Женщина с глазами кошки - Полянская Алла (читать книги без сокращений .txt) 📗
— Я согласна. Эд, он прав. Лучше сразу, чем… после всего.
— Вы оба спятили!
— Пусть так, но сути дела это не меняет. — Луис проводит пальцем по моей щеке. — Не бойся, мы сделаем все, чтобы до таких крайних мер не дошло.
Дальше мы идем молча, думая каждый о своем. Я вспоминаю тетю Розу, и мне очень хочется увидеть ее, прижаться лицом к ее теплой груди, и ощутить знакомый запах «Шанель № 5». Она всегда пользуется только ими, даже теперь, когда у нее есть возможность покупать любые другие, все равно. Так что мы должны дойти. Просто обязаны.
— Слушайте, моя рана зажила. — Эд потрясенно ощупывает себя. — Тори, ты видишь?
— Невероятно… Луис, твоя тоже затянулась?
— Бесследно. Я и забыл о ней. Но меня, наверное, уже ничто не удивит. Призраки, локальные землетрясения, легенды, которые оказываются научными фактами, невесть откуда взявшиеся татуировки, ручные пумы, теперь вот быстрая регенерация тканей… Чего еще ждать? Может, начнем летать? Было бы отлично.
— Потрясающе, — восхищаюсь я.
— Но об этом знаем только мы втроем. И так должно остаться — только между нами. Согласны?
— В общем, да. Только я все же расскажу тете Розе, и больше никому.
Я не могу не сказать ей, парни должны меня понять.
— Кто такая тетя Роза? — Луис смотрит вопросительно.
— Женщина, которая вырастила меня. Ее брат, дядя Давид, был последним мужем матери, его и записали моим отцом, хотя я всегда знала, что он мне не родной. Потом дядя Давид умер, мамаша пропала, меня, пятилетнюю, отдали в детский дом. Там я прожила около года. А потом меня нашла тетя Роза и оформила все документы. Я не была дочерью дяди Давида (кто мой настоящий отец, наверное, не знала толком даже моя мать), но тем не менее тетя Роза забрала меня из приюта. И с того времени мы с ней — семья. Собственно, другой я и не знала. Когда появилась возможность, тетя выехала в Штаты. И меня потащила с собой, хотя вполне могла бы оставить. Она сделала для меня больше, чем для некоторых других делают родители. Вся родня ей толковала: ты еврейка, найди себе мужа, роди собственных детей. А тетя боялась, что я снова почувствую себя брошенной, и так и не вышла замуж. Она всю жизнь мне посвятила! Всегда говорила мне: ты умная, красивая, у тебя все получится. Мне тяжело пришлось поначалу, но тетя Роза примирила меня с миром.
— Тогда это святая женщина, потому что у тебя ужасный характер. — Луис хохочет. — Я шучу, не обижайся. Расскажешь нам о стране, откуда ты приехала?
— Когда-нибудь…
Я ее почти не помню, тустрану. Как-то не вели меня туда дороги. Там остался дом, трехэтажный, кирпичный, в котором мы жили, а в нем и квартира тети Розы, куда она привела меня из приюта. До приюта я помнила только общежитие, где жила с матерью. Там день и ночь воняло кислым борщом, блевотиной и мокрыми простынями, по коридорам шлялись одинаковые тетки в вылинявших халатах и стоптанных тапочках и одинаковые мужики в одинаковых спортивных штанах, растянутых на коленях, с одинаковыми волосатыми животами поверх этих штанов. Я помню, как пряталась под лестницей, когда к матери приходили «гости».
В квартире тети Розы ничем не воняло, мебель сияла блестящими лакированными боками, в комнате, куда сестра Давида меня привела, забрав из приюта, стояли пианино, письменный стол и новенькая тахта, а поверх покрывала лежали новые платьица, две красивые куклы и мягкий коричневый мишка, большой и милый. Вечером тетя Роза выкупала меня, одела в новую рубашечку, уложила спать на тахту, застеленную белоснежной простыней, с подушкой в наволочке, обшитой кружевами, и спела мне колыбельную о Лемеле. Слушая ее, я все думала, что нипочем бы не променяла черешни на луну, пусть бы мать хоть сто лет ждала…
А во дворе меня ждала Наташка. Смуглая, тощая, в красном бархатном платье, она сторожила под подъездом, пока тетя Роза не решилась наконец выпустить меня во двор одну.
