Параллельный переход - Кононюк Василий Владимирович (читаемые книги читать TXT) 📗

Мать первой подбежала, ее глаза горели счастьем и гордостью.

— Пусть Бог хранит тебя, Богдан, пусть обойдут тебя стороной беды и невзгоды, услышал Бог мои молитвы, знала я всегда, что будешь ты достойным сыном своего отца. Благословляю тебя на службу тяжкую… — Мать перекрестила меня, обняла и долго не отпускала, ее губы вновь и вновь, как молитву, взволнованно повторяли те слова. Потом отпустила, взглянула еще раз, расцеловала и ушла собирать мои вещи. Ушли дядька Опанас и Степан с Оксаной, пожелав мне доброй службы, ушел в кузню Тарас, пожелавший того же, добавив при этом, что дуракам везет. Наконец встал и подошел ко мне отец:

— Служи с Богом, сын. — Он перекрестил меня и молча ушел.

Богдан отозвался на столь теплое прощание волной боли и обиды. Решив отложить выяснение отношений до лучших времен, расцеловав на прощание маленькую Марийку и пообещав, что буду заходить к ней каждый день, взял у матери узелок с вещами и вышел во двор. Нашел свою рогатину, которая так и лежала в возе, как ее туда положили, заткнул палки за пояс, повесил на рогатину узелок, поклонился матери, стоявшей на пороге, и двинулся вверх по улице в сторону церкви.

Когда я проходил мимо дома дядьки Опанаса, из сарая, где у него была мастерская, выскочил Степан и окликнул меня. Он стоял и не знал, как начать разговор.

— Слушай, Степан, — решил я помочь ему, тем более что было кое-что нужно, — а у вас столярный клей есть?

— Чего? А шо с ним делают?

— Ну как, греют, потом два куска дерева мажут, прижимают, и они как одно станут.

— Так то рыбья смола. А как ты чудно назвал — где так называют?

— Да в том селе, откуда мы приехали. Ляхи так говорят. А есть она у вас?

— Да как же без нее?! Отец только на огонь поставил — сейчас поспеет. А тебе зачем?

— Сейчас увидишь. А ты чего хотел, Степан?

— Я завтра с вами поеду, Богдан. Я жених ее, это и мое дело. Каким я мужем буду, если жену свою защитить не могу? — набравшись решительности, заявил он.

— Какое оружие у вас есть?

— Да есть оружие разное. Отец за работу часто оружие брал. Копье, рогатина есть, сабля старая, даже лук татарский со стрелами.

— А щит есть?

— И щит есть круглый, татарский.

— А биться чем умеешь?

— Да всем пробовал, смотрел на казацкие игрища и сам так выделывал. Лозу с коня саблей рубил, полено на веревке раскачивал и с коня копьем разил. С лука пробовал стрелы пускать. На тридцать шагов никогда не промахиваюсь…

А ведь он мечтает стать казаком. Смотрел ведь с завистью, когда атаман меня джурой взял. То, что он уже умеет, он должен был годами учить. Уезжать за село, чтобы никто не видел, и до мозолей пахать. А куражу не хватает. Другой бы и половины не умел, а пошел бы к атаману, да не надо к атаману — к любому казаку, и уже давно бы в казацком круге был. Любой казак может привести новика и сказать: вот вам, товарищество, новый казак, прошу любить и жаловать. Так оно еще от шатерников [7] ведется, если верить легендам.

— Я поговорю с Илларом, Степан. Ты сам знаешь, Иллар — добрый атаман, он должен понять. Потом тебя найду и все передам. А лучше пойдем сейчас со мной — скажешь ему, как мне сказал. А я добавлю: вместе не так страшно, в гурте и батьку добре бить. Только веди вначале к дядьке Опанасу. Нужно мне мою палку поправить.

