От убийства до убийства - Адига Аравинд (читать книги регистрация TXT, FB2) 📗

Безмятежное переворачивание страницы, а затем настоящая бомба:

— Половина нашей школы! — От волнения в голосе мистера Роджерса проступили свистящие нотки. — Половина нашей школы в «Говорящем Ангеле»!

Молодой мистер Гопалкришна Бхатт, всего год как вышедший из учительского колледжа в Белгауме, имел обыкновение присоединяться в подобных случаях к общему хору. Вот и теперь он фаталистически поднял вверх руки:

— Какое недоразумение! Послать наших детей в такое место!

Мистер Пандит, старший преподаватель языка каннада, при виде подобной наивности своих коллег язвительно усмехнулся. Это был низкорослый мужчина с серебристой гривой волос и пугающими воззрениями.

— Да какое там недоразумение? У них же все продумано! «Говорящий Ангел» подкупил гнусных политиканов Бангалора, всех до единого, чтобы они направили наших мальчиков в Дом Греха!

Учителя разделились на два лагеря: одни полагали случившееся недоразумением, другие — заговором, имеющим целью развращение юношества.

— А что думаете вы, мистер Д’Мелло? — спросил молодой мистер Бхатт.

Вместо ответа мистер Д’Мелло вытянул из-под сандалового стола плетеный стул и повлек его к открытому окну в дальнем конце учительской. Утро стояло солнечное, из окна открывался вид на голубое небо, округлые холмы, пустынный простор Аравийского моря.

Небо слепило глаза светлой голубизной, идеальной для медитации. Несколько совершенной формы облачков, подобных желаниям с гарантией исполнения, плыли по его лазури. Нисходя к горизонту и опадая к белым гребешкам волн Аравийского моря, небесный свод окрашивался во все более глубокие тона. Мистер Д’Мелло принял красоту этого утра в свое смятенное сознание.

— Так как же, мистер Д’Мелло, недоразумение это или нет?

Гопалкришна Бхатт, подпрыгнув, уселся на подоконник и заслонил собой море. Весело болтая ногами, молодой человек озарил старшего коллегу улыбкой, в которой недоставало одного зуба.

— Единственное недоразумение, какое с нами случилось, мистер Бхатт, — ответил заместитель директора, — пришлось на пятнадцатое августа тысяча девятьсот сорок седьмого года, когда мы решили, что этой страной должна править народная демократия, а не военная диктатура.

Молодой учитель закивал:

— Да, да, как это верно. Но ведь всегда можно ввести чрезвычайное положение, сэр, — разве оно чем-то хуже?

— И этот шанс мы тоже упустили, — ответил мистер Д’Мелло. — А теперь они убили единственного политика, который знал, как исцелить нашу страну.

Он снова закрыл глаза, дабы сосредоточиться на образе пустынного берега и тем изгнать из своего сознания мистера Бхатта.

Однако мистер Бхатт сказал:

— В утренней газете упомянуто имя вашего любимца, мистер Д’Мелло. На четвертой странице, вверху. Вам есть чем гордиться.

И прежде, чем мистер Д’Мелло успел остановить его, мистер Бхатт зачитал следующее:

Заместитель директора школы вытянул газету из рук своего младшего коллеги.

— Мистер Бхатт, — пророкотал он, — я множество раз повторял всем вам: любимчиков среди моих учеников у меня нет.

Он снова закрыл глаза, однако мирное состояние разума уже покинуло его.

«Вторая премия» — эти слова вновь уязвили мистера Д’Мелло. Весь позапрошлый вечер он трудился с Гиришем над этой речью — над ее содержанием, манерой произнесения, позой, которую мальчику надлежало принять, подойдя к микрофону, над всем! И всего лишь вторая премия? Глаза его наполнились слезами. Что ж, в наши дни мальчикам полезно привыкать к поражениям. Но тут в учительской поднялся шум, и мистер Д’Мелло, даже не разомкнув век, понял: появился директор и теперь преподаватели подхалимски вьются вокруг него. Сам же мистер Д’Мелло так и остался сидеть, хоть и знал, что покой его будет недолгим.

