Саламанка - Грицак Елена Николаевна (читать книги онлайн полностью без сокращений .txt) 📗
Таких студентов часто видели рядом с почтовым курьером, но тот старался обходить почту стороной, зная, что, скорее всего, обещанных денег не будет, ведь родители отдали все, что могли, отправляя сына в университет. Вечно печальные сapigorristas развлекались, сжигая письма с наставлениями, неуместными на холодном чердаке, где нечем было поживиться даже крысам. Не сомневаясь в искренности чувств отца и матери, сыновья относились к их советам с изрядной долей иронии. При наличии стихотворного дара назидательные письма родителей (лат. Pater noster – «Отче наш») преображались в романсы, подобные тем, что напевали вместе с товарищами бедные студенты Саламанки: «Жестокие и бессердечные отцы, вы отказываете в пище своим сыновьям, да будете вы каждую неделю испытывать тот голод, который мы испытываем каждый день, и как эта бумага превращается в золу, пусть деньги, которых вы нам не даете, превращаются в уголь в ваших сундуках».
В университете Саламанки обучение было платным, и назначенную сумму (лат. collecta) полагалось вносить всем студентам, кроме тех случаев, когда преподаватель имел духовное звание, а следовательно, получал жалованье от церкви. «Воистину так – без монет нигде учения нет» – остроумно заметил английский поэт Джефри Чосер. Самые бедные студенты по специальному прошению освобождались от платы за учебный процесс, но борьба за выживание заставляла их наниматься в услужение к горожанам, подрабатывать у более обеспеченных товарищей либо просить милостыню на улицах. Даже обеспеченным студентам приходилось мириться с такой неприятностью, как чужой город. В стремлении к лучшему образованию, что гарантировали только самые крупные университеты, молодые люди покидали дом, зачастую без возможности наведаться в родные места до завершения учебы. Те, в ком была сильна тяга к наукам, или не сумевшие преодолеть дух бродяжничества, переходили из одного университета в другой, порой меняя не только города, но и страны.
Для средневекового студента не существовало языкового барьера, ведь до конца XVII века образование во всех высших школах велось на латыни.
Странствующих школяров называли академическими пилигримами, или проще – вагантами.
Среди бродячих студентов иногда попадались и преподаватели, изгнанные из своих alma mater за вольнодумие или чрезмерную лояльность к ученикам. Средневековая Европа представляла простор для подобных путешествий; по ее дорогам постоянно двигались толпы народа: паломники шли к святым местам, монахи перебирались с места на место в поисках новой обители, не торопясь шествовали купеческие караваны, стройными рядами шагали солдаты, поэтому ваганты везде находили себе компанию, близкую если не по уровню знаний, то по стремлению к неизвестному.
Сервантес в своей интермедии «Саламанкская пещера» создал образ бродячего студента, волей случая оказавшегося вдали от дома и не утратившего надежды вернуться в родную Саламанку, чтобы вновь занять место в университете: «Я бедный студент саламанкский и величайший оборванец в мире. Меня признают по платью и дерзости, мои знания латыни пугают людей, хоть я никакого подаяния не прошу и не ищу ничего, кроме конюшни или сарая с соломой, чтобы в ночь укрыться от немилостей неба, которое может показать земле всю свирепость. Я шел в Рим с дядей, а он умер по дороге, и тогда мне пришлось идти одному, но уже обратно, в Саламанку. В Каталонии меня ограбили, ночь застала меня у ваших святых дверей; я такими вас считаю и прошу помощи…».
