Женщина с глазами кошки - Полянская Алла (читать книги без сокращений .txt) 📗
— Что там такое?
— Правительственные войска нагрянули, а это паршиво. Думаю, будет насилие и резня.
— Почему?
— Местная традиция. А если серьезно, то объяснить я не могу. Просто поверь мне: все очень плохо.
— Для нас плохо? — интересуется Эд, трус и эгоист.
— Нет, нас военные вряд ли заметят, а вот людям в деревне несладко придется. Дай бог, чтобы хоть детей не тронули. Но надежда слабая, тут не принято считаться с возрастом тех, в кого стреляешь.
— И мы ничем не можем помочь?
— А как? Вот, пожалуйста, уже подожгли хижину, скоро все дымом пойдет. Здесь постоянно такое случается. Не знаю, кого рассердили жители деревни, может, не захотели выращивать коку, а может, чей-то родственник попался среди партизан. Да полно причин… Ты куда, Тори?
Я молча поднимаюсь и иду вперед. Сейчас всех негодяев по одному перестреляю! Ну везде одно и то же. В Африке я нагляделась на такое по самую завязку: растерзанные дети, изнасилованные и убитые женщины, мужчины с отрубленными или отстреленными конечностями — до неузнаваемости изуродованные шевелящиеся куски плоти, которые оставалось только пристрелить из сострадания…. Короче, мне плевать на вопли чистоплюев с их советами, что надо решать конфликты мирным путем. Очень это удобная позиция — спрашивать у любого, кто пытается воспрепятствовать жестокости посредством отстрела любителей кровавых икебан: а чем ты от них отличаешься? Да, мне плевать на эти вопросы и философские искания. Я точно знаю, что отличаюсь от них. Как и от всех других людей на планете. Мне всегда хотелось уничтожить человечество, и вот сейчас как раз удобный момент начать это делать. Причем начать уничтожение именно мерзавцев.
— Тори, постой! Ты что, спятила?
Нет, я не спятила. Просто больше не могу терпеть безобразие. Не могу и не хочу. Я и так слишком долго терпела, наблюдая, что вытворяют граждане друг с другом. Я не святая, мое терпение не бесконечно, и теперь оно лопнуло. Мир стал четким и внятным, я слышу звуки и ощущаю запахи — так, как никогда раньше. Я слышу, как кричат женщины, слышу треск горящих крыш. Я ненавижу все это, всегда ненавидела, и мне надоело мириться с этим. Вот надоело, и все! Пусть я ничего не изменю в мировом масштабе, зато попробую изменить хоть что-то для отдельно взятой деревни. Плевать мне на все, потому что я ужасно, просто невероятно зла!
— Стой!
Передо мной вырастает молодчик в форме — точно в такой же, как на тех молодчиках, что резвятся в деревне. И этого мне достаточно для приговора. Я не даю ему времени на вдох, одним движением вырываю ему горло… Отлично, а я и не знала, что умею такое.
6
— О, черт! — Эд никак не может удержаться от комментариев. — Ничего себе! Тори, да подожди же!
Не стану я ждать. Я слышу, как стучит сердце другого мерзавца — где-то совсем рядом, я ощущаю его присутствие. Поэтому сразу стреляю в неясные очертания и прячусь в зарослях. Сейчас я доберусь до их транспорта и взорву его к чертовой матери, а потом по одному перебью оставшихся негодяев. Их немного, десятка два, намного меньше, чем у меня ярости и патронов.
Не знаю, что со мной, но все вокруг стало невероятно четким и ярким. Я вижу каждый лист, каждую паутинку — такая гармоничная картина! И я тоже в этом узоре нужна, я чувствую себя частью общей картины мира. Сейчас прекратятся крики, потому что я уничтожу их причину.
Луис торчит у меня за спиной, мне не нужно поворачиваться, чтобы знать это.
— Я зайду справа, а вы с Эдом — прямо в деревню.
— Осторожно со взрывчаткой, сама не взлети на воздух.
— Не взлечу.
Я точно знаю, что сделаю. Старинный нож, сработанный неизвестным мастером, будет рад оказаться в деле и напиться крови врага. А вот и враг. Удар нападающего такой неумелый, движения медленные, неуклюжие. Я чувствую его страх, а нож сладострастно впивается в его сердце.
Потом я обыскиваю машину и прячу в зарослях все более-менее пригодное для нас. Затем открываю бак, запихиваю туда бинт, оставив свисающий конец, и поджигаю. Небольшой фейерверк, парни!
Иду в сторону дыма. Хорошо горит, ничего не скажешь. Что ж, господа, пора вам расплачиваться за содеянное. И я расстреливаю нескольких солдат, бегущих в сторону горящей машины.
Слишком много смертей я видела. Люди любят причинять друг другу боль, находя массу благородных и важных причин, но сути дела это не меняет — всегда находятся ублюдки, которые, прикрываясь интересными идеями, реализуют свою склонность к жестокости. Я ненавижу это и буду убивать их, потому что тогда рисунок мира становится более четким. И — да, я по-прежнему отличаюсь от них.
— Тори! — Луис выглядывает из-за угла. — Сюда!
Я перебегаю открытое место и прижимаюсь к теплой глиняной стене. Отсюда мне видно, что происходит на небольшой сельской площади. Несколько убитых женщин лежат в пыли — их изнасиловали и застрелили. Несколько повешенных мужчин, у двоих разрезаны животы, кишки свисают до земли, на них уже слетаются мухи. А вот малыш раскинул ручки — кто-то выстрелил ему в спину, когда он бежал. Рубашечка сбилась, тонкие смуглые ножки в крови и пыли. Девушка выползла из горящего дома — яркое платье разорвано, по ногам течет кровь. Эд придерживает ее, не дает упасть, а она смотрит сумасшедшими глазами и пытается натянуть на себе куски платья. Нет, его не сделать целым, но как-то все это уладится, уж я-то знаю. Только солнце уже не будет таким ярким, как раньше. Надолго. Может, и навсегда.
— Кто-то из нихостался?
— Да, четверых оставили на племя. — Луис невесело улыбается. — Вон там, под стеной. Надо бы пообщаться с ними, прежде чем за них примутся.
К нам уже сходятся люди. Трое почти невредимых мужчин лет под сорок и старик — древний, как солнце. Но мне некогда с ними лясы точить, меня ждут раненые. Где-то там я припрятала контейнер с лекарствами, который сняла с машины. Черт подери, мы все-таки опоздали — на тринадцать жизней.
Я принимаюсь за работу. Это мне знакомо — сломанные ребра, резаные и колотые раны, выбитые зубы. Ну, и роды, куда ж без них. Старая индианка помогает мне. Новорожденный малыш кричит так, что душа радуется. Что ж, лодка плывет…
— Мне нужно где-то вымыться. Понимаешь?
— Да, сеньора. Идем.
Пожар погашен, мертвые убраны, тишина стоит тяжелая, оглушительная, а дневные события вспоминаются словно сквозь туман. Представить не могу, что на меня нашло. А уж как смогла вырвать горло тому, самому первому, так и вовсе ума не приложу. Да, я могу позаботиться о себе, но — не так. Ладно, потом об этом поразмыслю, а сейчас главное — вымыться и постирать одежду.
— Осторожно!
Старуха отскочила — из лесу вышла пума. Мы со зверем смотрим друг другу в глаза, потом кошка лениво потягивается и ступает передними лапами в ручей, рядом со мной. Ее шерсть такая приятная, а бок крепкий и теплый. Она потерлась головой о мою ладонь и принялась пить. Я тоже набираю ладонями воды — попить и мне совсем не помешает. Пума выходит из ручья и уходит в лес, а я сбрасываю рубашку и принимаюсь за стирку.
Индианка смотрит на меня глазами, полными суеверного страха. Ее взгляд перемещается на мое плечо, и она падает на колени, пытаясь обнять мои ноги, но мешает ей ручей. Вот только этого мне и не хватало сейчас, ага… Боги, как же я устала!
— Эй, вставай и помоги мне стирать, слышишь?
Я пытаюсь высвободиться, но старуха застыла, как каменная. Ладно, как знаешь, мне некогда возиться с твоей нестабильной психикой. Я переступаю через нее и снова принимаюсь за стирку, а индианка исчезает. Вот так всегда — как работать, так давай, Тори, вкалывай, а помочь религия не позволяет. Некоторым великим людям современники при жизни памятники ставили, а те зачастую умирали от голода. Я далека от мысли, что в этой деревне мне слепят из глины памятник, да и не нужен он мне, но выкрутить джинсы старуха могла бы помочь.
Я вымыла волосы и почистила зубы. Очень хочется спать, но если все делать по-умному, нам надо уходить отсюда прямо сейчас, пока новости о нашей доблести не достигли ушей Бешеного Педро или еще чьих-то, кто был заинтересован в давешнем действе.