— Ты будешь теперь здесь жить?
— Наверное.
Я не знала еще тогда, что этот двор станет моим королевством, как не знала, что позже мне придется оставить и его, и четыре клена, которые так красиво цветут весной, и тополя, пряно пахнущие после дождя, и белый кирпичный дом. И ее, Наташку. Я ничего еще не знала тогда, даже того, навсегда ли эта новая хорошая жизнь, но чувствовала, что меняюсь. Мне уже никого не хотелось ударить, а раньше хотелось всегда — чтобы кому-то другому тоже было так же больно, как и мне. Чтобы кто-то другой тоже понял, как оно, когда больно.
Я столько лет старалась забыть, как золотятся на солнце георгины… Тетя Роза купила небольшой домик в селе, чтобы вывозить меня из города летом. Она не признавала никакого организованного отдыха, мысль о том, что лагерь напомнит мне о приюте, ужасала ее, и она брала отпуск, оставляла свой магазин и отвозила нас с Наташкой в село, где шумела акация перед домом и георгины посматривали на меня золотистыми глазами. Я не знала тогда, что пройдет время, я уеду однажды отсюда и уже больше никогда не увижу, как садится солнце за Бородаевский хутор, как тянется по улице стадо, как утром просыпается трава, как серебрится на ветру акация. Я уже забыла обо всем этом, потому что старалась забыть.
— Ты грустишь, Тори? — Луис заглядывает мне в глаза. — Что с тобой, детка?
Ничего. Просто мне кажется, что я потеряла что-то важное, поэтому моя связь с миром и прервалась. А ведь когда-то я могла слышать голоса травы и деревьев… Да, да, я уже была такая, как сейчас, когда-то давно, когда ощущала потоки ветров и облаков — руками, сердцем. А потом забыла, изменилась… И теперь я словно возвращаюсь назад, и что-то важное возвращается ко мне, наполняя светом мою душу, о которой я тоже давно не вспоминала.
— Нет, все в порядке. Просто вспомнилось.
— Что вспомнилось?
— Так просто не расскажешь. Может, как-нибудь потом…
Я помню, как ходила в школу — большой желтый дом, паркетные полы и много дверей. Школа, в которую меня отдала тетя Роза, была очень хорошая. Там были хорошие учителя и очень разные ученики, но я была чужой среди них, хотя Наташка тоже была со мной. Нас нипочем не приняли бы в эту школу, но у тети Розы были знакомые… У нее везде были знакомые, и поэтому многое в нашей жизни делалось гораздо проще, происходило как бы само по себе. И школа приняла нас с Наташкой, и мы были рады, что вдвоем, но я не знала тогда, что придет время, и я постараюсь забыть обо всем, потому что помнить было бы слишком больно.
У человека должно быть место, где он будет чувствовать себя своим, а я была чужой везде — слишком долго. И у меня снова появилось желание ударить кого-то. Я боялась, что тетя Роза узнает об этом, но она и так знала и ужасно переживала. Но дело было сделано. Собственно, были и какие-то позитивные стороны, правда, я сейчас уже не помню, какие именно.
— Смотрите, что это?
Эд первым увидел его. Мы уже далеко от места нашей ночевки, и все события, связанные с городом, кажутся нам фантастическими, хотя мы и понимаем, что все было чистой правдой. А сейчас Эд увидел что-то похожее на индейский поселок, и я надеюсь только, что нас еще не заметили.
Среди деревьев внизу, в небольшой долине виднеются глинобитные домики, покрытые сухими снопиками пальмовых веток. Технологии сельского строительства везде одни и те же, что в Европе, что в Африке или в Латинской Америке, просто где-то для крыш используют сено, где-то тростник, а здесь пальмовые ветки. Что доступно, то и используют, вполне логично. Среди домиков копошатся дети, ходят женщины в ярких платьях. Надо бы подойти поближе и рассмотреть получше…
Луис толкает нас в заросли папоротника прежде, чем мы успеваем что-то понять. Вот как укусит меня паук или какая другая гадость, нашему мачо небо с овчинку покажется!
Тем временем среди домиков происходит нечто непонятное. Мужчины в зеленоватой форме, вооруженные автоматами, высыпались из грузовика, который только что подъехал. Как, интересно, он здесь оказался? Похоже, мы попали из огня да в полымя…