— Мистер Д’Мелло, — услышал он подрагивающий голос. — Какое ужасное недоразумение… половина наших мальчиков останется в этом году без дарового кино.

Директор взирал на него, замерев у сандалового стола. Мистер Д’Мелло скрипнул зубами. Он свирепо сложил газету, неторопливо поднялся на ноги, неторопливо повернулся лицом к учительской. Директор промокал платком лоб. Отец Мендонза был человеком очень высоким и очень лысым, хоть голую макушку его и прикрывали скудные пряди сильно напомаженных волос. Большие глаза директора таращились сквозь толстые стекла очков, огромное чело с поблескивавшими на нем бисеринами пота напоминало древесный лист, покрывшийся после полива каплями.

— Могу ли я кое-что предложить, отче?

Рука директора замерла, оставив носовой платок прижатым ко лбу.

— Если мы не поведем мальчиков в «Говорящего Ангела», они сочтут это признаком нашей слабости. И хлопот с ними у нас лишь прибавится.

Директор покусал губы:

— Да, но… опасности… эти ужасные афиши… невыразимая словами греховность…

— Я все устрою, — веско произнес мистер Д’Мелло. — И позабочусь о соблюдении дисциплины. Даю вам слово.

Иезуит обнадеженно закивал. А перед тем как покинуть учительскую, взглянул на Гопалкришну Бхатта и сказал — с благодарностью в голосе, не услышать которую было попросту невозможно:

— Вам придется сопровождать моего заместителя, когда он отправится с мальчиками в «Говорящего Ангела»…

Слова отца Мендонзы эхом звучали в голове Д’Мелло, пока он шел к своему классу, чтобы начать наконец свой утренний урок. «Моего заместителя». Он знал, что был не первым, кого иезуит избрал на этот пост. И давнее оскорбление по-прежнему уязвляло его — даже по прошествии немалого времени. Пост принадлежал ему по праву старшинства. Тридцать лет он преподавал в школе Святого Альфонса язык хинди и арифметику, тридцать лет поддерживал в школе порядок. Однако отец Мендонза, приехавший из Бангалора с прикрывавшими лысину напомаженными власами и шестью чемоданами, набитыми «современными» идеями, заявил, что ему требуется человек «тонкий». И мистер Д’Мелло, у которого имелась пара глаз и зеркало (дома), немедля понял, что означает это слово.

Он был человеком тучным, доживавшим последние из своих «средних лет», он дышал через рот, и ноздри его уже заросли густым волосом. Главным украшением его тела было массивное брюхо, тугой узел плоти, чреватый внезапной остановкой сердца — и далеко не ею одной. Шагая, Д’Мелло вынужден был оттопыривать зад, наклонять вперед голову, морщить нос, подбирая его к наморщенному же лбу, отчего казалось, будто он злобно косится по сторонам. «Людоед, — хором кричали мальчишки, завидев его. — Людоед, людоед, людоед!»

В полдень он усаживался у своего любимого окна в учительской и съедал морского окуня под соусом карри, которого приносил в школу в кастрюльке из нержавеющей стали. Коллегам Д’Мелло запах карри не нравился, и потому питался он в одиночестве. А покончив с едой, неторопливо относил кастрюльку во двор, к раковине общего пользования. Мальчики, игравшие во дворе, при его появлении замирали. Поскольку о том, чтобы склониться к раковине, нечего было и думать (брюхо, ничего не попишешь), ему приходилось наполнять кастрюльку водой и поднимать ее ко рту. Он несколько раз подряд прополаскивал рот, изрыгая шафрановые струи. И каждый раз мальчики визжали от счастья. Когда же он возвращался в учительскую, они сбегались к раковине, чтобы полюбоваться кучкой собравшихся у отверстия стока тонких рыбьих костей, похожих на отложения, из которых еще вырастет когда-нибудь коралловый риф. Трепет и отвращение смешивались в голосах мальчишек, когда они принимались скандировать в унисон, все громче и громче: «Людоедлюдоедлюдоед!»