Мы вошли в сарай, где была мастерская и в воздухе стоял густой запах рыбьего столярного клея. Пахло хорошо, то есть стоял такой хороший гнусный запах, аж дух забивало, — точь-в-точь как у моего старого приятеля, любителя луков и арбалетов. Казалось бы, что за штука — сварить такой клей. Его варили испокон веков. В состав входит то, что остается от чистки рыбы, — чешуя, хвост, плавники, голова и промытые внутренности. И когда это все долго варить, то получится столярный клей. У любого получится. И клеить им можно будет. Например, поломанную табуретку. Можно попробовать приклеить таким клеем роговую пластину к плечу лука. Но как начнете из него стрелять, постреляете не больше двух-трех недель, а потом рог от дерева отойдет. А если приклеить Аркашкиным клеем и выдержать не в жаре, не в холоде, не в сыром и не в сухом месте месяца три, то держать будет десятилетиями. Потому что Аркадий не варил — он колдовал над клеем, сколько выдержать мог. Минимум пятеро-шестеро суток варил, спал стоя, постоянно помешивая, и по капельке, когда надо, воду добавляя. Когда чувствовал, что все, сейчас упадет и не встанет, закутывал чугунок с клеем в старое одеяло и уходил спать на сутки. Через сутки приходил и смотрел, что у него вышло. И бывало, что не тот получался у него клей. Как он это определял — по цвету, по вязкости, по запаху, — он сам не знал: чувствую, говорит, не будет держать этот клей, и все. Та же история с дамасской сталью. Все знают, как ее делать, но никто сделать не может. Пока это все вертелось в моей голове, дядька Опанас ловко замазал зарубку от сабли рыбьей смолой, крепко примотал сверху веревкой и велел до завтра не разматывать.

Когда мы подошли к Илларову подворью, уже начинало смеркаться. С виду оно ничем не отличалось от хозяйства родителей, только размеры всех строений были значительно больше. Во дворе было людно. Спеша успеть до темноты, Давид носил, а его младший брат, парнишка лет девяти-десяти, складывал уже нарубленные дрова. Иллар рубил лозу подаренной саблей. В толстом полене было выдолблено длинное узкое отверстие. В него он вставлял сухую ивовую палку на два-три пальца толщиной и рубил с оттягом, под углом, сверху вниз. Сабля легко, как по маслу, рассекала сухую древесину, и лоза практически вертикально соскальзывала с обрубка на землю. Мы вошли во двор, и атаман, заметив, бросил саблю в ножны и направился к нам.

— Славную саблю ты мне подарил, Богдан. — Его глаза горели восторгом — как у мальчишки, получившего долгожданную игрушку. — Много сабель побывало в моей руке, но такой еще не было. Чудо, а не сабля. Да, хлопцы, ко всему может быть спокойно сердце казака, не тронет его ни серебро, ни злато, спокойно может глядеть казак и на девку красную, и на ту старуху, что с косой к нему идет. Но не встречал я, хлопцы, казака, который спокойно смотрел бы на добрый клинок и доброго коня. — Поприветствовав нас такой речью, атаман нетерпеливо взглянул на нас, всем своим видом демонстрируя горячее желание вернуться к исследованиям выдающихся возможностей новой сабли.

Видя, что мои толчки не выводят Степана из ступора, начал сам потихоньку:

— Батька, хочет просить тебя Степан о деле, для него важном.

— Говори, Степан, чего хочешь, не немой ты вроде. — Иллар воткнул в него свой пронзительный взгляд.

Степан, мучительно краснея, повторил свою проникновенную речь.

— Батьку, у него все оружие есть, копье, сабля, лук со стрелами, и лозу он рубит точно как ты, — быстро выпалил я скороговоркой, пока меня не заткнули. И как в воду глядел.

— Помолчи, Богдан, не будь каждой дырке затычкой, — недовольно взглянул на меня Иллар. — Иди в дом, тебе покажут, где расположиться. Георгий, проводи Богдана. — Прислонив пока свои палки и рогатину к тыну, снял узелок с вещами, направился к входным дверям, где меня уже поджидал младший сын Иллара.

Подымаясь по ступенькам крыльца, сам пытался затылком понять, что происходит за моей спиной.

— Давид, пойди принеси свою старую саблю, — раздался голос атамана, и облегченный вздох непроизвольно вырвался у меня из груди.

Решение было принято, и решение было положительным, а пока есть возможность, атаман будет присматриваться к возможному кандидату на вступление в казачий круг.

В доме меня встретили две женщины, а точнее — жена Иллара, очень красивая черноволосая женщина лет сорока, и его дочь, девчонка лет тринадцати-четырнадцати, похожая на свою мать в юности.

«Мария», — восторженно запел Богдан, оглушая целым букетом эмоций, от которых забилось сердце и покраснели щеки. Георгий обратился к удивленно смотрящим на меня женщинам: