Домовые - Трускиновская Далия Мейеровна (читать книги .txt) 📗
— Идем! — сказал Тришка. — Веревка-то у тебя найдется?
Сарай был изнутри страшен — столько всяких железных лап, рогов и закорючек тут имелось.
— Ты не бойся, это культиватор, — сказал тепличный, проводя Тришку под многими железными зубьями. — Сейчас оттуда подкрадемся, откуда он нас и не ждет.
И точно — они зашли в тыл желтой иномарке. А там тепличный погремел кулаком о крашеный бок и отскочил.
Изнутри послышались дребезг и ворчание. Кто-то пробирался по машинным потрохам, лязгнуло, скрипучий голос разразился неразборчивой, но явно гневной речью.
— Гляди ты! Заговорил! — удивился Корней Третьякович.
— Может, и не Молчок вовсе? — предположил Тришка.
— Проверить надобно, — сказал не желавший упускать награду тепличный. — Давай так — я его выманивать стану, ты схоронись. А как он на меня кинется — так и ты на него кидайся! Вдвоем повяжем!
Тришка оценил отвагу тепличного — не совсем бескорыстную, ну да ладно, какая есть.
— Давай, — согласился он и снял с плеча смотанную в кольцо веревку.
Тепличный же снова брязнул кулаком по машине.
— Эх, хорош бы день, да некого бить! — заголосил он. — Вылезай, я те язык ниже пяток пришью! Я из тебя блох повыбью, ядрена копалка!
Тришка подивился странной деревенской ругани. Но еще более изумился, услышав ответ.
Отвечено было по-английски, обещано с той же степенью лаконичности, с какой совершить известное действие грозятся по-русски.
— Погоди, Корней Третьякович, — удержал Тришка тепличного от дальнейшего охальства, а сам завопил во всю глотку:
— Хау ду ю ду-у-у!!!
И воцарилось в сарае полнейшее и безупречное молчание.
— Кам аут! — крикнул Тришка. — Не бойся — бить не будем! Ви а фрэндс!
Прежняя угроза прозвучала, но уже не свирепо, а скорее сварливо — засевший в иномарке незнакомец пообещал кое-что сотворить и с «фрэндс».
Тришка некоторое время конструировал в голове ответную фразу. Английских слов до боли не хватало. То есть, он их учил, но они все куда-то подевались.
— Ви кам ту хелп ю! Ту хелп! — заорал он.
Оказалось, что и с «хелп» незнакомец хочет поступить все тем же испытанным способом.
— Чего это ты ему? — спросил тепличный.
— Я ему — друзья мы, мол, не бойся. Он меня — по матери. Я ему — пришли, мол, помочь. Он опять по матери.
— Погоди! А на каком это ты с ним наречии?..
— На английском.
— Так твой Молчок — кто? Шпион?!?
Тришка вздохнул — теперь он уже вообще ничего не понимал.
— Трифон Орентьевич! — воззвал к нему тепличный. — Так ты — кто? Кому служишь?!
— Известно кому служу, — буркнул Тришка. — Инспекторы мы…
— Инспекторы! Кому же ты, лягушка тебя забодай, продался? — проникновенно заговорил Корней Третьякович. — Я думал — ты и впрямь инспектор по жалобам от населения! А ты? Потом думал — следователь по особо опасным! А ты? И что же выясняется? Ну нет! Долго я молчал, а теперь все выскажу!
— Опомнись, Корней Третьякович, — попросил Тришка. — И так башка от мыслей трещит, а тут ты еще со своими дуростями.
— Не отдам Молчка! — вдруг заявил тепличный. — Пошел прочь отсюда! Не отдам — и точка.
— Да тебе-то он на кой сдался? — удивился Тришка.
— Пошел! Кыш!
Подхватилв с утоптанной земли железку, Корней Третьякович погнал Тришку по сараю. Но Тришка оказался провернее тепличного — шмыгнул так и сяк, запутал след, а потом возьми да и подкрадись обратно к желтой иномарке.
И услышал он там такую речь.
— Мистер! Сэр! Как вас там! Выйдите, покажитесь! Дело у меня к вам! Тут демократию гнобят и уже вконец загнобили! Могу жалобу в письменном виде передать! Там все подробно про Елпидифорку, Ефимку, Игнашку, Никодимку, Маркушку, Тимошку и еще домовиху Анисью Гордеевну будет изложено! По-английски я не умею, ну да у вас переведут! И пусть ваши демократы нашим демократам по шее-то надают!
