловко брить ее, оставляя волосы только на макушке. В конце он ловко, одним движением острого кинжала оттяпал весь мой чуб с макушки, оставив стоять на коленях с прической, похожей на «полубокс».

— Молодой ты еще, казак Богдан, не положен тебе длинный чуб. Пусть от сего дня, Богдан, растет твой чуб, но скорей его пусть растет твоя казацкая слава. И пусть всегда слава твоя, Богдан, будет больше твоего чуба. А теперь — в седло, казак! — Атаман указал на коня, которого уже подвел и держал за узды Давид.

Вскочив на ноги и бросившись к коню в невероятном прыжке, не касаясь стремени, очутился я в седле. Конь, услышав чужака, взвился на дыбы, но мои ноги уже были в стременах, а руки на узде, с земли коня придерживал Давид, и конь опустился на четыре, недовольно храпя и мотая головой.

— Так же крепко держи в узде свою судьбу, казак, и пусть долго носит она тебя, не выбрасывая из седла. Пополнилось наше товарищество новым казаком.

— Слава! Слава! — довольно дружно откликнулись казаки.

— Жить станет казак Богдан Шульга с сего дня в моем доме, ибо джура — то тень атамана и понадобиться может и днем, и ночью. В походе положена будет ему пока половинная доля добычи. Семья его с сего дня от тягла свободна, но обязана по возможности справить Богдану коня, оружие и снабжать припасом на дорогу в поход. Ну а пока я сам ему со своего припаса помогу — не бежать же ему за моим конем. Иди, Богдан, собирайся, чтобы до вечера был у меня.

— Спаси Бог тебя, батьку, за твою ласку, вас спаси Бог, казаки, за доверие великое, что в свой круг принимаете. Богом клянусь, что оправдаю доверие ваше, не пожалею живота своего за веру православную, за славу казацкую, — склонился я перед собравшимися в низком поклоне.

Едва успел подумать, что все хорошо, что хорошо кончается, как Богдан утопил сознание таким потоком щенячьей радости и чистого восторга, что, казалось, ступи шаг — и взлетим мы с ним над селом в синее небо. Не в силах удержать сознание под контролем, почувствовал, как тело, подпрыгнув, побежало в сторону дома. Не успел Богдан попрыгать и десяти метров, как увидел стоящих тесной группой отца с братом и всех своих родственников, тут же напуганно притих и, оставив меня разбираться с возможными проблемами, нырнул в глубину. «Классный ты пацан, Богдан, как радоваться, так ты тут как тут, а как разбираться — так, извините, без меня». Откуда-то изнутри пришло радостное подтверждение, которое можно было понять так: «А то, ты старше — ты и разбирайся». Кроме отца с братом там стояли Оксана со своим женихом Степаном, светловолосым крепким парнем лет восемнадцати, и его отцом, рано постаревшим, спокойным мужиком лет пятидесяти. «Дядька Опанас», — подсказала память Богдана. Все смотрели на меня, и у каждого в глазах было что-то свое. Если Оксана смотрела на меня с откровенным страхом, то в глазах Степана непонимание было перемешано с завистью. Дядька Опанас глядел с одобрением, а вот взгляды брата и отца понять было трудно — уж больно много всего намешано там было: злость, растерянность, удивление, лишь тепла или гордости за меня найти не удалось, как ни искал.

— Пойдемте в хату, мне нужно вам сказать что-то важное, — не дав им открыть рта и не давая выплеснуть эмоции, которые мне не особенно нравились, попытался разбудить их любопытство.

— Пошли, — коротко бросил отец, развернулся и пошел по улице по направлению к нашему дому.

Все развернулись и направились следом за ним, мне удалось пристроиться в конце колонны и, постепенно отставая, увеличивать дистанцию. Так мы и шли: отец, не оглядываясь, широким шагом двигался к дому, все пытались держать его темп, и расстояние между нами увеличивалось, несмотря на то что Тарас все время оглядывался и тоном, характерным для руководителей среднего звена, все время выкрикивал что-то типа:

— Богдан, поторопись, Богдан, не отставай, что ты плентаешься, как корова!

Радостно ему поддакивая и надеясь, что на этом его претензии на роль командира закончатся, упорно держал дистанцию, пытаясь понять отношение отца и брата ко мне. От Богдана никакой помощи не было. В его ощущениях отца и брата доминировали страх и настороженность. Наконец мы дошли до дома, где нас встретила встревоженная мать. Оксана вместе с Тарасом и Степаном наперебой пытались рассказать матери, что случилось, а она смотрела на меня. Наконец она не выдержала:

— Помолчите все. Богдан, расскажи ты, что там стряслось.

— Может, зайдем в дом, там сподручнее будет говорить, — предложил, раздумывая, как совместить все в один рассказ.

— Ой, что ж я на пороге стою — совсем голову потеряла, заходите в дом! — Мать бросилась открывать двери. Все расселись по лавкам, выжидающе глядя на меня.

— Рассказал я про то батьке-атаману, и вам сейчас расскажу, но больше про то знать никому не надо, — начал торжественное вступление, прекрасно понимая, что завтра об этом будет долго судачить вся деревня. — Когда были мы вчера с Оксаной в лесу, были там наш Оттар с казаками Загулею, Ахметом и Товстым из села атамана Непыйводы. Возвращались они с разбоя, где воровали девок да татарам в неволю продавали. Там стали добычу делить, а Ахмета на варту [6] поставили. Увидел нас Ахмет — начал к нам скрадываться, хотел Оксану умыкнуть. Как заметил я его, кричать начал, а он в меня стрелы метать, бежал я к Оксане, да запнулся и забился. Когда лежал без памяти, явился мне святой Илья Громовержец и сказал, что быть мне воином за веру православную, помогать мне он будет советом и делом. А как вызвал сегодня атаман Оттара в круг ответ держать, лгал все Оттар, греха своего не признавал. Вызвал тогда я его на поединок — и убил. Атаман меня джурой на службу взял, казаки в свой круг приняли, больше вы тягла платить не будете. Собери мне, мать, одежды какой — велел атаман к нему переехать, чтобы под рукой был. Завтра поедем к Непыйводе: остальных к ответу призовем. Спасибо тебе, отец, и тебе, мать, за хлеб, за соль, за труды ваши, что растили меня, учили уму-разуму. Покидаю сегодня родительский дом — благословите меня на службу казацкую, — поклонился родителям в пояс.