Испания времен Сервантеса славилась организованным разбоем не меньше, чем литературой. Шайки пополнялись и беглыми преступниками, и юношами знатных фамилий. Вражда двух каких-нибудь знатных семей часто разделяла области и города на враждебные лагеря. Борьба порождала убийства, а убийства – кровавую месть, то есть новые убийства; убийцы, скрываясь от правосудия, находили убежище в разбойничьих шайках и нередко становились предводителями. Подобно многим образованным людям своего времени, Сервантес выражал сочувствие бандитам, изображая их щедрыми, благородными, великодушными, но, судя по данному произведению, отношение к студентам у него было иным.К началу XVI века академические пилигримы остались в прошлом, хотя, как и раньше, около четверти студентов-испанцев грызли гранит науки за пределами своей страны. Примерно столько же иностранцев обучалось в университетах Испании. В пору господства испанского оружия учебные заведения были едва ли не единственным местом, где представители разных народов и культур общались мирно, правда, если не считать дискуссионных баталий. Суверенность университетов не могла не повлиять на нравы в студенческой среде, и немалую роль в их формировании сыграло общение с иностранцами.
Жирный суп студента
Голод – неутоленный, мучительный, не забывавшийся даже по прошествии десятилетий – возникал в испанской литературе так же часто, как и в желудках студентов. «Голод и чесотка были вечными спутниками школяров», – отвечал Сервантес на заявления коллег о прелестях университетской жизни.
Прервав над логикой усердный труд,
Студент по улице поплелся.
Едва ль кто беднее рядом нашелся…
Он голод и нужду выносить научился стойко.
Клал полено в изголовье койки.
Ведь двадцать книг ему милее иметь,
Чем красивое платье, лютню или снедь.
Джефри Чосер
Испанский писатель Матео Алеман в бытность свою студентом много раз закладывал все имущество, но тем не менее желал снова «с яростью отстаивать взгляды товарищей, с надеждой вглядываться вдаль, ожидая курьера с деньгами, быть обязанным всем кондитерам и бакалейщикам города, отдать Дунса Скотта торговцу пирожками, Аристотеля продавцу вина, прятать кольчугу под матрасом, засунув шпагу под кровать, а щит держать на кухне, пользуясь им как крышкой для котелка».
Те, кто не надеялся на помощь спонсоров или родителей, прибегали ко всевозможным способам добывания денег. Они шли в услужение к богатым студентам, жившим в собственных домах и квартирах. Многие перемежали латынь и чтение философских трудов со стиркой, уборкой, приготовлением пищи, а нередко и с уходом за младенцами. «Мне нужно было изучить первую главу элементарного курса, – жаловался герой романа Кеведо, – но я был настолько голоден, что проглотил половину слов».
Улица вблизи университета Саламанки
Некоторые студенты поселялись у служанок постоялых дворов или городских проституток, таким способом приобретая кров и бесплатную пищу.
«Кто этот добрый человек? А! Бедный студент саламанкский! Странно, что он не дожидается за дверью, пока ему вынесут милостыню, а врывается в дом, не рассуждая, беспокоит ли он спящих, или нет. Он просит пристанища на ночь… нужно дать ему два реала на ужин и ночлег, пусть идет себе с богом», – писал Сервантес в «Саламанкской пещере», намекая на особый источник дохода испанских студентов.
В средневековых городах протягивать руку за милостыней имели право только члены цеха нищих. С XVI века профессиональных попрошаек сильно потеснили студенты, которые по вечерам пели под окнами, получая за импровизированные концерты снедь, а нередко и деньги. Интересно, что наибольший успех имели вовсе не те, кто радовал слух хорошим исполнением. Самые удачливые вопили истошным голосом, чаще ночью, чтобы заспанные горожане быстрее кидали хлеб и монеты, стараясь ради избавления от непрошеных гостей. Власти некоторых университетских городов боролись с этим явлением, используя способ, заимствованный у немецких товарищей по несчастью. Достопочтенные жители Аугсбурга могли отдыхать от несносного воя школяров после внесения пожертвований специальному уполномоченному. Полученный от него жетон крепился к стене дома, и певцы, увидев знак, проходили мимо. Хозяева, не пожелавшие оплатить их услуги заранее, как прежде давали милостыню.