Для пущей доходчивости Корней Третьякович еще стучал по дверцк иномарки жестким от черной работы кулаком.
— Опомнись, дядя! — воскликнул, выходя из укрытия, Тришка. — Кому там в Америке твоя жалоба нужна? У них своих забот хватает.
И на всякий случай обратился еще и к незримому ругателю:
— Донт лисн ту хим, хи из э фул!
В ответ из машинных недр раздался громкий хохот.
— Ну наконец-то! — обрадовался Тришка. — Эй! Сэр! Кам хиэ!
В ответ была длинная и очень быстрая фраза, в которой Тришка ни черта не разобрал. Но признаваться в этом тепличному не пожелал.
Вдруг дверца приоткрылась. Оттуда протянулась рука. Тришка, не будь дурак, за эту руку ухватился и был втянут внутрь, успев крепко лягнуть дурака Корнея Третьяковича, вздумавшего было его за ноги обратно вытаскивать.
Дверца захлопнулась.
Тришка утвердился на ногах и наконец-то увидел своего Молчка.
Когда живешь на книжных полках и постигаешь мир по разнообразным черненьким значкам на белой бумаге, этот мир получается, как правило, лишенным цвета, запаха, а также многих важных деталей. Следует также учесть, что в библиотеке, присматривать за которой определили Тришку, были книги в основном научные. И он какие-то вещи знал неплохо, на иные набрел случайно, а прочих и вовсе не ведал.
Так, он вычитал в словаре, что английских и, видимо, американских домовых называют брауни и сделал разумный вывод — мастью они все коричневатые. Но прочие подробности их жизни оставались покрыты мраком.
А между тем, прибыв в Америку, он тут же и обнаружил бы, что не только между городскими и сельскими брауни имеется противостояние, но и внутри каждого клана — свои давние склоки, и есть такие ответвления у старинных почтенных родов, что ни в сказке сказать, ни пером описать. И влип бы в местные разборки куда хуже, чем сейчас — тут он все-таки был пока среди своих, и даже врун Никишка воспринимался как свой, и даже кляузник Корней Третьякович.
Тот, кто стоял сейчас перед Тришкой, был откровенно чужой, хотя и держал улыбку от уха до уха. Его нездешнее происхождение чудилось Тришке решительно во всем. Во-первых — оно явственно проступало в зеленых штанах. Уважающий себя домовой яркого не носит — он должен быть неприметен, и даже домовихи наряжаются только в домашней обстановке, за ванной или на антресолях. Во-вторых, ступни оказались подозрительно похожими на утиные, под хилой шерсткой — перепончатыми. В-третьих, рожа. Рот на ней был знатный, зато носа — почти никакого.
— Хай! — сказал этот чужак и потряс в воздухе мохнатым кулаком.
— Хай! — ответил Тришка. — Ай эм Трифон Орентьевич. Вотс йор нэйм?
— Олд Расти!
И начался довольно странный разговор. Незнакомец частил и трещал, Тришка понимал даже не с пятого на десятое, а с десятого на двадцатое. Как воспитанный домовой, он хотел прежде всего определиться насчет рода-племени, но Олд Расти долбил лишь одно «бизнес-бизнес-бизнес». И до того допек Тришку, что тот решил убираться подобру-поздорову. В Молчки этот тип не годился — молчанием тут и не пахло.
— Гуд бай, дарлинг! — выбрав подходящий, как ему показалось, момент, выкрикнул Тришка и кинулся наутек. Олд Расти что-то завопил вслед, но Тришка уже выметнулся из желтой иномарки.
— Ну? Как? Будем брать? — зашипел из-за тракторного колеса Корней Третьякович. Он, видать, уже забыл, что сгоряча и Тришку посчитал шпионом.
— Не сейчас, — ответил Тришка и крепко задумался.
Он пытался понять, какой у этого брауни может быть бизнес в деревенском сарае.
Это слово в его понятии означало прежде всего торговлю. У хозяина бизнеса не было, у хозяйки был, у хозяйских детей недавно завелся свой. С бизнесом владельцев «Марокко» дело было темное — домовые не пришли к единому мнению. Одни считали, что там продается втихомолку дурь, и с того много народу кормится — кстати говоря, это было чистой правдой. Другие полагали, что основной упор делается на алкоголь. Третьи даже до такой теории возвысились, что «Марокко» торгует производимым в нем шумом. Тришка сделал вывод, что бизнес возможен только там, где много народу. Что мог продавать или же покупать Олд Расти — было пока уму непостижимо.
