Домовые - Трускиновская Далия Мейеровна (читать книги .txt) 📗
Слова прозвучали.
— Ну и долго Сашка собирается держать тут эту дрянь? — спросил женский голос. — Из-за нее не повернуться! Значит, его драндулет под крышей, а ты свой под открытым небом ставь? Что, и зимой тоже так будет?
— Не под небом, а под навесом, — отвечал мужской голос. — Дурак я был, что тебя послушался. Гараж нужно было весной ставить, нормальный, с ямой, а ты — семена, семена, органика, торф! И много дала твоя теплица?
— Моя теплица нас всю зиму кормить будет, — возразила женщина. — И органика у нас не купленная. А Сашке я сама позвоню. Смотреть же надо, что покупаешь! За цвет он, что ли, этого кабысдоха взял? Сколько он на этой тачке наездил? Два километра? Полтора?
— Перестань, не надо звонить. Он мне обещал, что продаст машину на детали. Уже почти нашел покупателя. Приедет и заберет.
— Вечно ты его выгораживаешь!
Мужчина и женщина пересекла двор и вошла в хлев, голоса тут же как отрубило.
Тришка не то чтобы разбирался в машинах — скорее, он разбирался в Америке. Он знал, что там можно всю жизнь прожить без паспорта — были бы автоводительские права. Кроме того, хозяин имел то, что вся семья называла тачкой. Тришка видел тачку из окна, но слова «зажигание», «сцепление» и «карбюратор» оставались для него пустыми, он только знал, что они имеют склонность барахлить, капризничать и даже издыхать, отчего предположил как-то, что в автомобиле, как и в доме, есть свое население. Но Ермил, который готовил себя в рефрижераторные, его разубедил.
И вот теперь возникло подозрение, что Ермил — не такой всезнайка, каким хотел казаться перед Тришкой. Но кто там швырялся камнями, карбюратор или иной деятель, Тришка догадаться не мог.
На всякий случай он выскочил из сарая.
Если хозяева ходят по двору, возможно, в доме никого нет — так он подумал, потому что очень хотелось есть. Конечно, тут городских не любят — но удалось бы хоть сухую корочку стянуть, и то ладно! А потом выйти на дорогу и попытаться понять, в какой стороне город.
Тришка крадучись добрался до порога, где и был подхвачен за шиворот чьей-то не в меру сильной лапой.
— Куда?! — прогремел бас.
Вспомнив, как автомобильный боялся нападенья, Тришка забился и тихонько завизжал.
— Кто таков?! Чего по чужим дворам слоняешься?
— Й-и!.. Й-и-й-а-а… — собрался было отвечать Тришка, но тут порог перед глазами поехал.
Тришку несли, не дозволяя ему коснуться подошвами земли, и донесли до черной дырки, и сунули в эту дырку, так что он наконец ощутил твордое и невольно пробежал несколько шагов по довольно широкому лазу. Тут же наступил полный мрак — тот, кто Тришку сюда закинул, загородил собой дыру.
— Ну?! Будешь ты говорить, вражина?!
— Ай! — вскрикнул Тришка, споткнувшись о большой железный болт.
— Ай, а дальше?
— Ай, — ощутив некое озарение повторил Тришка. — Ай эм. Эм ай. Гуд монинг, сэр.
— А ни хрена ж себе! — изумился косматый громила, что растопырился в дырке. — Это по-каковски?
— Хэллоу, — ответил ему Тришка. — Хау ду ю ду?
И на всякий случай добавил «сэр».
Мудрая мысль заполнила собой всю голову: пока говоришь по-английски, бить не будут.
Городские домовые произошли от деревенских, это всем известно. А вот причин, по которым они плохо ладят с родней, может быть несколько. Допустим, нос задрали. Или своим налаженным бытом зависть вызвали. Или еще что-то этакое произошло, о чем все уже давно позабыли.
Если бы они встречались более регулярно, что ли, то вражда бы обозначилась не только как тягостное чувство, но и словесно, прозвучали обвинения, тогда и разбираться было бы легче. Но беда в том, что они почти не встречаются — кто где поселился, тот там и обитает, иной домовой из своего дома за сто лет шагу не ступит. И деревенский кузен для него столь же реален, сколь пришельцы из космоса, которых он, затаясь в углу, смотрит по хозяйскому телевизору.
Таким вот образом Тришка знал изначально, что деревенские его заранее недолюбливают. И то, что старшие послали за Молчком наугад, на том основании, что молод и сложением крепок, ему сразу не понравилось. Но общество приговорило — изволь подчиняться.
