Янтарные глаза одиночества - Землякова Наталия Геннадьевна (чтение книг txt) 📗
Но ничего этого могло бы и не быть. И никто не знал бы композитора Андрея Железнова, исполнять песни которого сейчас мечтают все звезды первой величины, если бы тогда, пятнадцать лет назад, он сделал то, что хотел, – порвал на мелкие клочки денежные купюры, полученные за «Лялины песни», и бросил их в лицо торжествующей Насте. Андрей уже протянул руку, чтобы взять деньги, но неожиданно в гримерную ввалился Савелий Ленский. На этот раз он был наряжен, как и положено поп-идолу, в пух и перья. Его белый атласный костюм, украшенный золотистой тесьмой, чудесно гармонировал с осветленными волосами.
– Андрюха, за это дело надо выпить! – Сава, как фокусник, достал из кармана пиджака плоскую бутылку с коньяком. – Рад, искренне рад, что познакомился с тобой.
– И я рад.
– Ага, ага, – закивал Ленский так часто, что Андрей не удивился бы, если бы популярный певец в свойственной ему манере вдруг начал так же ритмично стучать бутылкой по столу. И в конце концов, расколотил бы ее вдребезги.
– Сава, дай бутылку, разобьешь. А коньяк-то хороший. Жаль будет.
– Хороший, конечно, хороший, – начал причмокивать от предвкушаемого удовольствия певец. – Вот, держи. Как говорится, по-братски – сначала ты хлебни, потом я. А у меня, вообще, всегда все самое лучшее. И коньяк, и девушки, и песни. Я и тебе настоятельно советую так жить. А по-другому зачем же? Смысла не вижу.
– Как получится, Сава, как получится… – улыбнулся Железнов и отхлебнул из бутылки довольно много, не обращая внимания на неодобрительный взгляд Насти.
Все это было неважно. И деньги тоже были сущим пустяком. Важным было лишь только то, что сердечная боль к Андрею Железнову так и не вернулась. И, судя по всему, она покинула его навсегда.
Глава 4
Особняк, с недавних пор принадлежащий известному продюсеру и композитору Андрею Железнову, выглядел недружелюбно. Он был выкрашен в тусклый серый цвет, холод которого лишь усиливали темно-синие переплеты окон и такого же оттенка широкая входная дверь. Привлекательно выглядела лишь охранявшая покой дома черная кованая ограда из причудливых завитков, диковинных цветов и тонких листьев. У Мишель с первого взгляда возникло ощущение, что дом и ограждение совершенно не подходят друг другу, – как говорят в таких случаях дизайнеры, «не дружат».
Мишель медленно шла к высокому крыльцу по выложенной старой немецкой брусчаткой дорожке и размышляла о том, кому же пришло в голову сыграть с домом такую злую шутку? Кто почти надругался над ним, превратил в серое огромное чудовище и спрятал за ажурным забором? Чтобы найти ответ на свой вопрос, она попробовала восстановить хронологию событий.
Итак, сначала для постройки дома выбрали отличное место – немного на возвышении, но надежно защищенное от ветра соснами, частью которых, скорее всего, в процессе строительства пришлось пожертвовать. А иначе как можно было разместить в лесном массиве фундамент площадью более трехсот квадратных метров?
Затем дом начал расти ввысь. Сначала первый этаж – с окнами-арками, зимним садом, затем второй – с прекрасным балконом, на котором, видимо, теплыми летними вечерами планировали пить чай. Потом – мансардная часть, тоже высокая, чтобы можно было ходить в полный рост.
Судя по огромным оконным проемам, дом хотели сделать светлым, радостным и открытым. Но на каком же этапе произошло то, что потом исправить стало практически невозможно? Когда этот дом бесповоротно и окончательно разлюбили? А потому наспех плеснули на уже возведенные стены много серой краски, кое-как ее растерли, а затем вставили первые попавшиеся под руку окна и двери.
Но почему люди для уже нелюбимого дома решили выбрать именно такую решетку – вычурную и слишком декоративную? Как насмешку? Как последнее «прости»? А потом Мишель осенило. Ограда – не финальный аккорд, а точка отсчета. Его сделали в самом начале строительства, когда до краев еще были полны восторга, эйфории, надежд и планов – всего того, чего всегда так много в самом начале взаимной любви. «Бедный дом», – вздохнула Мишель и посмотрела на дорожку. Под ногами у нее были даже не знаки остывшей любви – она шагала по следам мародерства. Темно-серые, почти черные прямоугольные камни чуть поблескивали то ли от влажности, щедро разлитой в воздухе, то ли от того, что их тщательно вымыли водой из шланга. А может быть, камни роняли слезы – скупо, не на показ. Именно так обычно плачут сильные мужчины.
Мишель ясно представила себе, как эти старые камни варварски выкорчевывали из земли, в которую они буквально вросли за долгие годы, а потому яростно сопротивлялись, не желая с нею расставаться. Некоторые даже разваливались на куски, но не от старости или изношенности, а от нежелания менять свое предназначение. Затем уцелевшие камни были кое-как очищены, погружены в грузовики и доставлены на новое место жительства. Есть ли у камней память? Кто знает. Наверное, есть. Недаром же камни и песок – самый надежный материал для фундамента. Что же вспоминали эти сизые камни, пока тряслись по ухабам современных дорог, наспех закатанные в асфальт, который очень быстро, как метастазами, покрылся ямами? Может быть, они вспоминали, как в далекие по человеческим, но не по «каменным» меркам плыли на барже по неспокойному Балтийскому морю? А до этого в шведской каменоломне уставшие люди с почерневшими лицами грузили их в вагонетки и отправляли наверх – к солнцу, к свету, к теплу. Не может быть, чтобы серые камни все это забыли.
Впрочем, Мишель не могла не признать, что новые хозяева проявили к камням милосердие. Судя по ровности укладки, сделали хорошее двухслойное основание, но булыжники все равно «расползались». Ведь камни не любят перемен.
«Надо сказать садовнику, чтобы вызвал специалистов и они подсыпали песку», – подумала Мишель. А потом решила, что ничего никому говорить не будет. Какое ей дело до сизых камней?
А вот мрачному особняку Мишель искренне сочувствовала. Она всегда дома? жалела больше, чем людей, и никогда не хотела быть архитектором. Построить дом, а потом с ним расстаться – это было выше ее сил. И уж тем более она никогда не смогла бы что-то перестраивать – как хирург, отрезать одно, пришивать другое. Именно поэтому Мишель занималась исключительно декором.
Она еще раз окинула взглядом пейзаж. «Мрачный дом» был не единственным гигантом. Со всех сторон его обступали такие же великаны – только более нарядные. Особняки так поражали своей мощью и размерами, что Мишель сразу даже не заметила робко притаившиеся в их тени небольшие, побледневшие от времени и бесконечных дождей старые немецкие домики. При взгляде на них невольно приходило сравнение с пожилой актрисой провинциального театра, которая решила принарядиться по случаю юбилея. Она гордо выходит на сцену в лисьем боа и сама себе кажется очень эффектной и молодой. А вот публика видит пожилую женщину в поношенных мехах. И когда после празднования юбилея старая актриса покинет театр, то все тут же забудут о ней. Никто не вспомнит, что когда-то она была молода и прелестна. Такая же участь, скорее всего, ждала и потемневшие от сырости дома с высокими крышами, черепица на которых давно уже начала крошиться. Мишель отлично знала, что реконструкция стоит очень дорого.
Гораздо дешевле сломать «хребет» дому, «срезать» его под корень, а потом уничтожить старый фундамент. И начать строить заново. Мишель застыла от поразившей ее догадки. Она все перепутала, все поняла не так. Сосны не пришлось вырубать, чтобы построить серое чудовище. На этом месте всегда жили люди. А потом они продали пришедший в негодность старый дом, который тут же был снесен новыми владельцами.
Что случилось? Почему именно сегодня Мишель совершала одну ошибку за другой? Сначала она не смогла сжечь письма, о чем сейчас очень сильно жалела.
Второй ее ошибкой было то, что она так и не заехала в отель, чтобы привести себя в порядок. Поэтому сейчас шла на встречу с важными заказчиками с волосами, полными песка, и от этого чувствовала себя неловко.