Доподчинялся! Полетят сейчас клочки по закоулочкам…
Будь при нем мешок с продовольствием — мог бы поклониться городскими лакомствами, ублажить, расположить к себе. Но мешок-то — в подвале у батьки Досифея, а Тришка-то — здесь!
А где — здесь, и понять невозможно. Нора какая-то, ведет под дом, если все отступать да отступать — неизвестно, куда провалишься. Но как посмотришь на громилу, который, стоя вполоборота, отдает распоряжения незримым подчиненным, так ноги сами перебирать принимаются, унося от злодея подальше.
А злодей меж тем собирал против Тришки многочисленное войско. Были там Пров Иакинфович, Ефимий Тихонович, Игнашка, Никодимка, Маркушка, Тимошка и еще баба Анисья Гордеевна. Громила, надо думать, был здешний домовой дедушка, а прочие — кто дворовым, кто сарайным, кто — овинником (об овинах Тришка имел темное понятие, но слыхивал, что овинники мощны и мускулисты), кто — хлевником, кто — запечником.
Совсем бы погиб Тришка в этой норе, но за спиной услышал фырканье и тихое сопенье. Его обнюхивали!
Повернувшись, Тришка увидел огромную кошачью рожу.
Нора, куда его запихнули, была всего-навсего кошачьим лазом в погреб, вещь очень удобная, потому что кошка в деревне отнюдь не диванное украшение, а труженица, и разлеживаться в тепле ей не позволят: попила молочка, да и ступай-ка, матушка, мышей ловить.
Нельзя сказать, что Тришка так уж боялся кошек. Он сам при нужде перекидывался крепеньким дымчатым котиком, как дед выучил, но близкого знакомства с этими животными не имел. Хозяева четвероногих тварей не жаловали, так что Тришка их лишь издали видел. Но знал, с домовым дедушкой своего дома кошка ладит, если, конечно, ее выбирали дедушке под масть, а чужого может и когтями зацепить.
С отчаянным воплем Тришка помчался, пригибаясь, по норе, боднул громилу башкой в живот и вылетел во двор. Далее понесся, не разбирая дороги, а громила, ругаясь на чем свет стоит, — за ним.
— Сюда! — услышал Тришка. — Ну?! Живо! Свои!
И увидел, как из щели в стене кто-то качнулся ему навстречу.
Разбираться было некогда. Тришка с разгону чуть ли не в объятия угодил и был впихнут в темное и сырое пространство.
— Только сунься, Елпидифорка! Только сунься! Рад не будешь! — пригрозил громиле неожиданный спаситель.
— А вот я тя дрыном! — пообещал громила.
— Елпидифор Паисьич! Назад! Зашибет! — загомонили незримые соратники громилы, и все голоса перекрыл один, пронзительный, бабий:
— Елпидифорушка, не пущу!!!
— Ну вас! — сказал спаситель. — Горазды вы всемером на комара ходить. Тьфу и еще раз тьфу.
С тем и забрался обратно в щель.
Тришка за свою недолгую жизнь видел довольно мало народу из своего роду-племени. Но все, с кем встречался, за внешностью следили. Даже кто порос густой и непрошибаемой волосней — тоже как-то умудрялся приглаживать. Домовихи — так те вечно прихорашивались, вроде балованных домашних кошечек. Обитатель щели же если когда и расчесывал шерстку — так разве что в раннем детстве, чтобы от мамки не влетело. Чего только не висело и не болталось на нем! Соломинки, сенная труха, даже истлевший березовый листочек Тришка приметил.
— Я — Корней Третьякович, — сурово представился нечесанный спаситель. — При теплице служу. Из полевых. Оформлен тепличным. Документы в порядке. Так что, гражданин инспектор, я в своем праве. А они бесчинствуют и меня гнобят.
Тришка открыл рот — да и закрыть позабыл.
— Не думал, что моя жалоба докуда следует дойдет. Я с полевым Викентием Ерофеевичем посылал, он обещался с заправки с кем-нито из автомобильных отправить. Добро пожаловать, вот, глядите, как живу, чем питаюсь. Гнилые зернышки, гражданин инспектор! Хозяйских помидоров не трогаю — уговор был не трогать. Корочки заплесневелой два года не видел! Хорошо, с кошкой Фроськой сговорился, я летом за котятами смотрел, она мне с хозяйского стола то сосиски кусок, то колбаски кружок принесет. Хлеба-то ей не давали! Что дадут — тем со мной и поделится. Теперь котят раздали, и опять я на гнилом пайке.
